Час дракона - Говард Роберт Ирвин. Страница 11

Пока она это говорила, на щеках ее выступил румянец смущения, но глаза продолжали смотреть смело. Конан ничего не ответил. Он был по-настоящему диким, раскованным и необузданным, но ведь лишь только очень грубый и невоспитанный мужчина не испытает смущения, встретившись лицом к лицу с обнаженной девичьей душой.

А она тем временем наклонилась и прижалась губами к его пальцам, сжимавшим ее ладони. И только после этого, словно проснувшись, она вспомнила, что здесь происходит. В голосе ее вновь проснулось отчаянье.

— Поспеши! — горячо зашептала она. — Полночь уже минула. У тебя есть шанс уйти!

— А не поплатишься ли ты жизнью за то, что украла эти ключи?

— Никто об этом не узнает. Если чернокожие и припомнят наутро, кто давал им вино, они не посмеют кому-либо признаться в пропаже. К сожалению, ключ, открывающий эти двери, я достать не смогла, и твоя дорога на волю теперь пройдет через темноту казематов. Я не хочу загадывать, какие ужасы и опасности скрываются во мраке за теми дверями, но будет еще хуже, если ты останешься здесь, в темнице. Дело в том, что вернулся король Тараск…

— Что? Тараск?

— Да! Он вернулся тайно и тотчас спустился в подвалы, а вернулся весь белый и трясущийся, словно взглянул на ужасы ада. Я сама слышала— он говорил своему оруженосцу Аридею, что вопреки воле Ксальтотуна ты должен умереть.

— А что с Ксальтотуном? — спросил Конан и почувствовал, что девушка вновь задрожала.

— Не говори о нем! — попросила она. Один звук его имени, наверное, способен вызвать демонов! Слуги рассказывают, что все еще лежит в своей темной комнате и смотрит сны черного лотоса. Говорят — сам Тараск его боится, иначе он тебя уничтожил бы открыто. А так — он сегодня спускался в подвалы и одному богу известно, что там делал.

— Хм! А не Тараск ли собственной персоной возился у дверей моей темницы?.. — пробормотал про себя Конан.

— У тебя есть стилет! — произнесла она шепотом, указывая на что-то сквозь прутья решетки. Его пальцы освободили ее ладони и сомкнулись теперь на холодном предмете.

— Иди же скорее! За дверью свернешь налево и пойдешь вдоль клетей, пока не достигнешь каменных ступеней. Не сворачивай с дороги, если тебе дорога жизнь! Взойди по лестнице и открой дверь в ее конце — один из ключей должен подойти. Если господь будет милостив, я встречу тебя там. Иди!

Сказав это, она убежала, оставив после себя лишь легкое дуновение воздуха.

Конан встряхнулся и обернулся к указанному выходу. Было ясно, что там может скрываться какая-нибудь подстроенная Тараском дьявольская ловушка. Но прыжок навстречу опасности был ему более по душе, чем неподвижное ожидание грядущих событий. Наконец он осмотрел клинок, отданный ему девушкой, и удивленно усмехнулся: кем бы она ни была, она оказалась очень практичной и умной особой. Он держал в руке не маленький стилет, рукоять которого украшают золото и драгоценные камни, годящийся лишь для будуара знатной дамы да для устрашения. Это было настоящее боевое оружие с широким, длиною сантиметров пятнадцать лезвием, сужающимся к острому, как игла, концу.

Он удовлетворенно хмыкнул. Холод стали придал ему сил и уверенности в себе. Какие бы ни были расставлены вокруг него сети, какие бы ловушки ни стояли на его пути — у него теперь было настоящее оружие. Правая рука уже была готова наносить смертельные удары.

Толкнув решетку, он убедился, что она не заперта, — а ведь черный стражник делал это. И фигура, виденная им накануне, тоже не была охранником — иначе зачем ему делать что-то с замком? Здесь веяло чем-то зловещим. Но Конан не стал колебаться. Он отворил дверь и решительно шагнул в темноту.

