Рыжий ослик или Превращения: книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать - Норбеков Мирзакарим Санакулович. Страница 10

Мимо, постукивая иголками, проходил угрюмый дикобраз Жайра. Шухлик кивнул ему:

— Привет! Доброе утро!

И дикобраз вдруг расцвёл, как диковинный цветок, вроде огромного репейника. Начал шаркать ножками и похрюкивать:

— Привет! Рад вас видеть! Утро очень доброе! — Глядел он, правда, исподлобья, но такая уж физиономия у дикобраза. Иначе глядеть не может.

Шухлику хотелось улыбаться всем подряд и говорить: "Доброе утро!" А потом: "Добрый день" и "Добрый вечер". Он скакал по саду, как тушканчик Ука, помахивая хвостом с кисточкой. И едва не наступил на крысу Каламуш, которая, принюхиваясь и чихая, сновала меж деревьями с узелком на спине, будто собралась в дальнюю дорогу.

— Здравствуйте! — крикнул Шухлик. — Добрый день!

Крыса вздрогнула и поднялась на задние лапы.

— Прощай, рыжий пень! — ухмыльнулась она. — Я покидаю этот паршивый сад — здесь слишком чисто для меня. А поблизости есть подходящее местечко.

Ещё накануне Шухлик, если бы и не сказал, то непременно подумал: "Какая противная крысина!" Однако теперь, расставшись с дурными чувствами, он спросил:

— Хотите, подвезу?

— Ты что, в самом деле такой улыбчивый болван? — огрызнулась крыса. — Или просто придуряешься? — Оскалилась и заспешила прочь из сада Багишамал, попискивая на ходу: — Дурень, скотина и обалдуй!

— Прощайте, — ответил Шухлик и на минуту погрустнел, задумался: не стоило ли сохранить в корзинке хотя бы парочку поганок или навозных мух?

Конечно, нелегко становиться с каждым днём лучше, хоть на куриный шажок. Но всё же стоит попробовать. Это так приятно и празднично! Ощущаешь, что не только ты, но и весь мир вокруг стал чуть-чуть поучше. Ну самую малость. На дне корзинки.

Прощальный день

Нет-нет, Шухлик ни с кем больше не собирался прощаться.

Все были ему приятны. Как славно кукует без умолку кукушка Кокку! А до чего же умелый фокусник Хамелеон — то жёлтый, то рыжий, то фиолетовый! И сурок дядюшка Амаки так любезен, будто всю жизнь обучался хорошим манерам. Ну, и выдра Ошна тоже славная сестричка — любо-дорого поглядеть на её фигурное плавание.

"Чудесно, — прислушивался к себе ослик, — когда на душе нет злости! Так легко и чисто, будто только что искупался в пруду".

На берегу сидел, как красный перчик, дайди Диван-биби. Он возился в сырой глине, ловко вылепливая небольшие фигурки людей и животных, точь в точь настоящие. Кого-то они напоминали Шухлику.

— Давненько не виделись, — сказал дайди. — Кажется, за прошедшую ночь вы здорово изменились, мой дорогой садовник! Не считая «фонаря» во лбу, заметен и внутренний свет, который лучится из ваших подслеповатых глаз. Что же случилось?

Шухлик не знал, как всё объяснить. Рассказывать о корзинке с чувствами? О беседе с садом Багишамал? Да то ли было это, то ли не было!

— Мне кажется, — потупился ослик, — что я как-то очистился. Даже вижу яснее.

— Прекрасно! — воскликнул дайди. — Как интересно! Наверное, и память у вас прояснилась. Приятно, думаю, вспомнить хозяина Дурды, продавшего вас на базаре. Доносчика козла Таку. И уж конечно, добросердечного Маймуна-Таловчи, с которым вы были, как говорится, не разлей вода!

Шухлик не ожидал такого подвоха. Особенно сегодня ему меньше всего хотелось бы думать о тёмном, мрачном прошлом. И горло перехватило, и голова помутилась от былых обид и оскорблений. Он услышал знакомое жужжание навозных мух. Вот они, тут как тут! Добрались из пустыни. Облепили ослика. И солнечный день обернулся пасмурным.

Шухлик стряхнул мух, но они кружились рядом, не оставляя его в покое. Подоспели на помощь еноты-полоскуны, размахивая полотенцами. Ну никак не удавалось разогнать этот мушиный рой. На редкость приставучие отборные насекомые!

