Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин. Страница 83

— Это связано, — серьезно начал молодой человек, глядя на Суллу широко открытыми глазами, — с уроком, который ты преподал мне с этим несчастным триумфом. — Он вдохнул всей грудью и продолжил: — Я хорошо подумал, Луций Корнелий. И я понимаю, что еще слишком молод, недостаточно образован. Пожалуйста, Луций Корнелий, позволь мне самому, самостоятельно найти дорогу в Сенат. Пусть это произойдет в свое время. Если я войду в Сенат сейчас, надо мной еще много лет будут смеяться.

«И это, — подумал Помпей, — истинная правда! Я не присоединюсь к тем людям, которые каждый раз, как увидят меня, будут ухмыляться. Я войду в Сенат, когда при виде меня у них будут дрожать колени».

Успокоенный, Сулла пожал плечами:

— Ну, как знаешь, Магн.

— Спасибо, я действительно предпочел бы свой путь. Я подожду, пока совершу что-нибудь, что заставит их забыть о слонах. Например, заслужу скромную должность добросовестного квестора, когда мне будет тридцать.

Тут он хватил немного слишком. Блеклые глаза Суллы теперь явно смеялись, словно диктатор проник в мысли Помпея глубже, чем тому хотелось. Но Сулла только сказал:

— Очень хорошая идея! Я вычеркну твое имя, прежде чем пошлю список в Народное собрание для утверждения. Я хочу, чтобы мои главные законы утверждал народ. Но все равно завтра будь в Палате. Необходимо, чтобы все мои военные легаты услышали начало. Поэтому приходи обязательно.

И Помпей пришел.

— Я начну, — громко проговорил диктатор, — с обсуждения вопроса об Италии и италиках. Согласно моим обещаниям италийским вождям, я прослежу, чтобы все италики до последнего были записаны гражданами Рима, как полагается, с равным распределением по всем тридцати пяти трибам. Больше не будет попыток обмануть италийский народ при голосовании, учитывая их голоса только в нескольких трибах. Я дал слово, и я сдержу его.

Сидевшие рядом на среднем ярусе Гортензий и Катул многозначительно переглянулись. Ни тому, ни другому не нравилась эта массовая уступка народу, который значил для римлянина меньше, чем ремень от сандалии.

Сулла чуть поменял положение в своем курульном кресле.

— К сожалению, я считаю невозможным исполнить свое обещание распределить римских вольноотпущенников по тридцати пяти трибам. Им придется остаться приписанными к Эсквилину или Субуре. Я делаю это по одной лишь причине: чтобы быть уверенным в том, что у человека, который имеет тысячи рабов, не появилось вдруг желания освободить большое количество их и таким образом перегрузить свою собственную сельскую трибу клиентами-вольноотпущенниками.

— Умный старый Сулла, — заметил Катул.

— Он все замечает, ничто не скроется от него, — прошептал в ответ Гортензий. — Такое впечатление, будто он узнал, что у Марка Красса перебор рабов, правда?

Между тем Сулла перешел к городам и землям.

— Брундизий, город, который отнесся ко мне и моим людям по достоинству, будет награжден. Он освобождается от всех таможенных обложений и акцизных сборов.

— Фью! — отреагировал Катул. — Этот маленький декрет сделает Брундизий самым популярным портом в Италии!

Диктатор похвалил несколько округов, но многие и покарал, хотя и в разной степени. Больше всех пострадал, наверное, Пренесте. А маленький город Сульмон было приказано сровнять с землей. Капуе был возвращен ее прежний статус. Она потеряла все югеры своих земель, которые стали ager publicus — общественными землями Рима.

Впоследствии, когда Сулла стал зачитывать бесконечный список городов, Катул слушал уже вполуха, но Гортензий вернул его к действительности, грубо толкнув в бок.

— Квинт, он говорит о тебе! — прошептал он.

— …Квинту Лутацию Катулу, моему верному стороннику, я поручаю восстановить храм Юпитера Величайшего на Капитолии. — Сморщенные губы Суллы растянулись, обнажив десны, глаза насмешливо и злорадно блеснули. — Большую часть денег составят доходы от новых римских ager publicus, но я также надеюсь, что ты, мой дорогой Квинт Лутаций, увеличишь этот источник из твоего личного кошелька.

