Мальтийская богиня - Гамильтон Лин. Страница 37

Была только одна довольно пространная статья, достаточно правдиво отображавшая реалии политической жизни страны. Это интервью изобиловало упоминаниями высокопоставленных лиц и даже глав государств, например «как я сказал на днях Тони Блэру» и тому подобные выдержки из его ответов. Также я натолкнулась на обычные бредни политиков, говорящих об улучшении уровня жизни простого народа, заботе о бедных, униженных и оскорбленных. Одно из его высказываний насторожило меня: «Я несу народу уроки моей прежней жизни в Меллихе».

Я знала не понаслышке, что значит бедность. Мои родители умерли, когда я была совсем юной, и я узнала, что такое предательство, от человека, которому доверяла и на кого старалась равняться.

Репортер, бравший интервью, наседал на подробности, но Галициа ловко уворачивался. И тут я поняла, насколько он пронырлив и как трудно будет припереть его к стенке. «Мне не хочется говорить об этом, — хитрил он, — но я расскажу вам только потому, что это отвечает моим чаяниям о будущем Мальты. Меня назначили строить лучшую жизнь для всего мальтийского народа, но особенно для детей. Некоторые из моих ближайших друзей детства уехали с острова, — продолжал он, и тут же я подумала о Мартине Галеа, — но так не должно продолжаться. Я думаю, нам нужно всем вместе добиться высокого стандарта жизни, позволяющего развиваться и процветать, и я отдам все силы на посту министра, чтобы укрепить экономику страны».

Репортер отвел целый столбец в статье на осанну достопочтимому Галициа, вознося до небес его решимость, преданность делу, и даже намекнул, что последний достоин более высокого поста, из чего я поняла, что речь идет о должности премьер-министра.

Какой бы положительной статья ни была, в ней имелись заставляющие задуматься намеки на то, что не все так гладко идет у министра Галициа, намеки насчет подковерных трений, между ним и, конечно, премьер-министром. В статье, правда, не приводились какие-либо конкретные факты, там не говорилось об их неприязненных отношениях, зато репортер не преминул подчеркнуть, что все предшествующие министры иностранных дел являлись заместителями премьер-министра, и только Джованни Галициа не удостоили такой чести.

Репортер — очевидно, ярый поклонник Галициа — мрачно намекнул на слабые места в работе премьер-министра.

Ну что ж, все это надо переварить. И я решила нанести визит великому патриоту Мальты.

Палаццо Паризио, отданное под министерство иностранных дел, подпирало плечом резиденцию премьер-министра со стороны Мерчант-стрит. Главный вход — массивная дверь, ведущая во внутренний двор здания, — был закрыт. Войти в министерство можно было через невзрачного вида дверь с боковой улицы. Я ожидала встретить охранника, но мне повезло. Если он и был, то ушел в неизвестном мне направлении. Поднявшись на второй этаж, где согласно только что прочитанной в редакции газетной статье располагался кабинет министра, я не встретила никаких препятствий и крадучись приблизилась к нему.

Прямо у дверей госпожа удача отвернулась от меня, и я столкнулась с непреодолимой преградой в лице грозного вида секретарши-англичанки, оставшейся на Мальте в наследство от британского режима, которая напомнила мне фильмы с участием Джоан Крофорд и Бетт Дэвис в их преклонные годы или, быть может, Норму Дезмонд, прославившуюся после «Бульвара Сансет». Наложенный толстым слоем макияж, истончившиеся, перетравленные обесцвечивателем волосы, эксцентричное поведение — вот те черты дочери туманного Альбиона, которые бросились мне в глаза. За ней на стене висел парадный портрет главы государства — президента, справа — премьер-министра Чарльза Абелы, которого я узнала по вырезкам из газет, а слева — фотография Галициа, только гораздо меньшего размера. Качество фотографии отличалось от фотоснимков в газетах, и я смогла составить представление о Галициа, значительно отличавшееся от того, что я получила возле университета, и я постаралась запечатлеть в своей памяти его облик.