— Оказывается, не так-то просто освободиться от дурных чувств и помыслов, — заметил Диван-биби и протянул глиняное изваяние, в котором Шухлик сразу признал Маймуна-Таловчи. — Пожалуйста, он в твоей власти! Делай с ним что хочешь.

Понятно, ослик с превеликим удовольствием растоптал бы этого глиняного болванчика! Да только неловко было крушить искусную работу. Ведь сам Диван-биби старался, лепил.

— Легче всего разбить и растоптать, — согласился дайди. — Не слишком приятная персона! Но поверь старому бродяге — Маймун-Таловчи тоже Божье создание, и где-то глубоко в душе у него должен быть свет.

— Вряд ли, — возразил Шухлик и едва не проглотил особенно назойливую муху.

— Конечно, сама душа одичавшая, — вздохнул Диван-биби. — Заброшенная, позабытая хозяином. Вроде одинокой и глупой крысы Каламуш, которая бежит сейчас с узелком по пустыне. Мне жалко эту глухую и слепую, заблудшую душу! Она страдает, как безногий инвалид, до которого никому нет дела.

И Шухлика вдруг охватила жалость, вытеснявшая злость и обиды. Он даже погладил глиняного болванчика по голове, отчего тот преобразился, похорошел, чуть ли не озарился изнутри.

— Знаешь ли ты, что такое прощение? — спросил дайди. — Это чудесное исцеление, избавление и помилование! Не только для того, кого простили, но, в первую очередь, для того, кто простил. Если в тебе есть сочувствие, иначе говоря, прекрасное соцветие из добрых чувств, ты способен простить.

Диван-биби расставил перед осликом знакомые фигурки. Кроме Маймуна-Таловчи тут были прежний хозяин Дурды, предатель-козёл Така, хозяйка Чиён и надменный вождь сайгаков Окуйрук.

Ослик с грустью разглядывал их. "Они не ведали, что творили", — подумал Шухлик. Скорее, услыхал эти древние-древние, немногим младше Валаамовой ослицы, слова, долетевшие неизвестно откуда.

Злость и обиды его исчезали, испаряясь, как грязные лужи под солнцем. И навозные мухи сразу сгинули, будто и не было.

— В этом мире нет совсем плохих и пропащих, — говорил меж тем Диван-биби, передвигая так и сяк фигурки. — Хотя много потерянных, которые не знают, куда идти. Бродят в дремучем лесу или в бескрайней пустыне.

Огрызаются и нападают первыми. Страдают, не понимая этого. Кусаются, потому что сами боятся — дрожат от страха, переполнены страхом. Только покажи им, что не робеешь и не злишься. Дай понять, что просто жалеешь, даже сочувствуешь, и всё изменится. Прежде всего для тебя!

Шухлику вновь стало легко, как утром, когда он только что очнулся под гранатовым деревом. Да нет — намного легче!

Пожалуй, мог бы вспорхнуть, чуть оттолкнувшись копытами. Он был переполнен соцветием добрых чувств, как воздушный шар горячим дымом, — вот-вот полетит!

Диван-биби, придерживая его за хвост, остерегал:

— Такое состояние надо беречь и охранять! Каждый Божий день быть на страже, прислушиваться к себе, чтобы не растерять его. Состояние прощения дороже сундука с золотом. Погляди-ка, любезный садовник, во-о-он туда, — кивнул он в сторону родника.

Прямо посреди лужайки, которую Шухлик вчера подстригал, неожиданно выросли и уже цвели пять новых деревьев — яблоня, груша и три вишни. Привыкший вроде бы к садовым причудам, ослик диву давался: откуда вдруг, да так быстро?

— Это твои собственные деревья, — улыбнулся дайди. — Первые в будущем саду! Видишь, какие чудеса творит прощение.

Шухлик не удержался и поскакал, высоко подлетая, перебирая в воздухе ногами, к своим деревьям. Хотелось понюхать их, потереться о стволы, взрыхлить землю у корней.

— Запомни крепко: всё в твоей власти! — звучал в ушах голос Дивана-биби, хотя сам он оставался на берегу пруда. — Смотри на жизнь, как художник-творец смотрит на бесформенную глину, из которой можно вылепить, что пожелаешь. Ты созидатель свой жизни, своей судьбы!

Или это сад Багишамал опять заговорил с Шухли-ком? Впрочем, какая разница, если дайди и его сад — одно целое. Как и рыжий ослик со своими первыми деревьями, выросшими в день прощения.