Рыжий ослик или Превращения: книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать - Норбеков Мирзакарим Санакулович. Страница 17

Ах, сколько же на самом деле счастья в крохотной секунде! Она переполнена им и вот уже раздувается, как прозрачный воздушный шар.

Огромный шар, в котором виден весь мир, вся Вселенная!

Шухлик только моргнул, как очутился внутри этой счастливой секунды.

Он скакал по саду Багишамал, и прыжки его были невероятной длины. Ослик едва касался копытами травы.

Почти летел. Он взмывал над цветущими деревьями, и аромат обволакивал душистыми облаками.

Из одного в другое переносился он, определяя по запаху, какое дерево внизу, — яблоня, персик, гранат или груша. Поднималось солнце, и лепестки набирали цвет. Белые становились белее, а розовые — розовее.

Казалось, от восходящего солнца расходятся по всей земле тёплые и нежные переливы пастушеской свирели, ласкавшие Шухлика как морские волны, накрывавшие с головой восторгом. Он и не заметил, как начал подпевать. "И-и-и-а-а-а! — вторил он свирели. — И-а-и-а-и-а!"

И птицы, очнувшись ото сна, подхватили на разные голоса — так что всё бирюзовое небо с прозрачной луной быстро наполнилось, как хрустальная пиала, чистыми звуками утра.

Шухлик перемахнул пушистые кусты застенчивой мимозы и опустился у водопада с фонтаном, которые он сам устроил в саду. Воды, падающие сверху и прыгающие снизу, посередине сталкивались, образуя невероятное завихрение, окружённое ярким колесом радуги.

Ослик ступил в фонтан. Его сразу подняло и закружило, как мохнатый мячик.

Вода сверху, и вода снизу! Упругие струи уносили остатки тревог, обид и сомнений. Живая вода струилась сквозь Шухлика. Всё тело его — каждая мышца, каждая клеточка от ушей до хвоста и копыт, — всё черпало из этого бурлящего, будто смеющегося, потока безмерную силу и бесконечное движение.

Сама душа рыжего ослика резвилась тут, как золотая рыбка. Она ныряла, кружилась в этой живой воде, словно неугомонный пузырёк воздуха.

Это могло бы продолжаться вечно, поскольку, как говорят, вода — наш первый дом. Все вышли из воды. И Шухлик наконец выпрыгнул на лужайку, отряхиваясь так, что вокруг заплясали, как стрекозы, сотни маленьких весёлых радуг. Понятно, радость и радуга всегда рядом! Они как яйцо и курица, — неизвестно, кто появился первым…

— Какой красавец! — раздавались птичьи голоса. — Поглядите-поглядите — золотой ослик!

"Неужели это обо мне?" — подумал Шухлик, поглядывая на свои бока и копыта.

Действительно, они стали буквально золотыми и мягко сияли на солнце, отбрасывая блики на траву и на деревья.

Кукушка Кокку, как заведённая, прямо-таки захлёбывалась от восхищения, сбиваясь на кудахтанье:

— Отку-ку-ку-да-х ты, ку-ку-диковинный ко-ку-ку-ролевич?! Из ка-ку-ких ку-ку-краёв?

Даже гордые павлины кивали головой фазанам, соглашаясь:

— И правда — чудо природы! Настоящий золотой ослик! Хотя есть сходство со здешним Шухликом.

Прозрачная луна парила в небе, напоминая тень славного белого осла Буррито. Она звала: лететь, лететь!

И Шухлик так неожиданно легко и просто поднялся в воздух, будто сад Багишамал подтолкнул его, подбросил, как пушинку, вверх — в лазурное, залитое солнцем небо. Хвост с кисточкой стелился по ветру, и в ушах пели-звенели тугие потоки. Да и сам ослик посвистывал и кричал во всё горло.

С чем сравнить счастье вольного полёта? Только со счастьем свободной жизни!

Дедушка Буррито мог бы гордиться внуком!

Сверкая, как золотой луч, Шухлик мчался в небесах. Над розовым садом, над жёлтой пустыней, над маленькими селениями и большими городами. И люди, случайно поднявшие голову, никак не могли понять, что это за явление природы — свистящее, проворное, с копытами, хвостом и длинными ушами. Может, такая странная комета?! Чего только не бывает в этом мире!

Кувырнувшись, взбрыкивая ногами, Шухлик нырнул, как в воздушный пруд, в пышное кучевое облако — тихое и чуть-чуть мокрое. Каждой каплей оно нашёптывало речные и морские сказания о русалках, о водяных, о добряках-дельфинах, о спрутах, осьминогах и китах. Облаку хорошо в небе, а думает оно о земле, куда рано или поздно вернётся дождём.