Взвесив все «за» и «против», я решила, что в данной ситуации единственный шанс проскользнуть мимо этой змеи — повелительный голос и деловые замашки. Надо признать, это не сработало, хотя я не уверена, был ли на тот момент возможен более подходящий вариант поведения. Ни о какой взятке, разумеется, не могло быть и речи, даже если бы я и могла себе это позволить.

— Мне нужно поговорить с министром. Всего лишь несколько минут, — сказала я.

— Вам назначено? — резко спросила она.

— Нет, но я была бы счастлива, если бы мне в этом не отказали, — ответила я, слегка подавшись назад. — Как насчет половины одиннадцатого сегодня утром? — спросила я ее с небывалой наглостью, взглянув на часы: стрелки показывали 10.27. Но мой таран не прошиб ее.

— По какому вопросу? — допытывалась она злющим голосом.

— Я — журналистка из Канады. Пишу книгу о Мартине Галеа — известном архитекторе, родившемся на Мальте. Я в курсе, что министр дружил с ним в детстве, и хотела бы взять у него интервью.

— Вы можете связаться с его сотрудниками по связям с общественностью на втором этаже.

— Уверяю вас, люди из «паблик релейшнс» никогда не встречались с Мартином Галеа, и их комментарии, следовательно, не представляют никакой цены. — Изо всех сил я пыталась продавить эту мегеру логикой. — Когда министр свободен?

Я подумала, что она скажет что-то вроде «Для вас — никогда», но вместо этого она повернулась к телефону, который висел за ее спиной. Не знаю, может быть, эта демонстрация презрения — ее способ общения с посетителями? Она набрала номер и, все так же сидя ко мне спиной, зачастила по-мальтийски. Я не могла понять по ее тону, получила ли она положительный ответ, но внутренне приготовилась к отказу.

Пока она что-то выясняла, я, оглядев ее стол, увидела стопку приглашений — кремового цвета бумага с золотым тиснением, чертовски щегольская. Оказывается, сегодня вечером министр с почтением просил пожаловать дорогих гостей к нему в Палаццо Галициа, если я правильно прочла вверх тормашками. Под ними лежал список гостей, который мне, к сожалению, прочитать не удалось.

Эта мегера все еще сидела ко мне спиной и заговорщицки перешептывалась с кем-то по телефону, когда, к моему удивлению и ужасу, я поймала себя на том, что беру со стопки верхнее приглашение. К тому времени, когда секретарша повесила трубку и повернулась ко мне, я, чтобы скрыть следы своего преступления, прижала приглашение сумочкой к бедру. А что мне оставалось делать? Необычные обстоятельства требовали необычных шагов.

Она одарила меня торжествующей улыбкой.

— Охрана уже на подходе. Надеюсь, вы уйдете сами до их появления.

— Конечно, — сказала я. — Я пришлю вам копию своей статьи. Думаю, вы останетесь довольны тем, как я вас там распишу. Между прочим, — я уже открывала дверь на лестницу, — у вас помада на зубах. — Увидев, как она полезла за пудреницей с зеркальцем, я испытала необыкновенное удовлетворение, хотя при этом позорно отступала, даже как-то по-детски. Некоторые люди просто будят во мне зверя!

Не успела я пройти и полквартала, как Табоне посадил меня в машину и пригласил на чашку кофе. На улице Республика толпилось много народу. В этот час было перекрыто движение для проезда любого транспорта, кроме полицейских машин. Табоне заехал на тротуар и припарковался перед входом в кафе. Мы вышли из машины и направились в «Кордину». Не знаю, почему он пригласил меня сюда, уж конечно же не для обсуждения хода следствия, так как не очень был расположен говорить на эту тему. Я же, в свою очередь, ни словом не обмолвилась о посещении Палаццо Паризио, тем более если он это заметил, то говорить об этом было вовсе ни к чему. Однако я узнала, что Иосифа сегодня вновь вызвали на допрос.

— Честно говоря, мне это не по душе, — сказал Табоне. — Но меня беспокоит этот отчет о вскрытии. А Иосиф — очень упрямый старый осел. Никому не говорит, что делал в Риме. Утром он вылетел первым рейсом, а вернулся на следующий день тем же рейсом, что и покойный, только Галеа летел, естественно, багажным классом, — с иронией заметил детектив.