Храмовый тигр - Корбетт Джим Эдвард Джеймс. Страница 30

После того как они ушли, я на всякий случай обыскал кустарник, но тигрицы там не нашел. Вчера вечером, следя за тем, как она поднималась на холм, я пришел к выводу, что у нее очень болезненная рана. Сегодня я осмотрел кровавый след на том месте, где она накануне шарахнулась от пули, и убедился, что рана у нее не внутренняя, а поверхностная. Почему же тигрица упала от выстрела как подкошенная и провисела на дереве добрых пятнадцать минут, не подавая признаков жизни? На этот вопрос ни в то время, ни теперь не могу найти никакого разумного ответа. Впоследствии я обнаружил, что пуля с мягкой головкой в никелевой оболочке застряла у тигрицы в правом плечевом суставе.

Когда пуля, выпущенная из тяжелой винтовки, наталкивается на кость, у животного наступает сильный шок. Это понятно. Но ведь тигр — крупное животное с огромным запасом жизненных сил, поэтому неясно, каким образом пуля из легкой винтовки 275-го калибра могла сбить тигрицу с ног и заставить ее потерять сознание на целых пятнадцать минут.

Вернувшись на гребень, я остановился, чтобы осмотреть местность. Оказалось, что гребень тянется на много миль и разделяет две долины. Та, что лежала налево, представляла собой заросшее травой открытое пространство; в верхнем конце ее находился участок густого кустарника. Долина справа, где тигры съели женщину, была покрыта с одной стороны джунглями, другая ее сторона — крутая, сложенная из глинистых сланцев — кончалась скалистым обрывом.

Присев покурить на выступ скалы, я обдумал события прошедшего вечера и пришел к следующим выводам:

а) с момента выстрела и до падения с дерева тигрица была без сознания;

б) падение, смягченное ветвями деревьев и росшим под ними орляком, вернуло ей сознание, но не полностью; она все же оставалась ошеломленной;

в) в таком состоянии она побрела куда глаза глядят, добралась до холма и поднялась на него.

Возникал вопрос: как далеко и в каком направлении ушла тигрица? Спускаться с холма с поврежденной лапой гораздо труднее, чем подниматься, поэтому, как только тигрица окончательно пришла в себя, она перестала спускаться и начала искать убежище, где можно было бы отлежаться, пока не заживет рана. Чтобы достичь убежища, ей пришлось бы перейти гребень. Следовательно, надо было выяснить, сделала ли она это. Обнаружить, перешел ли зверь с мягкими лапами гребень протяженностью в несколько миль, было бы невозможно, если бы не звериная тропа, шедшая вдоль его острого, как нож, края. Тропа имела идеальную поверхность; на ней ясно отпечатывались следы всех проходивших животных. Налево от тропы был покрытый травой склон, направо — крутая сланцевая, отвесно обрывавшаяся осыпь, а под нею овраг.

Покурив, я пошел по звериной тропе и увидел на ней следы горала, сероу, замбара, лангура, дикобраза и отпечатки лап леопарда-самца. Чем дальше я продвигался, тем больше расстраивался, так как знал, что если не найду следов тигрицы на этой тропе, то едва ли увижу ее снова. Но, пройдя вдоль хребта около мили и вспугнув двух горалов, которые ускакали от меня по поросшему травой склону, я все-таки нашел отпечатки лап тигрицы и пятно запекшейся крови. Очевидно, перейдя вчера вечером хребет, она шла вниз по этому склону до тех пор, пока не оправилась от потрясения, затем пересекла холм по горизонтали. Этот путь и вывел ее на звериную тропу. Я прошел по следу тигрицы полмили до места, где она попыталась спуститься с осыпи, намереваясь, очевидно, укрыться в джунглях на другой стороне оврага. Здесь высота осыпи была наименьшей, ярдов пятнадцать. Не знаю, что помешало тигрице, раненая лапа или слабость, но, ступив на осыпь, она проползла вниз всего несколько ярдов, затем повернула обратно и в отчаянном, но тщетном усилии не сорваться с обрыва в овраг стала скрести землю когтями широко расставленных лап. Я держусь на ногах так же уверенно, как горные козы, но даже мне было бы трудно преодолеть эту осыпь. Поэтому я прошел вперед по тропе еще несколько сотен ярдов, пока не увидел расселину и по ней спустился в овраг.

Идя обратно вверх по оврагу, имевшему в ширину ярдов тридцать, я обратил внимание, что обрыв под осыпью достигает шестидесяти — восьмидесяти футов. Ни одно животное, сорвавшись с такой высоты на камни, несомненно, не останется в живых.

