Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 170

Наконец из комендатуры раздался звонок: завтра на рассвете отправить эшелон за линию фронта. Аркадий Константинович сразу вспотел - вот он, этот момент, настал-таки! Те двадцать три человека, запертые в вагоне, доедают уже сухари, их мотает какой уже день по путям. И брат изнервничался, и Соня тоже устала ждать... "Итак, пора!" Песошников вошел к нему неслышно, они затворили двери и тихо переговаривались.

- Этот вагон на сцепке, - советовал Небольсин, - надобно загнать куда-нибудь в середину эшелона, чтобы он не привлекал внимания. По опыту знаю, что глаза невольно задерживаются на первом вагоне от паровоза и на последнем вагоне с фонарем.

- Хорошо, - отвечал Песошников, - там на сцепке у меня свои, сделают. Только бы пломбы не стали рвать!

Небольсин спросил его:

- Песошников, ты объясни мне, как все это произойдет?

- А так... Довозим до Кандалакши, один перегон. Там в депо есть свои ребята, не всех еще повыбили. Когда стемнеет, пломбы они сорвут. И всех людей из вагона выведут. К морю. На Капицы!

- На Колицы?

- Да. Там наши партизаны, - объяснил Песошников. - Ну, а из Колиц будут выводить, очевидно, лесом... Через фронт!

Небольсин еще раз все взвесил и потянулся к пальто.

- Где мне своих сажать? - спросил.

- Часиков так в двенадцать, когда будет потише, можете привести их на шестую стрелку. В это время вагон будет там... Аркадий Константиныч, сказал Песошников, - не мешало бы и вам до Кандалакши прокатиться. Все-таки - вернее.

- Конечно! - ответил Небольсин, берясь за шапку. - Я так и рассчитывал - поехать. Наконец, мне надо и с братом попрощаться как следует. Теперь мы не скоро увидимся...

Придя домой, Небольсин сообщил, чтобы готовились.

- И не брейся, - сказал он брату. - Так естественней...

Полковник со злостью хлопал дверями вагона:

- Черт бы побрал эту жизнь! Соня, простите за грубость.

- Что делать? - вздохнула женщина.

Томительно тянулось время. Щелкал будильник на столике. Аркадий Небольсин кидал в мешок белье, еду, табак.

- Воду, - говорил. - Надо не забыть воду...

Он вдруг с особой нежностью, остро резанувшей его по сердцу, посмотрел на молодую женщину в штанах и гимнастерке.

- Соня! - сказал. - Бедная моя Сонечка... Прибило вас к нашему берегу, и стали вы родной. Вы еще будете очень счастливы, Соня. У вас такое славное лицо... Дай бог!

- А тебя нам ждать? - отрывисто спросил брат. - Когда?

Аркадий Константинович ответил ему:

- Виктор, меня убьют здесь... сволочи!

- С чего ты это взял?

- У меня дурное предчувствие. Такое же, как было однажды в Петрозаводске, когда меня убивали в Обществе спасания на водах. Правда, это было давно.

- А кто тебя там убивал?

- Один белогвардейский тип. Вроде тебя, мой миленький брат. Только у него был один глаз... А второй стеклянный - голубой-голубой! Но он, наверное, не был почетным членом, как я, нашего Общества, и потому не он меня, а я его, кажется, утопил..

- Странно! - заметил старший, брат.

- Присядем на дорожку, - предложила Соня...

Потом они шли по ночному городу, среди путей и стрелок. Вагон стоял на месте. Из темноты выступил "башмачник", спросил:

- Клещи-у вас? Работайте. А я постою на матовихере...

Три раза (и четвертый отдельно) ударил Небольсин в стенку вагона, чтобы люди не пугались: свои. Клещами сорвал пломбы, сказал брату: "Помоги!" - и откатили в сторону тяжелую дверь на роликах. Изнутри пахнуло человеческим теплом. Двадцать три приговоренных жили в этом вагоне уже давно.

- Пополнение, - сказал Небольсин во мрак. - Примите.

Первой они подсадили Соню. Полковник задержался в дверях:

- Целоваться не будем... Еще увидимся?

- Да, в Кандалакше найдем способ. Может, еще и выпьем там!

Лязгнула дверь. В темноте, на ощупь, Небольсин закрепил щипцами свежие пломбы. "Башмачник" пошел в одну сторону, а инженер в другую... "Итак, двадцать три плюс еще двое!" За брата он не ручался, но двадцать четыре человека станут бойцами.

