Сын планеты - Журавлев Владимир Борисович. Страница 15

— И поэтому так мало мужчин на Асторе, — пробормотал я. — И поэтому на Асторе такие надежные, верные Дома. Прощай, Дом. Ты был мне верным другом.

— Прощай, — откликнулся Дом. — Неси пламя красоты в своих ладонях.

Я вышел в школьный двор. Солнце Веги палило вовсю, над камнями дрожал горячий воздух. Вокруг меня носились младшие жители этой планеты. Но стоило поднять глаза — и надо мной раскинулось ночное небо Асторы, все в звездах, далеких голубых и близких желтых; протянешь руку — и на ладонь опустится теплый огонек…

20

— Говорят, тебя выгоняют из школы, Черный? — деловито поинтересовалась моя подружка. — На прощание положено кое-что делать! Сводишь меня в ночной город?

Я был не против. Вообще-то уход с дежурства считался тяжким проступком. Уход вместе с воспитанницей — проступком непрощаемым. Только в последнее дежурство никакие наказания не страшны.

Она моментально собралась: подвела глаза и губки люминофором, нацепила на уши, шею и руки-ноги массу подвесок, затянулась в эласт. впорхнула в туфли-попрыгунчики, застегнула на щиколотках и запястьях браслеты-колокольчики — готова к приключениям! А уж сколько подруг она разбудила, занимая все это!..

Школа по ночам запирается основательно, совсем как тюрьма. Да она, по сути, таковой и была. Но я пока что дежурный сторож и допуск не утратил. Замки щелкнули послушно — выходи! Подружка прищурилась, запоминая коды. Вообще-то ее любой дежурный отпустит — и отпускает — если она хорошенько, очень хорошенько попросит, но знание кодов лишним не бывает…

Моя дама гордо вышагивала впереди, браслеты торжествующе звенели. На молодежном языке это значило, что она задурила нового кавалера. Я тайно ухмылялся. Моя подружка ростом была — мне до подмышки. А уж возрастом вовсе незаметна.

Эфемер сиял огнями. На прозрачных стенах ночных дансингов качались причудливые тени.

— Сюда мы не пойдем, — соображала моя подружка. — Здесь чужие собираются, забьют.

— Даже тебя?

Она не уловила насмешки, ответила озабоченно:

— Меня, может, и нет. Но браслеты снимут, подвески, а мне отдавать надо.

Поэтому сюда мы не пошли, а забрались в центр города. По всему городу валялся мусор под ногами — местная особенность жизни. В эфемере не принято соблюдать чистоту, потому что утром, при съеме модулей, машины вычистят и вымоют все, и дневная элита будет нежиться в сияющей чистоте. Из этого следовало, во-первых, что ночью развлекается самая нищета, для которых чистота не обязательна, а во-вторых, самые посещаемые места оказывались и самыми замусоренными. Мы с подругой забрались в самую настоящую помойку, что несомненно означало высокий рейтинг заведения. Стены модулей здесь горели розовым, в уши била музыка — и всюду толпы народа. Мы пробились ко входу, и тут обнаружилась причина популярности дансинга — бесплатный вход. Что также означало: нет бара, нет внутренней охраны, нет профессиональных лидер-танцоров и всего прочего, чем действительно хороши дансинги эфемера.

— Мы здесь не танцуем, — мило пояснила моя подружка. — Нас тут встречают и увозят — в настоящие дансинги!

Увозят — это ничего бы не значило на Желтых планетах или в Границе. В эфемере же по его квазиживым тротуарам имели право ездить лишь две категории лиц: патрули в мобилях карательных войск и золотая молодежь, готовая платить бешеные штрафы за порчу имущества корпораций эфемера.

— Тебе лучше отойти, — предупредила меня заботливая подружка. — Здесь бывают лорды предгорий, ну и сынки их тоже. Меня-то здесь знают, а тебя рядом со мной могут и убить. Убьют, а от патруля откупятся. Они тренируются здесь, по дракам. Дадут раз — и отлипнешь мертвым. При твоих размерах тебе больше и не потребуется.

