Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин. Страница 98

• Губернатору провинции запрещается вступать в сговор с царем-клиентом или любым иностранным лицом с целью изменить статус-кво любого иностранного государства.

• Губернатору провинции запрещается набирать дополнительные войска без согласия Сената.

• Губернатору провинции запрещается принимать решения или издавать указы, которые изменят статус его провинции, без официального согласия Сената.

• Губернатору провинции запрещается оставаться в провинции более тридцати дней после прибытия в эту провинцию его преемника, назначенного Сенатом.

— Это все, — улыбнулся Сулла. — Положительная сторона всего этого в том, что человек, обладающий властью, сохраняет эту власть до тех пор, пока не пересечет священной границы Рима. Так было всегда. И я это подтверждаю.

— Я не понимаю, — сердито сказал Лепид, — к чему все эти специальные правила и инструкции?

— Послушай, Лепид, — устало сказал Сулла, — ты сидишь здесь, глядя прямо на меня. Меня! Человека, который делал почти все из запрещенного в моем списке! Я имел для этого основания! Я был незаконно лишен власти и командования. Но теперь я здесь принимаю законы, которые сделают невозможным для любого человека лишить другого его власти и командования! Ситуация, в которой оказался я, не должна повториться. Поэтому тот, кто нарушает что-либо из моих запретов, будет виновен в измене. Никому не дозволено даже думать о том, чтобы выступить на Рим или вывести свою армию из своей провинции в направлении Рима. Те дни закончились. И я сижу здесь, чтобы доказать это.

В двадцать шестой день октября племянник Суллы Секст Ноний Суфен (младший сын сестры Суллы) участвовал в первом представлении того, что должно будет стать ежегодными Победными играми — ludi Victoria. Игры закончились в Большом цирке в первый день ноября, в годовщину битвы у Коллинских ворот. Это были хорошие Игры, но большого впечатления они не произвели, разве что впервые за сто лет проводились Троянские игры. Толпе они понравились из-за новизны — сложной серии трюков, показанных всадниками, юношами непременно знатного происхождения. Греция, однако, не пришла от этого в восторг. Суфен прочесал всю Грецию в поисках атлетов, танцоров, музыкантов и затейников, так что Олимпийские игры, проводимые в то же время года в Олимпии, стали абсолютным провалом. И — потрясающий скандал! — младший сын Антония Оратора, Гай Антоний Гибрида, покрыл себя позором, сам управляя колесницей в одном из заездов. Если для знатного человека участие в Троянских играх было просто стремлением отличиться в обществе, то управлять колесницей для знатного человека — верх неприличия.

В декабрьские календы Сулла объявил имена магистратов на предстоящий год. Сам он будет старшим консулом, Квинт Цецилий Метелл Пий Поросенок — младшим консулом. Наконец-то преданность была вознаграждена. Старший Долабелла получил Македонию, а младший Долабелла — Киликию. Хотя по жребию ему полагался квестор Гай Публиций Маллеол, младший Долабелла настоял на том, чтобы его старшим легатом был не кто другой, как Гай Веррес. Лукулл остался на востоке служить под началом Терма, губернатора Азии, а Гай Скрибоний Курион вернулся домой и сделался претором.

Теперь настало время для Суллы приступить к самому массовому мероприятию — награждению землей своих ветеранов. В течение последующих лет диктатор намеревался демобилизовать сто двадцать тысяч ветеранов из двадцати трех легионов. Во время своего первого консульства в конце Италийской войны он передал мятежные земли Помпей, Фезул, Адрии, Телесии, Грумента и Бовиана ветеранам Италийской войны, но то сделать было легко, не в пример сегодняшней задаче.

Программа была разработана тщательно: вводилась градация наград в соответствии с продолжительностью службы, ранга, личной храбрости. Каждому центуриону primus pilus из Митридатовых легионов (они все получили много наград в придачу) выделили пятьсот югеров лучшей земли, а простые солдаты из легионов Карбона, которые перешли на сторону Суллы, получили только по десять югеров, и земля была похуже.