Каменные плиты убегали вдаль, ограниченные справа и слева длинными рядами решеток, конца которым видно не было. Свет месяца тускло блестел на их прутьях, не в состоянии пробиться дальше, да и вообще, глаза, менее зоркие, чем у Конана, вряд ли различили бы и эти бледно-серые пятна света на полу возле каждой темницы. Свернув, как ему сказали, налево, он быстро пошел вдоль по коридору, не издавая ни единого звука, босыми ногами по каменному полу. Минуя каждую клеть, он окидывал ее быстрым взглядом. Все они были пусты, но, тем не менее, надежно заперты. На полу некоторых матово светились чьи-то обнаженные кости. Видно было, что эти подземелья, свидетельство глубокого прошлого, когда Бельверус еще не превратился из крепости в город, с успехом используются и теперь.

Наконец он увидел перед собой едва различимые контуры круто поднимавшихся вверх ступеней… и вдруг резко обернулся и отступил в тень у их подножия.

Позади кто-то шел — тяжело, но осторожно ступая на явно не человеческих ногах. Беглец стал напряженно вглядываться в длинную цепь решеток и лежащих перед ними серых пятен полусвета, лишь незначительно рассеивающих мрак вокруг себя. Но он смог заметить, что через эти пятна что-то движется — что-то неопределенного вида, большое, тяжелое, но одновременно более быстрое и ловкое, чем человек. Оно появлялось на свету и снова исчезало с глаз, вступая в тень между темницами, навевая безотчетный ужас своим безмолвным движением.

Конан услышал грохот решеток, которые пробовало открывать это существо, проходя мимо них. Потом оно добралось до той темницы, которую только что покинул ее пленник, и отворило незапертые двери. И, когда оно скользнуло внутрь, на фоне решетки мелькнул огромный смутный силуэт. Вытерев со лба холодный пот, беглец судорожно сглотнул. Он понял, для чего Тараск подкрадывался к его дверям и почему так поспешно скрылся, — он открыл замок, а затем где-то в этих дьявольских подземельях выпустил из ямы или клетки это ужасное чудовище.

Тварь вылезла из темницы и двинулась вдоль по дорожке, низко наклонив голову к земле. Теперь она уже не пробовала открывать двери — она взяла след. Сейчас Конан разглядел ее получше: серый полумрак обрисовал гигантское человекоподобное тело, более мощное и тяжелое, однако, чем у любого человека. Сильно наклонившись, это существо бежало на задних лапах — заросшее и волосатое, с густым, отливающим серебром мехом. Голова твари была отвратительной пародией на человеческую, а длинные руки при беге задевали землю.

И здесь стала понятной причина того, почему человеческие кости в темницах сломаны и расщеплены, стала ясной природа ужаса казематов. Это была большая серая обезьяна, страшный людоед темных прибрежных лесных массивов моря Вилайет. Полумифические, малоизвестные обезьяны-каннибалы служили прототипом троллей в старых легендах, страшными волколаками-оборотнями народного эпоса, убийцами и людоедами темных лесов.

Конан заметил, что животное почуяло его и стало приближаться быстрее, перемещая свое бочкообразное тело на кривых могучих лапах. Бросив быстрый оценивающий взгляд на уходящие вверх ступени, он убедился, что эта тварь успеет прыгнуть ему на спину раньше, чем он доберется до дверей. Нужно было принимать бой. Более не задумываясь, он ступил в ближайший круг мутного света, чтобы хоть что-нибудь видеть во время схватки, так как было совершенно очевидно, что животное ориентируется и видит в темноте гораздо лучше человека. И оно уже приближалось — во мраке тускло блестели огромные желтые зубы, и слышалось громкое дыхание. Серые обезьяны от рождения были немыми, поэтому оно не издало воинственного крика — лишь в искаженных и расплющенных чертах ее чудовищной морды появилось выражение дьявольского торжества.

Человек понял, что жизнь его теперь будет зависеть фактически от одного удара — на другие времени может и не хватить. И этим единственным, первым же ударом необходимо убить противника, убить прямо сейчас, если он хочет покинуть живым тот страшный зверинец, пленником которого он был в настоящее время…

Он оценивающе оглядел короткую крепкую шею, волосатое мускулистое тело и мощную, выдающуюся вперед грудь. «Лучше бить прямо в сердце, — подумал он, — погрузив сталь под выступающие ребра, чем туда, где одним ударом убить не удастся». Полностью осознавая положение, в котором он оказался, Конан попытался на глаз прикинуть и сравнить свои силу и ловкость с быстротой и яростью людоеда. Выбора не было — требовалось сойтись с противником грудь в грудь, нанести смертельный удар, а потом лишь уповать на то, что кости его выдержат схватку с умирающим зверем.