Я понимал, что она имела в виду. Стены модулей не были твердыми в обычном понимании. Они поддавались усилию, а затем восстанавливались, получалось нечто вроде замедленной упругости. Но почему-то порядок возвращения был таков, что бьющий предмет слегка защемлялся в стене, «прилипал», а затем отталкивался. Однако требовалось небывалое усилие, чтобы стена защемила человеческое тело. На моей далекой родине в таких случаях говорили — размазать по стене. Примерно та же степень вероятности.

Молодой здоровяк уверенно положил руки на плечи моей подружки, и та охотно засияла улыбками. Встреча близких друзей? Но кое-что меня не устраивало.

— Убери руки, — посоветовал я. — Ты же лорд, то есть неприлично богатый. А она школьница.

Школьница на Голубой Веге, при повсеместной нелюбви к родительским обязанностям, являлась самым бедным и бесправным существом. И мне очень не нравилась вероятная причина дружбы столь разных по достатку людей. Да и дружба ли?

Юноша развернул плечи атлета. Молодой бог. Геракл. И такой же вспыльчивый. Народ скромно убрался из зоны поражения.

— Это кто? — поинтересовался он у подружки.

Та прикинула варианты, решила, что ей здесь делать нечего, мило нам улыбнулась — и отправилась танцевать. Ее неистребимый практицизм меня умилил.

— Я тебя вспомнил, — сообщил я молодому богу. — Ты из тех, кто платит бешеные деньги за аренду школьного спортзала. Вы там тренируетесь, чтобы якобы защищать справедливость.

— Якобы?! — рыкнул атлет и принял боевую стойку.

— На самом деле вы там для того, чтоб задешево покупать симпатичных девочек для развлечений. А тренируетесь, чтоб вам за это морду не набили. Гниды вы богатые…

Про гниду я сказал на родном языке, но он как-то понял. Видимо, неспокойная совесть подсказала перевод. В следующее мгновение он совершил два красивейших переворота назад, свернулся, развернулся веером. Получилось просто здорово, зрители из темноты бурно выразили соответствующий восторг. Молодой бог сорвал заслуженные аплодисменты и заодно разогрел перед боем мышцы. Ну, эта практика не нова: курсанты разведшколы тоже практиковали драки в ночных дансингах Границы. Только они не были защищены богатством, потому и не крутили сальто вместо боя. Так что на третьем прыжке он получил, что ему там причиталось, и влип в стену.

— Нет, ты не Геракл, — решил я. — Так себе… гераклит.

— Кто такой гераклит? — осведомился молодой бог из стены.

Забавляясь необычностью ситуации, я прислонился рядом с ним и, как мог, изложил историю Геракла и его детей. Потом он выпал из стены, и мы вышли к морю, подальше от толп людей.

— Ты все же не прав, — неуступчиво заметил он. — Школьницам самим нравится с нами дружить. Что плохого в том, что мы их катаем на машинах и учим настоящим танцам?

— Ах какие вы добрые! — отозвался я. — Сначала вы допустили создание тюрем-школ, где воспитанников содержат в нищете. И как просто сейчас чувствовать себя щедрыми и добрыми, подманивая несчастных девочек в общем-то просто нормальной жизнью — но она для них как сказка, а вы идете за принцев!

— Мы не виноваты! — возмутился атлет. — Ты откуда свалился в эфемер, что не знаешь простых истин?

— С Арктура, — почему-то сказал я правду. — Из охраны императора. Бывшей, конечно.

— Угу! — недоверчиво глянул юноша. — Может, ты еще и сын Болдуина?

В чем-то он был прав. В императорскую гвардию принимали исключительно двухметровых ребят. Я был единственным исключением.

Мы гуляли по ночному пляжу, и гераклит рассказывал мне, как здорово жили на Веге, когда были только лорды, справедливые, строгие и мудрые, и аборигены, жизнелюбивые, работящие, неунывающие; как наука первых и философия, обряды и быт вторых слились и явили миру уникальную культуру городов-эфемеров, полных песен, танцев и великой любви ко всему живому. А потом явились иные лорды, с планеты-матери, и принялись методично уничтожать самый дух народа. Где сейчас те песни и танцы, где единство нации?! Эфемеры стали бездушными — и безумными. Дети — в школах-тюрьмах, аборигены — в подземных поселках-тюрьмах, старые лорды — в гордом одиночестве на своих пляжах, в своих гротах и подгорных храмах, в бессмысленном культивировании искусства для самого искусства…