Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 80
- Сколько времени? - спросил Юрьев.
- Не знаю...
И тут с улицы застучали выстрелы: два... еще два... четыре...
- Палят пачками. - сказал Юрьев. - Может, выйти?
Хлопнул еще выстрел - одинокий, и только выла метель.
- Мне это не нравится, - поднялся Юрьев. - Все-таки я выскочу посмотрю. Я сейчас!
Накинув пальто, он выбежал на темные улицы. Мело, мело...
Под ногами вихрило и кружило. Качались вдалеке, словно волны, округленные сугробы. Зорко всматриваясь в темноту, Юрьев шагал по тропке, пробитой еще с вечера беготнёю прохожих.
Оступился - упал! И рука его с растопыренными пальцами погрузилась прямо в лицо человека, лежавшего перед ним. Это была неприятная минута: пальцы Юрьева ощутили нос, губы... и теплые глазные впадины, уже заметаемые порошей. В руке Юрьева вспыхнул фонарь - луч бил прямо в лицо мертвеца.
Это лежал... Ветлинский? Да, он главнамур!
Кинулся его поднимать, но по вялости рук, по отвисшим бессильно ногам понял - бесполезно. А на груди мурманского владыки болталась прихваченная булавкой записка.
Юрьев сорвал ее, поднес к лучу фонаря. И прочитал:
ОДИН - ЗА ЧЕТЫРЕХ
Тулон - Мурманск
Сгибаясь под напором ветра, Юрьев вернулся в штаб:
- Лейтенант, помоги... Одному не дотащить! Басалаго встретил его уже одетый.
- Пойдем, - хмуро сказал он, деловито и спокойно шагая по коридору Главнамура; он даже не спросил Юрьева, что нести, кого нести; след в след, словно охотник на зверя, Басалаго шагал по сугробам за Юрьевым...
- Беремся! - сказали разом и дружно нагнулись.
В вихрях метели, спотыкаясь и падая, они доволокли мертвеца до штаба.
- Клади! - И шлепнули главнамура на доски его рабочего стола.
Юрьев снял кепку, Басалаго перекрестился... В полночь пурга утихла. Выглянули звезды, словно небосклон посыпали над Мурманом крупной и чистой солью...
* * *
Кто убил главнамура? Официальная версия такова: "Убит неизвестными лицами, переодетыми (?) в матросскую форму". Да, матросы могли быть исполнителями приговора - месть против Ветлинского они вынашивали издавна: еще со времен Тулонской трагедии. А может, местью моряков с "Аскольда" прикрылись, словно броней, сами же союзники?
Но мы не располагаем материалами британской разведки... А горячее всех молился у гроба лейтенант Басалаго. Он готов... Готов к тому, на что не соглашался Ветлинский.
Прощальные сирены кораблей, гудки паровозов. Три минуты Всеобщего молчания. На флотилии (и на кораблях союзной эскадры) приспущены флаги, и плывет над рейдом траурная мелодия Шопена.
* * *
Отставив ногу. Юрьев (пальто внакидку) сидел на углу стола и быстро строчил карандашом по серой бумаге. Его занимала ситуация на Мурмане: кто будет вместо главнамура?..
Дверь открылась - заглянул поручик Эллен, запаренный.
- Фу, дьявол! - удивился он. - А мне сказали, что вы, пардон, смотали с Мурмана удочки. Здесь? Пишете?
- Пишу. Я не тот человек, которого можно уложить спать, когда мне спать не хочется. А разве кто-то уже удрал?
- Да. После гибели главнамура все словно ошалели! Хоть за воротник хватай. Сейчас ищем кавторанга Чоколова.
- Начальника-то базы? Хорош гусь.
- Ну ладно! - козырнул Эллен с порога. - Хоть вы-то на месте, все спокойнее... Имею честь откланяться. Пишите.
Эллен навестил в штабе лейтенанта Басалаго:
- Вечерний отходит через двадцать минут... Успеем! Его нельзя выпускать с Мурмана, ибо он знает немало.
Ветлинский еще лежал на столе, непогребенный, а морское начальство стало разбегаться; по Мурманску был пущен слух, что расправа большевиков со всеми главнамурцами будет жестокой и тайной. "Аскольд", словно зачумленный, был выведен за боны - в карантин: крейсера боялись. Никто даже не подумал, что, не огражденный бонами, он может быть доступной целью для любой немецкой субмарины, которая рискнет проскочить в фиорд...
