Час дракона - Говард Роберт Ирвин. Страница 19

Бароны, верные твоей памяти, не помирились между собой и не объединились — каждый был обижен на соседа, каждый опасался амбиций остальных. Ты был нитью, что сдерживала эти бусы. Когда нить лопнула, бусы распались. Будь у тебя сын, бароны встали бы за него. А так — не нашлось огня зажечь их патриотизм.

Купцы и простой люд, опасаясь анархии и возвращения феодализма, когда каждый из баронов имел свои законы, — кричали, что нужен хотя бы какой-нибудь король, хоть Валерий, который принадлежит к крови древней королевской династии. И не нашлось тех, кто препятствовал тому, когда с развевающимся над головой пурпурным драконом Немедии, этот ублюдок приехал во главе своих рыцарей и ударил копьем в ворота Тарантии.

А люди открыли ворота и склонились перед ним в поклоне. Они отклонили помощь Просперо в удержании города, заявив, что пусть уж ими лучше правит Валерий, чем Троцеро. И еще я слышал — многие бароны пошли за Валерием, а не за Троцеро. Они хотели, посадив Валерия на трон, избежать гражданской войны и гнева немедийцев. Просперо уехал, а через несколько часов в город вошли силы Амальрика. Они не стали догонять отступающих, а решили дождаться коронации Валерия.

— Значит, дым старой чародейки рассказал мне правду, — сказал Конан, чувствуя, как по плечам его пробегает холодная дрожь. — Валерия короновал Амальрик?

— Да. В коронном зале, руками, на которых еще не успела обсохнуть кровь.

— И что — народ расцвел под его доброй властью? — в голосе Конана слышалась гневная ирония.

— Валерий живет, как иноземный захватчик в центре порабощенной им страны, — с горечью ответил Сервий. — Двор его кишит немедийцами, стража и гарнизон крепости — тоже немедийские. Вот так кончается год Дракона. Оккупанты чувствуют себя хозяевами на улицах, и не проходит дня, чтобы они не изнасиловали женщину или не избили купца. Валерий их сдерживать либо не хочет, либо не может. Он всего лишь кукла, немедийская марионетка. Умные люди знали, что этим все и кончится, но уже появляется мнение, что именно так и должно быть.

Амальрик пошел дальше, чтобы разгромить приграничные провинции, где некоторые бароны все еще не хотят признать власть Валерия. Но среди них нет единства, и зависть друг к другу у них сильней, чем страх перед Амальриком. Он давит их одного за другим. Видя это, многие замки и города объявили о капитуляции. А те, что давали отпор, горько пожалели об этом. Здесь немедийцы дают волю своей лютой ненависти. К тому же ряды их постоянно пополняются теми аквилонцами, которых страх, золото или голод заставляют вступать во вражескую армию. Это настоящее предательство…

Конан мрачно кивнул, вглядываясь в красные отблески пламени на богато расписанных деревянных стенах.

Хозяин дома продолжал:

— И теперь у нас есть новый король Аквилонии вместо анархии, которой все так боялись. Валерий не ограждает своих подданных от притязаний оккупантов. Целые сотни тех, кто не смог уплатить наложенных на них податей, проданы в рабство торговцам из других стран.

Конан резко поднял голову, и в глазах его зажглась исполненная жажды крови ненависть. Он длинно выругался, сжав свои кулаки в пару тяжелых молотов:

— Ах, даже так! Они вновь, как встарь, продают в рабство белых мужчин и женщин. Во дворцах Шема и Турмана всегда нужны невольники. Валерий стал королем, но единство, которого так ждали эти глупцы — разрушенное иноземным мечом, так и не наступило.

Но Гандерланд на севере и Пуантен на юге еще не сломлены, то же самое — на западе, где бароны Пограничья имеют под своими флагами немало боссонских лучников. Эти провинции не представляют для Валерия непосредственной угрозы, но если их объединить, то им будет сопутствовать боевая удача, и они смогут отстоять свою независимость. Пускай Валерий правит в этих местах, пока может. Дни его сочтены. Народ поднимется, когда узнает, что я еще жив. Я отвоюю Тарантию и отброшу от нее Амальрика. А потом прогоню этих поганых псов из всего королевства.

