Кокон - Немец Евгений. Страница 17

Первым делом я заставил его взять телефон и позвонить матери, сказать, что с ним все в порядке, и он скоро вернется, что он, хоть и с неохотой, но сделал. Затем я сказал ему следующее:

— Раз ты пришел ко мне, а не к друзьям, следовательно, ты ждешь совета. Вряд ли я смогу тебе его дать. Но мы можем попытаться в ситуации разобраться. Смотри, у тебя на самом деле две проблемы. Первая — отношение родителей между собой, вторая — отношения между тобой и отцом. С первой ты ничего сделать не сможешь. Твои родители взрослые люди, и если их отношения себя исчерпали, дальнейшее их пребывание вместе будет приносить всем только боль. Лучшее, что они могут сделать — развестись, — Антон бросил на меня быстрый взгляд, я продолжил. — Прими это и смирись. Поверь мне, если мужчина, глядя на жену, испытывает досаду, он уже никогда не воспылает к ней страстью. Это хуже ненависти, которая как раз ещё может обернуться любовью. Ты уже взрослый парень, закончишь лицей, уедешь на «землю», поступишь в институт, а они пусть устраивают свои жизни, как им хочется. Не мешай им, а лучше помоги. Ты должен понять, что твое желание, чтобы отец и мать оставались вместе — всего лишь эгоизм, ты думаешь о себе, а не о них.

— Не думаю, чтобы отец обо мне вообще думал, — скорбно заметил Антон.

— А это уже другая часть проблемы. Да, батя твой ведет себя, как полный мудак, хотя с другой стороны его можно понять — жену не любит, его тянет к другой женщине, тут ты за мать заступаешься — все это должно вызывать раздражение и досаду. Что мы и наблюдаем. Но это вовсе не значит, что ты ему безразличен, просто он не видит выхода из ситуации, а потому бесится. Пройдет время, и он будет искать с тобой общения, поверь мне. Тебе же теперь нужно взять себя в руки и постараться не возненавидеть родителя, потому что очень легко потерять близкого человека, и очень трудно потом его найти. Будь мудрее своих предков. А сейчас проваливай. Только не шатайся по улицам, а пиз… — Антон улыбнулся, — то есть иди домой и подумай над всем этим хорошенько. В любом случае, хоть это и неприятно, но не смертельно.

Некоторое время Антон сидел молча, затем шумно выдохнул, порывисто встал.

— Спасибо, Павел Витальевич, — сказал он.

— Давай только без этих соплей, — я поморщился, парень улыбнулся, и я подумал, что две улыбки подряд — это положительный знак.

В дверях Антон оглянулся и протянул мне руку, его рукопожатие было благодарным, а сам он выглядел бодрее. Я вытолкал его за дверь, вернулся на кухню, вылил в стакан остатки коньяка, и залпом выпил. Из головы не шла эта банальщина, бестолковая и глупая, как и все, что происходит между людьми, и я все больше раздражался от того, что не могу переключиться на что-то другое и спрашивал себя: «Нахрена мне это надо?», и ещё я думал, почему меня так бесит отец Антона, и, разумеется, знал ответ, — он вел себя так же, как вел бы себя я. Роман Горевский, отец Антона, — я ненавидел в нем самого себя.

На следующий день я, все такой же раздраженный и злой, отправился в контору Романа Горевского. Он числился каким-то замом по производству, или что-то типа того, имел отдельный кабинет и секретаршу. Охране я сказал, что прибыл из Сургута и имею срочные производственные вопросы, так что пропуск мне выписали без проблем. Третий этаж, по коридору налево. Я открыл дверь и уставился на секретаршу, довольно милую и совсем юную особу (уж не с ней ли наш папаша крутит шашни?):

— Горевский у себя?! — рявкнул я на девочку.

— Да, — испугано отозвалась она, — но он занят…

— Ты спишь с ним?! — с ещё большим нажимом выпалил я, секретарша в ужасе отшатнулась, а я распахнул дверь и уверенно проследовал в апартаменты «босса».

Роман Горевский выглядел респектабельно и уверенно, эдакий местечковый князек. Одет с иголочки, пальцы холенные, на висках седина. Когда я вошел, он уже отвернулся от компьютера, видимо отвлекшись на мой ор, но окно свернуть не успел — там, судя по голым женским попкам, был какой-то развлекательный портал.