Торопливо шагая вдоль рельсов, Басалаго говорил:
- Уж кому-кому бежать, так это нам. А кавторанг даже не контрил. Пил и все! Вот состав на Питер... Поручик, я начну с конца, а вы с паровоза. Сойдемся в середине.
Встретились в середине поезда - в темном полупустом вагоне. Пощупали один другого в потемках.
- Это вы, лейтенант? - спросил Эллен.
- Поручик?
- Да. Нашли?
- Нет. А вы?
- Тоже нет.
- Пошли сначала. Он наверняка переоделся...
Чоколова нашли под лавкой. Кавторанг лежал там среди мешков, переодетый под гужбана, что, кстати, очень подходило к нему. Басалаго треснул его по лицу не думая - сразу: бац!
- Мерзавец! - сказал. - Мы-то ведь остаемся...
Проводник обходил вагоны, зажигая в колпаках дорожные свечи, и объявил, что поезд на Петроград отходит. Чоколов рухнул на колени, заползал среди лавок.
- Отпустите, - умолял он. - Я боюсь... Ну плюйте на меня. Презирайте. Что угодно. Но я боюсь... Вы опутали меня, но я не виноват. Из Петрограда едет Чека, я знаю, что ждет нас!
- Чепуха! - ответил ему Эллен. - Страх очень схож с чувством любви. Как и страстная любовь, страх тоже проходит.
Выволокли кавторанга на снег, мимо них протянулся состав. И когда поезд прошел мимо, кавторанг заплакал:
- Вы еще молоды... а я, старый дурак, ввязался! Мне тоже не простят... Отпустите. Зачем я вам нужен?
Наконец это прискучило, и Басалаго грубо его отпихнул:
- Убирайся прочь... куда хочешь. Ты мне надоел!
- Спасибо, вот спасибо. - И кавторанг побрел в потемки.
Басалаго повернулся к поручику:
- Это же не человек! Он уже ни на что не годится.
Эллен расстегнул кобуру, и два выстрела взметнули тишину.
Чоколов рухнул в сугроб, снежная поземка быстро-быстро заметала его со спины (весной найдут Чоколова, но не узнают).
- Зачем вы так грубо? - И Басалаго, даже отвернулся.
Эллен дыханием отогревал замерзшие от оружия пальцы.
- Все равно, - ответил, - попади он в ВЧК, он многое растряс бы своим языком. Пойдемте. С ним покончено.
И долго пугались потом в снежной замети.
На крыльце штаба Басалаго посмотрел на небо.
- Жаль! - произнес. - Крепкий был пьяница.
- Кавторанг и в покер был неплох, - согласился Эллен.
- Черт его знает! - продолжал Басалаго. - Вот лежит он там и даже снов не видит. И может, в этом как раз его счастье. А что мы, живые? Что будет с нами?..
В этот же день, на самом его исходе, англичане, будто почуяв неладное, созвали экстренное совещание на квартире консула Холла: надо было помочь русским союзникам обрести равновесие, ими потерянное.
- Уилки, - спросил Холл, - что вы там ставите на стол.
- Виски, мой амбасадор. Только виски.
- Уберите. Стол должен быть чист. Мне сегодня русские нужны абсолютно трезвые. Пьяными я их вижу довольно часто.
Появился в черном плаще адмирал Кэмпен и потребовал:
- Виски!.. Уилки, что вы там убираете со стола?
- Именно виски, сэр, я сейчас и убираю.
- Да в уме ли вы сегодня, Уилки? Ведь придут русские.
- Потому-то, сэр, консул и велел убрать виски.
- Оставьте, - сказал Кэмпен. - Нам русских не дано переделать. А сегодня они должны быть совершенно искренними.
- О, сэр, - ответил Уилки, - им, теперь ничего не остается, как быть предельно искренними... даже без виски.
- Уберите, уберите, - настоял консул Холл. - Виски можно предложить и позднее, когда главные вопросы будут разрешены.
Уилки, владеющий русским языком, вел протокол. Консул Британии первым рискнул воткнуть палку в муравейник, и без того сильно растревоженный.
- Нам, - объявил Холл, - необходимо заверение Советского правительства в том, что мы, союзники России, находимся здесь с полного согласия вашего нынешнего правительства. Это согласие имеет теперь для нас особое значение еще и потому, что на переговорах в Брест-Литовске германские генералы требуют именно нашего удаления с побережья Кольского полуострова.