Катул сидел, разинув рот, ледяной ужас сковал все его тело. Он понял, что Сулла нашел способ наказать его за то, что все эти годы он спокойно сидел в Риме под крылом Цинны.

— Наш великий понтифик Квинт Цецилий Метелл Пий должен будет восстановить храм Опы, богини плодородия, — спокойно продолжал Сулла. — Но этот проект будет полностью профинансирован из общественных средств, поскольку Опа — олицетворение народного благосостояния Рима. Однако я требую, чтобы наш великий понтифик сам освятил этот храм, когда он будет восстановлен.

— Вот будет забава с заиканием! — сказал Гортензий.

— Я опубликовал список имен двухсот человек, которых я возвысил до звания сенаторов, — продолжал Сулла, — но Гней Помпей Магн сообщил мне, что в настоящее время он не хочет быть членом Сената. Его имя я вычеркнул.

Это сообщение привело в движение всю Палату. Все повернулись в сторону Помпея, который сидел один возле дверей, сдержанно улыбаясь.

— Я намерен в будущем добавить приблизительно еще сто человек, что составит в целом около четырехсот сенаторов. Слишком много сенаторов мы потеряли за последние десять лёт.

— И ведь не подумаешь, что кого-то из них убил он сам, правда? — резко спросил у Гортензия Катул, которого неотступно грызла мысль о том, где же он найдет огромную сумму, потребную для восстановления Большого храма?

Диктатор продолжал:

— Я попытался подобрать новых членов Сената из сенаторских семей, но также включил и всадников, учитывая, что их происхождение сделает Сенату честь. В моем списке вы не найдете выскочек. Но в одном случае я пренебрег всеми квалификациями, от ценза в один миллион сестерциев до подходящего происхождения. Я имею в виду солдат исключительной доблести. Я считаю, что Рим должен оказывать честь таким людям, как это было во времена Марка Фабия Бута. Несколько поколений мы полностью игнорировали героев войны. Я положу этому конец! Если человек заслуживает corona graminea или corona civica, неважно кто его предки и чем они занимались, он автоматически становится членом Сената. Таким образом, вливание небольшого количества свежей крови добавит Сенату храбрости! И я надеюсь, что среди заслуживших наши главные награды мы увидим старинные имена: они не должны доставаться лишь новичкам, как самым храбрым людям!

Гортензий хрюкнул:

— Это очень популярный эдикт.

Но Катул уже не мог думать ни о чем, кроме того финансового груза, который Сулла взвалил на его плечи, и только смотрел печально на своего шурина.

— Еще одно, и я распущу собрание, — сказал Сулла. — Каждый человек в моем списке новых сенаторов будет представлен трибутному собранию, как патриции, так и плебеи. И я требую, чтобы собрание утвердило всех. — Он поднялся с кресла. — Я закончил.

— Где я найду такие деньги? — пожаловался Катул Гортензию, когда они выходили из курии Гостилия.

— Не ищи, — холодно сказал Гортензий.

— Но я вынужден!

— Он же скоро умрет, Квинт. Пока он жив, тяни это дело. А когда его не станет, всем будет безразлично. Пусть государство ищет необходимые сестерции.

— Это все из-за фламина Юпитера! — гневно крикнул Катул. — Он вызвал огонь — пусть он и платит за новый Большой храм!

Тонкий юридический ум Гортензия был не согласен с этим. Гортензий нахмурился:

— Лучше, чтобы никто тебя не слышал! Фламин Юпитера не может нести ответственность за пожар, если не обвинен официально в суде, как любой другой жрец. Сулла не объяснил, почему молодой человек так явно убежал из Рима, но в проскрипционный список он его не внес. И обвинения против него выдвинуто не было.

— Он племянник Суллы по браку!

— Вот именно, мой дорогой Квинт.

— О, шурин, какое нам дело до всего этого? Бывают моменты, когда я хочу собрать все свои деньги, продать поместья и уехать в Киренаику.

— Нам есть до этого дело по праву рождения, — возразил Гортензий.

Два дня спустя новые и прежние сенаторы собрались, чтобы послушать Суллу, который объявил, что намерен отменить выборы цензоров, по крайней мере на некоторое время. Способ, которым он намерен реорганизовать государственную финансовую систему, объяснил Сулла, сделает необязательным заключение контрактов, и имущественный ценз не будет иметь значения как минимум еще декаду.