Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 190

- Вперед! - звали их комиссары...

Двенадцать пулеметов и британские "пом-помы", ухающие в ночи, словно филины, работали вдоль полотна дороги. Отборные солдаты, молодцы, - разве их остановишь? Железная грудь батальона разрывала, как бумагу, все укрепления, неслась вперед, только вперед... к своим!

Через полосу огня, надо рвами блокгаузов, мимо бронепоездов.

- Вперед!..

Уилки вернулся в Архангельск; настроение высшего командования было здесь подавленным. И наоборот, восстание Дайеровского батальона высоко подняло настроение в британских войсках. Всегда было очень "далеко до Типерерри", но теперь сразу Типерерри приблизилось к каждому.

Уилки места себе не находил:

- Скорее! Скорее сюда Роулиссона из метрополии!

Когда его спрашивали потом, как все это было, он отвечал:

- Ну что вы спрашиваете? Это был... кошмар. Фронта у нас уже нет. Дайеровцы проделали в нем такую дыру, что большевики сразу воткнули туда свой кулак и нам его показывают.

- Показывают, но... чего же не бьют?

- Они слишком сейчас заняты. Колчаком и угрозой Юденича. К тому же пал Царицын, этот русский Верден, и большевики за него будут драться. Но кулак уже здесь - мы его нюхаем...

Из метрополии сообщили, что генерал Роулиссон выезжает. Спешно!

- И очень хорошо, - сказал Уилки, сразу успокоившись. Кто же такой этот генерал Роулиссон? Знать об этом пока не обязательно даже английским солдатам.

Одно можно сказать: генерал Айронсайд и в подметки не годился генералу Роулиссону.

Роулиссон был молодчага! Парень что надо!

Кстати, этот парень был лордом...

* * *

Капитан Дайер, как жаль, что ваша могила не сохранилась на архангельском кладбище!

Ее не мешало бы оставить.

Для истории!

Очерк третий.

Мой океан

Дорога шестая

Онега и Поморье - самые чистые бриллианты в короне русского севера. И тянется древний тракт - мимо рек, что беснуются в порогах, то затихая в лесной тиши, то взрываясь бурными падунами; мимо деревень, усопших вековым сном в комариных дебрях: мимо лебединых ставков озер и синеватых зыбей трясин.

Прямо в море срываются сваи рыбацких амбаров, бьется ветер в окна поморских изб, пружиня белые занавески. Придавлены камнем на глубине рыбацкие мережи, а там спешит по дну жирная минога, рвется пучеглазый окунь в сетях, бьет хвостом на отливе красноватая семга. А ленивая волна нет-нет да и выплеснет на берег драгоценный янтарь "морского ладана"...

До чего же былинно и красочно раскинуты эти края!

Еще со времен тишайшего царя Алексея стоят в непролазных дебрях шатровые церкви, как великолепные кубки. И ни одного гвоздика не найдешь ты в срубе. Только топорик, только глазок, только расчет русского разума. А в тонком золотистом зное, обступив дорогу в лесу, звучно стонут на ветру столетние сосны... Красные, смоляные, пахучие!

Глухо на тракте, ведущем от Поморья до станции Обозерской. Изредка пройдут, тихо переговариваясь, англичане. Огненная рысь, спрыгнув с дерева, перемахнет через тракт и снова взовьется на дерево. Одинокая волчица, высунув язык и волоча по земле тяжело отвислые сосцы, бежит куда-то по своим лютым, волчьим делам. Грузовичок "фиат", ведомый поручиком белой армии, рявкнет на волчицу клаксоном. Зверюга оскалит желтые зубы и нехотя не сразу! - свернет с дороги, уступая машине.

Везли когда-то этим трактом дань московским царям: белых кречетов и слюду прозрачную, рассыпчатый кемский жемчуг и серебро кийское, зеленый камень от Печенги и тайноудовые кости самцов-моржей, из коих делали потом царям да боярам торжественные посохи. С этими посохами, влача роскошные бармы, принимали московские государи иноземных послов... Как давно это было!

Теперь проехал по этому тракту "посол" Архангельского правительства Марушевский, возвращаясь от барона Маннергейма. В кармане его френча шуршал свежий выпуск "Мурманского вестника", а в газете черным по белому сказано было следующее: "Финляндское Правительство охотно идет навстречу многим начинаниям русской государственной власти. Генерал В. В. Марушевский свиделся с генералом Юденичем и имел с ним продолжительные беседы... удалось установить полный контакт между Северной областью, Финляндией и Северо-Западным фронтом. Вообще генерал В. В. Марушевский вернулся из своей официальной поездки в очень бодром настроении".