Омытый облачной влагой, ослик полетел дальше. Впереди показалась горная гряда. На вершинах — ослепительный снег. А повыше, почти касаясь белых пиков, зависли чёрно-фиолетовые грозовые тучи. Они наливались багряным светом. И вдруг вспыхивали стремительно, будто пронзали небо сияющими кинжалами и саблями.

Гроза разошлась не на шутку, беспрестанно полыхая, ударяя по горам короткими и длинными разрядами. Вроде азбуки Морзе — точка, тире, тире, точка. Похоже, что тучи звали к себе золотого ослика, приняв его за одинокую, заблудившуюся молнию.

Шухлик, приблизившись к грозе, ощутил её немыслимую мощь, которую она, наверное, долго копила, а теперь раздавала направо-налево. И сам ослик, распушившись, будто золотой одуванчик, впитывал это грозовое небесное могущество. Пожалуй сейчас, он смог бы сдвинуть горный хребет или расколоть его, как грецкий орех, надвое.

Внезапно среди туч и мелькания молний Шухлик приметил райскую птицу. Да нет — чудесную осьми-крылую ослицу, купавшуюся в грозе!

О, как она стройна и грациозна! А перья восьми её крыльев, как драгоценные камни — алмазы, рубины, сапфиры, изумруды, — переливаются и лучатся!

Каждый любит на свой манер — кто глазами, кто ушами, кто губами или руками. А Шухлик любил носом. Ещё в детстве он полюбил корову Сигир, потому что от неё замечательно-уютно пахло парным молоком, свежей травой и сеном. И вот теперь влюбился без памяти в осьмикрылую ослицу, которую давным-давно замечал на небе среди звёзд.

Ах, до чего тонкий и острый, изящный и призывный аромат исходил от ослицы! В нём перемешались удары грозы, рокотание грома, бурные порывы ветра, дыхание пустыни и лугов, прохлада горного воздуха и бодрость океанской волны.

И сердце Шухлика мгновенно озарилось любовью, так что из него посыпались во все стороны маленькие булавочные молнии. В голове стало просторно, как в бесконечной степи. И окрылилась душа.

Он устремился к ослице. Но она исчезла — нигде не видать! Возможно, оседлав молнию, скатилась на ней в горы? Или умчалась к звёздам, уже проступавшим на закатном небе?

Оставив позади утихающую бурю, Шухлик медленно поплыл на спине, выискивая созвездие Крылатой ослицы. Он знал, что непременно встретится с ней — не сегодня, так завтра!

Едва шевелясь и грезя наяву, всматриваясь в огни городов и тьму пустыни, вернулся золотой ослик к саду Багишамал, и потихоньку, круг за кругом, опустился на лужайку, где росли семь его деревьев. Ах, нет! Уже восемь! В центре, как стержень, как позвоночник нового сада, появился платан-подросток! Очевидно, внук платана-исполина, который отсчитывает секунды жизни.

Вокруг лужайки, освещенной светлячками, сидела целая компания музыкантов. Лучше сказать, струнно-духовой оркестр. Четыре енота с флейтами. Сурок дядюшка Амаки с толстенной трубой, в которую он смог бы заползти без труда, как в нору. Тушканчик Ука, едва удерживающий скрипку. Фокусник Хамелеон с однострунной балалайкой. Томная выдра сестричка Ошна, прильнувшая к арфе. А ещё кукушка Кокку, дикобраз Жайра с губной гармошкой, петух Хороз со своим фальцетом, павлины, группа цикад и несколько древесных лягушек.

Кукушка взмахнула хвостом, и оркестр заиграл довольно стройно старинный испанский танец сарабанда. Верно, давно разучивали.

Шухлик в золотом камзоле, будто король всех на свете ослов, перебирал в такт копытами, хоть сроду не слыхал этот танец. "Наверное, и это наследство от дедушки Буррито!" — думал он, глядя на звёзды.

И вот одно из созвездий дрогнуло, поколебалось в небе и в мгновение ока очутилось на земле, рядом с Шухликом. Прекрасная крылатая ослица!

— Позвольте! — поклонилась она. — Белый танец! — И глаза её лучились, как изумруды. А крылья, сложенные на спине, напоминали подвенечное платье.

Они кружились и кружились — золотой и осьми-крылая. С деревьев гулко падали оземь спелые плоды. И так же гулко билось сердце Шухлика, считая секунды счастья. Он был на седьмом небе, где, как говорят, счастье рождается.