Приблизившись к месту, где должна была упасть тигрица, я, к несказанной радости, увидел белое брюхо какого-то большого животного. Но обрадовался я преждевременно: это была не тигрица, а всего лишь сероу. По-видимому, антилопа спала на узком выступе у края обрыва и, почувствовав над собою тигрицу, проснулась. В растерянности она прыгнула вниз и насмерть разбилась о камни у подножия обрыва. Неподалеку от сероу был маленький участок рыхлого песка. Сюда-то, не причинив себе никакого вреда (у нее лишь открылась рана на плече), и упала тигрица. Она прошла на расстоянии ярда от разбившейся сероу, не обратив на нее внимания, затем пересекла овраг, оставив за собой на всем пути отчетливый кровавый след. Высота правого края оврага была всего несколько футов. Тигрица неоднократно пыталась взобраться на него, но безуспешно. Теперь я знал, что найду ее в первом же мало-мальски подходящем укрытии. Но мне не везло. В небе начали сгущаться тучи, и, прежде чем я нашел место, где тигрица покинула овраг, хлынул дождь, смывая кровавый след.

Приближался вечер, а мне предстоял долгий и трудный обратный путь, и я повернул назад.

В любом состязании удача играет немаловажную роль, тигрице же пока она сопутствовала во всем. Прежде всего, вместо того чтобы находиться рядом со своими детенышами на открытом месте, где бы я мог легко отличить ее, она лежала, спрятавшись в густой высокой траве. Далее, пуля натолкнулась именно на ту кость, которая одна лишь могла помешать смертельно ранить ее. Затем, дважды падая с обрыва, она непременно разбилась бы насмерть, не будь в первом случае деревьев и орляка, во втором — рыхлого песка, смягчившего ее падение. Наконец, когда я находился всего в сотне ярдов от места, где она залегла, начался дождь и уничтожил ее кровавый след. И все же кое в чем повезло и мне: опасение, что тигрица уйдет поросшим травой склоном, где я потеряю ее след, не оправдалось; кроме того, я знал теперь, где ее искать.

На следующее утро я вернулся в овраг вместе с моими шестью гарвальцами. Повсеместно в Кумаоне мясо сероу считается большим деликатесом, а так как погибшее животное было в отличном состоянии, оно могло послужить желанным добавлением к рациону моих людей. Оставив гарвальцев снимать с сероу шкуру, я направился к месту, откуда накануне повернул назад. Там я увидел, что на холме есть еще два глубоких и узких ущелья. Поскольку тигрица могла уйти любым из них, я решил обследовать оба и начал с ближайшего. Но, поднявшись по нему на несколько сотен ярдов, я обнаружил, что стороны ущелья слишком круты даже для нераненого тигра и что кончается оно отвесным обрывом высотой футов в тридцать, где во время муссонных дождей, очевидно, образуется водопад. Я вернулся обратно и крикнул находившимся неподалеку людям, чтобы они разожгли костер и вскипятили воду для чая.

Направляясь осматривать второе ущелье на левой стороне холма, я увидел звериную тропу. На ней остались частично смытые вчерашним дождем отпечатки лап тигрицы. Неподалеку от тропы находилась большая скала. Подойдя поближе, я заметил возле нее впадину. Сухие листья в этой впадине были примяты и кое-где покрыты сгустками запекшейся крови. Тигрица, вероятно, пришла сюда после падения с обрыва часов сорок назад и ушла только что, услышав, как я кричал людям, чтобы они вскипятили чайник.

У каждого тигра свой нрав, поэтому нельзя предугадать, что сделает тот или иной раненый зверь при приближении человека. Трудно также сказать, в продолжение какого времени после ранения он будет представлять угрозу для тех, кто его потревожит. Однажды я видел, как тигр, убегая, сильно порезал заднюю лапу, но уже через пять минут после этого напал с расстояния в целых сто ярдов. А другой тигр, зализывая в течение многих часов очень болезненную рану, подпускал к себе противника на несколько футов, даже не пытаясь его отогнать. Еще сложнее предугадать, как поведет себя раненый тигр-людоед. Его нападение может быть вызвано не только тем, что человек побеспокоил его своим приближением, но и желанием, если рана не внутренняя, добыть пищу. Вообще тигры, исключая раненых и людоедов, очень добродушны. Если бы это было не так, тысячи людей не могли бы работать в джунглях, где зачастую тигры встречаются чуть ли не на каждом шагу, а такие, как я, не могли бы годами бродить по лесам пешком без всякого для себя вреда. Иногда какой-нибудь тигр протестует, когда слишком близко подходят к его детенышам или добыче, которую он стережет. Протест этот неизменно выражается рычанием; если оно не производит должного впечатления, за ним следуют короткие броски, сопровождаемые грозным ревом. Но если не помогают и такие предупреждения, тогда уж вина за любое полученное увечье полностью ложится на незваного гостя. Несколько лет назад со мной произошел случай, подтверждающий мое убеждение, что у тигров добродушный нрав.