Сервий продолжал молчать, и тишину нарушало лишь потрескивание огня.

— Ты что? — удивленно крикнул Конан. — Что ты повесил голову и уставился в огонь? Ты веришь в мои слова?

Галанн старательно избегал взгляда короля.

— Конечно, Ваше Величество, вы сделаете все, что в человеческих силах, — наконец упавшим голосом произнес он. — Я ходил за вами в бой и знаю, что нет человека, кто мог бы одолеть тебя…

— Так что же тогда?

Сервий еще глубже запахнулся в свой кафтан на меху и задрожал, несмотря на близость огня.

— Люди говорят, что все, что произошло, — дело рук черной магии.

— Ну и что с того?

— А что может сделать простой человек против магии? Кто тот неизвестный, что, как рассказывают, пришел с Валерием с севера, появляется и исчезает столь таинственно? Люди шепчутся, что это великий чародей, умерший тысячи лет тому назад, но вернувшийся из серых краев смерти, чтобы свергнуть короля Аквилонии и возвратить к власти династию, наследником которой является Валерий.

— Да разве это имеет какое-нибудь значение? — гневно выкрикнул Конан. — Я сумел уйти от невиданных демонов подземелий Бельверуса и дьявольщины, что преследовала меня в горах. Если народ поднимется…

Галанн покачал головой.

— Самые преданные твои подданные в восточных и центральных областях либо уже погибли, либо бежали, а то и схвачены. Гандерланд лежит далеко на севере, Пуантен — далеко на юге. Боссонцы отошли на свое западное Пограничье. Призыв и сбор всех этих сил потребует недель, и если Амальрик узнает об этом, он нападет первым и уничтожит каждого по отдельности, чтобы не допустить их объединения.

— Но восстание в восточных и центральных областях страны перетянет чашу весов на нашу сторону! — громко возразил Конан. — Мы сможем освободить Тарантию и удержать ее до подхода войск из Гандерланда и Пуантена.

Еще секунду его собеседник колебался, а потом, понизив голос до шепота, произнес:

— А еще говорят, что тебя погубили заклятия. Рассказывают, что все тот же самый чужеземец владеет чарами, способными убить тебя и разбить твою армию, что и произошло под Валкой. Громкий звон крепостного колокола возвестил о твоей смерти. Люди уверены, что ты мертв. А центральные области теперь вообще не поднимутся, даже если узнают, что ты вернулся: они просто не осмелятся. Магия победила на поле валкийской битвы, и магия принесла весть о твоей гибели, ибо уже тем же вечером народ волновался на улицах Тарантии.

Немедийский жрец и колдун прибег к помощи черной магии, чтобы умертвить прямо на улицах столицы тех, кто оставался тебе верен. Непонятным и страшным образом наши воины падали тут же, на мостовую и умирали. Мерли, как мухи. А тот худой чернокнижник рассмеялся и сказал: «Я всего лишь Альтаро, ученик Ораста, единственного изъявителя воли того, кто скрыт от ваших глаз. Это — не моя сила, она лишь проходит через меня».

— А что? — резко отозвался Конан. — Разве не лучше гордо умереть, чем жить в рабстве? Разве смерть горше, чем притеснения, неволя и издевательства?

— Разум отступает, как только начинают бояться глаза, — раздался ответ Сервия. — А центральные области теперь боятся слишком сильно, чтобы пойти за тобой. Окраины может еще и будут сражаться… но та же сила, что поразила тебя под Валкой, одержит верх и теперь. Немедийцы сейчас удерживают самые обширные, богатые и густонаселенные районы Аквилонии и не позволят победить себя силами, которые ты в настоящее время можешь получить в свое распоряжение. Ты можешь полагаться лишь на самых своих верных подданных. Больно, что я тебе скажу, но это правда: ты, Конан, — король, но без королевства.

А тот молча смотрел на огонь. Прогоревшее полено, не разбрасывая искр, тихо распалось в пламени. Точно так же, как его королевство.

И вновь, где-то за чертой материальных чувств, Конан почувствовал страшную, отвратительную леденящую руку безжалостной судьбы. Паника и чувства человека, попавшего в безнадежную ловушку, сражались в его душе с дикой ненавистью варвара, требовавшей убийства и победы.