— Горевский, ты мудак! — выдал я ему с порога.

Наш «босс» от такого приветствия, разумеется, опешил. Он вцепился в столешницу двумя руками, словно боялся, что мой ор сдует его с кресла и смотрел на меня выпученными глазами.

— Твой Антон пол ночи по морозу бродит, пальцы себе отмораживает, пока ты с молоденькими девочками развлекаешься?! — продолжал давить я, стараясь не делать пауз, чтобы не дать возможности оппоненту прийти в себя. — Что же ты за скотина такая?! Тебе на собственного сына наплевать?! А что ты будешь делать лет через пятнадцать, когда мудя уже и с виагрой функционировать перестанут, а сын будет считать тебя последней сволочью и избегать с тобой встречи?!

— Ты кто, бля, такой?! — наконец пришел в себя мой собеседник.

— Я его учитель!

— Учитель?! — заорал Горевский, подскочив с кресла. — Какой ещё нахуй учитель?! Хули ты меня лечишь?! Я — его отец!

— Хуевый из тебя отец! — в тон ему проорал я. — Потому что когда твоему сыну хреново, он ко мне приходит, а не к тебе! Когда ты с ним разговаривал в последний раз? Ты хоть знаешь, чем он живет, чего хочет, чем дышит?! Нет?! Так какой ты, бля, отец! Ты — полный мудак и скотина!

Приоткрылась дверь, перепуганная секретарша заглянула одним глазом и громким шепотом, очевидно, чтобы я не услышал, спросила:

— Роман Васильевич, может охрану вызвать?

— Нет, — вдруг как-то неожиданно тихо отозвался «босс». Все-таки надо, надо, орать на людей! Иначе до них не доходит!

Горевский устало опустился в кресло, сказал:

— Закрой дверь, Наташа, все нормально. И никого не пускай, нам поговорить надо.

Дверь аккуратно прикрылась.

— Садись, — предложил Роман. Я плюхнулся в кресло, а он выудил откуда-то из-под стола початую бутылку виски и два стакана, разлил, протянул один мне. — Тебя как звать?

— Павел.

— Чему ты учишь моего сына?

— Теоретически — информатике, а практически — вынужден учить жизни, поскольку родители этого делать не собираются, — стакан с виски в моей руке подействовал на меня благотворно — я успокоился, и был уже готов к конструктивной беседе. Роман понимающе кивнул.

— Такого адреналина я не испытывал уже давно, — сказал он с улыбкой. Должен признаться, что у него была приятная располагающая улыбка, из тех, которые нравятся женщинам. — Ещё секунду, и я бы набил тебе морду.

— Или наоборот, — я безразлично пожал плечами.

— Отчаянный ты парень, Паша.

— Ты не забыл, зачем я пришел? — я отхлебнул виски, вернул взгляд на собеседника. — Рома, про себя я и так все знаю.

Улыбка сползла с его лица, он помолчал несколько секунд, неторопливо начал:

— Ты сказал, что он приходил к тебе? Ночью? Домой? — я кивнул. — Не знаю… Не понимаю. Я даю ему все, что он хочет. Ни в чем не отказываю. А он огрызается, зубы показывает!..

— Ты унижаешь его мать у него на глазах. Как, по-твоему, он должен себя вести? В нем же твоя кровь течет.

— Чёрт… Да, у нас с женой сейчас не лучший период. Не хотелось бы, чтобы Антон в этом варился, но как?! Как его от этого избавить? Да, я знаю, чувствую, что он отдаляется, но понятия не имею, как это исправить.

— Это как раз исправить просто. Поговори с ним.

— О чём?!

— О чём угодно. О ваших проблемах. Спроси его совета. Он умный парень, прислушайся к тому, что он скажет, обсуди. Дай ему почувствовать, что ты уважаешь его мнение. В конце концов, он сын тебе, а не подданный.

Я допил виски и поставил перед Романом пустой стакан.

— Наливай, хорошее пойло, — попросил я добавки, Горевский послушно исполнил мое пожелание, правда, налил всего грамм пятьдесят, так что я осушил стакан в один глоток.

Похоже, смысл моего визита доходил до Романа, мне становилось спокойно и даже чуть-чуть радостно (но это от алкоголя, конечно же).

— Сам чего не пьешь? — спросил я. — Выпить на работе — дело святое.

— У меня совещание через двадцать минут, — отозвался он.