Может, оно и так. Но от бодрого настроения не осталось и следа, едва Владимир Владимирович выехал на пустынный поморский тракт. Этот тракт его напугал... Да и было отчего испугаться: на всем пути - от Онеги до Обозерской - Марушевский прокатился, как по выставке. Большевики разукрасили белогвардейский тракт такими лозунгами, такими плакатами, что хоть глаза не открывай. В пыли дороги лежали прокламации для французов (уже отбывших во Францию), а к белым солдатам обращались даже скалы... И всюду деньги, деньги, деньги! Просто пачками лежали деньги: керенки, "моржовки", "шпалы", "чайковки"... "В кого ты стреляешь? - прочел генерал на выступе горы. - Бросай винтовку и иди к нам; мы будем вместе бороться за свободу..."

Марушевский проехал через тракт, и... всё! Больше уже никто здесь не проехал. Случилось невероятное.

* * *

Лучше всего сушить солдату портянки на рогах у коровы.

Стоят белые солдаты в деревне Чекуево, - это в Онежье. Тут густые травы на пожнях, вкусен тут воздух, как масленый, и брызжет малинник в окна, и пахнет парным молоком и анисом.

Мычат, затяжелев, коровы; шатаются солдаты от первача, от краткой фронтовой любви на задворках. Кружит головы онежская ярь, зыкает молоко в траву теплой парною струей... С ума можно сойти в такие дни! И - сходили: сушат портянки на коровьих рогах... А по реке, кувыркаясь через камни, текут молевые бревна. Где-то там, у города Онеги, вот уже вторую сотню лет жадно хватают эти балансы, англичане и грузят на свои корабли. Звонко кричат пилы, разрезая балансы на стандарты - ровные пахучие доски... Вовсю работает британская компания "Wood".

А здесь, в Чекуеве, рота солдат вторая - полка пятого:

Славен выпивкой и пляской,

С расшшеперенным ротком,

Полк выходит залихватско-ой,

Про него мы и споем...

Полк как полк. Но вот в полночь ползет по катушкам телеграфная лента, а в конце ее - примечание весьма грозное: ".. .эту ленту вырви из аппарата, унеси с собой или уничтожь".

Унтер-офицер Щетинин рвет ленту на куски.

- Пошли, - говорит он.

...На площади села - митинг (первый митинг за эти годы).

Сообща решено: взять Онегу и отдать город Красной Армии.

- Тады простят!.. - голоса.

И начался марш - беспримерный марш суворовских времен. Отсюда до Онеги сто двадцать пять верст. Это по кочкам да через гати. А время не ждет: надо успеть, пока англичане не опомнились.

Потонули за лесом крыши Чекуева - одну версту отмахали с песнями.

Воевал войну германску,

На японской был войне,

А за власть свою крестьянску

Повоюю я вдвойне.

- Веселее, ребята! - орет Щетинин...

Эх, яблочко,

Да ты хрустальное,

Революция

Да социальная.

Эх, яблочко...

Да наливается,

Пролетарии всех стран

Соединяются...

Лес, лес, лес... Пять верст - чепуха. Впереди - Клещово; батарея макленобских пушек глядит из-за плетней на подходящих. Но унтер-офицер Щетинин спокоен: в кармане лента, подписанная Сергеем Подлясовым. Вот он Сережка, милый друг, уже машет:

- У нас порядок. Идем с вами!

В следующей деревне к ним пристали пулеметчики. Люди давно скинули сапоги, распахнули мундиры. Жарко. День к закату, а впереди еще долгий путь. Сколько они прошли? Это еще неясно, а вокруг одно: лес, лес, лес...

Песен уже не поют. Устали. Проклятое комарье облаком виснет над колонной восставших. Про голод забыли, клонит в сон.

Хоть бы прилечь. Но - нельзя: марш, марш, солдат!

Молча шагают люди. Широко раскрытые рты жадно пьют медвяный запах сосны. А на губах - гнус. В ушах - стон от комариного нытья. Винтовка тянет вниз, к земле: приляг, солдат... Нельзя!