Начал Сулла с конфискованных земель Этрурии на территориях, принадлежавших городам-крепостям Волатерры и Фезулы. Поскольку Этрурия к этому времени находилась уже в традиционной оппозиции к Сулле, он не стал концентрировать своих ветеранов в замкнутых сообществах. Вместо этого он расселил их повсюду, предполагая тем самым сдержать будущие мятежи. И это оказалось ошибкой. Волатерры восстали почти сразу же, убили многих ветеранов Суллы и заперли ворота, готовясь выдержать осаду. Поскольку город располагался в глубокой лощине, но на очень высоком холме с плоской вершиной, торчащем прямо посреди этой лощины, Волатерры рассчитывали долго сопротивляться. Сулла явился туда лично, чтобы организовать блокаду, оставался там три месяца, а потом, когда понял, насколько длительной и изнуряющей будет попытка подавить эту крепость, вернулся в Рим.

Но он усвоил урок и понял, каким образом следует размещать ветеранов на их землях. Его более поздние поселения представляли собою колонии бывших солдат, способных сплотиться перед лицом местной оппозиции. Один его заморский эксперимент был проведен на Корсике, где Сулла организовал две отдельные солдатские колонии, думая сделать это место цивилизованным и ликвидировать корсиканское проклятие — пиратов. Напрасная надежда.

Новые суды хорошо прижились, явившись идеальной ареной для новой юридической звезды, молодого человека Марка Туллия Цицерона. Квинт Гортензий (преуспевавший в судебной атмосфере народных собраний) вынужден был свести свою адвокатскую деятельность до малых размеров суда на открытом воздухе. Но Цицерон нашел эту форму идеальной. В конце прошедшего года Цицерон явился в предварительном слушании перед младшим Долабеллой, который был городским претором. Цель слушания — решить, следует ли сумму денег, известных как sponsio, вносить до слушания или слушание можно проводить без этой суммы. Адвокаты-оппоненты Цицерона были серьезные — Гортензий и Филипп. Но Цицерон победил, а Гортензий и Филипп проиграли. И Цицерон начал свою судейскую карьеру, равной которой уже не будет.

Это случилось в июне того года, когда Сулла был старшим консулом с Метеллом Пием в качестве младшего. Двадцатишестилетний аристократ из патрицианской семьи, Марк Валерий Мессала Нигер, обратился к своему хорошему другу, двадцатишестилетнему Марку Туллию Цицерону, с просьбой защищать одного человека, который был другом Нигера и его клиентом.

— Это Секст Росций-младший из Америи, — объяснил Мессала Нигер. — Его обвиняют в убийстве своего отца.

— О-о! — удивленно воскликнул Цицерон. — Но ты и сам хороший адвокат, дорогой мой Нигер. Почему бы тебе самому не защищать его? Убийство — громкое дело, но очень простое для защиты, ты же знаешь. Никакой политической подоплеки.

— Это ты так думаешь, — серьезно возразил Мессала Нигер. — В этом деле больше политических ловушек, чем в траншее острых бревен! Имеется только один человек, у которого есть шанс выиграть процесс, и этот человек — ты, Марк Туллий. Гортензий в ужасе отказался.

Цицерон выпрямил спину, в его карих глазах мелькнул интерес. Он использовал один из своих любимых приемов, наклонив голову и бросив на Мессалу Нигера косой взгляд из-под бровей.

— Дело об убийстве — и такое сложное? Каким образом?

— Тот, кто возьмется защищать Росция из Америи, затронет всю систему проскрипций Суллы, — сказал Мессала Нигер. — Чтобы оправдать Росция, нужно будет доказать, что Сулла и его проскрипции абсолютно коррумпированы.

Большой рот с пухлой нижней губой сложился в трубочку, словно для свистка.

— О боги!

— Да, действительно. Заинтересовался?

— Не уверен…

Цицерон нахмурился, не зная, что предпринять. Конечно, ему хотелось сохранить свою шкуру. Но в то же время такое трудное дело, возможно, принесет Цицерону законные лавры, каких никакое другое не могло бы ему доставить.