* * *

С утра надел фетровые валенки, накинул полушубок, чтобы не мерзнуть в дороге, взял в руку трость. Отправился на станцию. Возле перрона, готовый к отходу, стоял эшелон. Он был сбит из вагонов разного калибра и назначения. Первым шел международный пульман - для англичан и служащих, потом краснели, как сырое мясо, "американки" с боеприпасами; среди них, совсем незаметный, затерялся и этот вагон.

Вдоль перрона, несмотря на ранний час, уже прохаживался поручик Эллен в черных наушниках от холода.

- Добрый день, Севочка, - сказал ему Небольсин.

- Тоже едешь, Аркашка?

- Да, груз ответственный. Не мешает и проветриться иногда.

- Сколько всего потянете?

- Двадцать три, - сказал Небольсин и похолодел. - Что я говорю чепуху? Раз, два, три... - качалась в руке его трость, пробегая вдоль эшелона. Всего восемнадцать, Севочка!

- То-то же, - ответил Эллен. - В семь?

- Да, в семь. Немножко запоздаем...

С опозданием, около восьми, эшелон тронулся. Тяжелые платформы сотрясались над высоким обрывом скалы, под которой затаились скважины горных озер. А за древней Колой уже пошли постреливать в окна милые елочки, все в снегу, такие приятные...

В пульмане ехали и мурманские: Каратыгин с Ванькой Кладовым (оба по делам). Каратыгин, разбогатев на спекуляциях, теперь скупал, где можно, катера и шхуны, а Ванька Кладов...

- Ванька Каин, - спросил Небольсин, - тебе зачем ехать-то?

- Лекцию в Кандалакше прочту. В Мурманске ничего прошла.

- О чем лекцию?

- Да разное... - заскромничал Ванька Кладов. - Например, такая: "Есть ли большевизм носитель экономического благосостояния?" Или: "Отношение большевиков к русскому духу". Ничего, слушают. Я их, эти лекции, потом в Архангельске у эсеров книжкой напечатаю. Гонорарию платят, а чего еще надо?..

- Слушай, а что там Юрьев сейчас?

- Да видел я его, еще осенью. Сидит в предбаннике и бумажки скрепочкой подшивает. Материт англичан... Мелкий чинуша!

- Ну, так ему, собаке, и надо... А - Басалаго?

- Тоже не фордыбачится. Там своих таких хватает...

- А не метнуть ли нам по маленькой? - предложил Каратыгин. - Хотя, Ванька, про тебя и говорят, что ты шулерничаешь, но у тебя денег много... Черт с тобой, хоть облопайся!

- Про тебя тоже говорят, что ты из блохи жир вытопишь.

- Это что! - засмеялся Каратыгин, довольный похвалой. - Я и со змеи мех стричь умею... Инженер, составите нам компанию?

Кажется, все шло блестяще. Поезд наращивал скорость, уже проскочили Лопарскую, скоро Тайбола, затем станция Оленья. А там и Кандалакша недалеко. Небольсин, довольный, потер руки.

- Давай, - сказал. - Кто сдает первым?

Играли с разговорами, обсуждая последние расстрелы.

- Мы что! - говорил Кладов, расправляя картишки веерочком. - Мы ничего... А вот японцы во Владивостоке - поэты, не чета нашему Эллену. Убьют большевика, а в газете "Владиво-Ниппе" на следующий день так пишут... У кого тройка?

- Что пишут-то? - спросил Каратыгин. - У меня валет.

Ванька Кладов хлобыстнул картой по чемодану:

- Пишут поэты так: "Неизвестный, влекомый заманчивой прелестью дальних сопок, ушел из этого мира в неизвестные дали, где цветут райские мимозы..." Чья карта пошла?

- Поэты, - презрительно сказал Небольсин и загреб весь куш себе: сразу много денег, - он играл азартно, широко.

- Вот это здорово! - обалдел Ванька. - Кто же тут шулер?..

Летела за окнами, пропадая в метелях, запурженная земля Мурмана, и где-то там, в середине эшелона, мотался вагон под пломбами. Все складывалось отлично. Небольсин кучей свалил на чемодан рубли, фунты, франки, выдвинул их на банк.

- Мечи! - сказал и закурил, прищуривая глаз.

И опять выигрыш: в этот день ему везло, просто везло.

- Ванька Каин! - хохотал Небольсин. - Ты не журись. Ты себе на одних лекциях дом построишь. Про Каратыгина я не говорю: он жулик старый, скоро англичан нагишом по миру пустит...