Каждый умирает в одиночку - Фаллада Ганс. Страница 64

— Что ж! — сказал он. — Тогда я пойду. — Он поднялся, взял свою шапку, но не ушел. — О Мюнхене и речи быть не может…

— Вы совершите очень интересное путешествие, — уговаривала его фрау Гэберле. — Дорога туда красивая, и, говорят, в Мюнхене до сих пор еще можно хорошо поесть и выпить. Пиво немного покрепче нашего здесь, господин Боркхаузен.

— Выпивкой я не интересуюсь, — отозвался он снова, однако уже не с раздражением, а скорее задумчиво.

Фрау Хете видела, что он ломает голову, стараясь придумать такой трюк, при котором можно было бы и ее деньги хапнуть и все-таки выдать Энно. Она еще раз проверила свой план, и он показался ей удачным. Таким способом она устранит Боркхаузена по крайней мере на два дня, и если за домом действительно нет слежки — она быстро это установит, — времени будет вполне достаточно, чтобы спрятать Энно.

— Что ж, — наконец заявил Боркхаузен и посмотрел на нее. — Значит, вы иначе не согласны!

— Нет, — сказала фрау Гэберле. — Вот мои условия, от них я не отступлю.

— Придется мне, видно, ехать, — отозвался Боркхаузен. — Не могу же я упустить эти две тысячи.

Он сказал это, словно оправдываясь и обращаясь скорее к самому себе.

— Я поеду в Мюнхен. А вы сейчас же пойдете со мной на почту?

— Сейчас же, — задумчиво повторила фрау Гэберле. Теперь, когда о наконец согласился, она опять забеспокоилась, она была убеждена, что он готовит новую гадость. И необходимо выжать из него, какую.

— Да, мы сейчас же пойдем, — повторила она. — Но мне нужно сначала привести себя в порядок и запереть магазин…

Он поспешно возразил: — А для чего запирать магазин, фрау Гэберле? Ведь там Энно!

— Энно пойдет с нами.

— Это еще зачем? Энно никакого отношения ко всему делу не имеет.

— Оттого, что я так хочу. А то может вдруг выйти, что Энно арестуют в ту самую минуту, когда я буду переводить вам деньги. Такие неувязки бывают, господин Боркхаузен.

— Да кто же его арестует?

— Ну хотя бы шпик там за дверью.

— Да никакого шпика там нет! — Он усмехнулся. — Можете убедиться, фрау Гэберле. Обойдите вокруг дома, посмотрите на людей. Никакого шпика за дверью у меня нет! Я честный человек!..

Она спокойно ответила: — Я хочу, чтобы Энно находился при мне. Так вернее будет.

— Вы упрямая старая ослица! — воскликнул от в бешенстве. — Ну хорошо, пусть Энно тоже идет. Но только и вы поторапливайтесь!

— Особенно спешить некуда, — сказала она. — Мюнхенский поезд отходит только около двенадцати. Успеем. А теперь извините меня, я уйду на четверть часика, мне нужно привести себя в порядок. — Она испытующе посмотрела на него — он сидел у стола, не спуская внимательных глаз с застекленной двери, сквозь которую мог наблюдать за тем, что происходит в магазине. — И еще одна просьба, господин Боркхаузен: не разговаривайте сейчас с Энно, он очень занят в магазине, да и вообще…

— О чем мне говорить с этим идиотом! — раздра-женно ответил Боркхаузен. — С таким треплом я и слова не скажу.

Однако он послушно пересел лицом к двери в ее спальню и к окну во двор.

глава 29.

Изгнание Энно.

Два часа спустя все было закончено. Мюнхенский скорый отошел от перрона, унося в купе второго класса Боркхаузена, никогда еще не ездившего во втором классе. Да, фрау Гэберле умела быть великодушной, — в ответ на просьбу этого шпионишки она еще приплатила к его билету третьего класса, может быть, желая привести его в хорошее настроение, а может быть, радуясь, что на целых двое суток отделается от этого субъекта.

И вот, когда другие провожающие медленно протискивались через турникет, она шопотом сказала Энно: — Давай, Энно, присядем-ка на минутку в зале ожидания и обдумаем, что нам теперь делать.

Они сели так, чтобы видеть входные двери. Но в зале ожидания было немного народу, и после них долгое время никто не входил.

Фрау Хете спросила: — Как ты думаешь, за нами следят?

И Энно Клуге, едва только непосредственная опасность миновала, уже с обычным своим легкомыслием ответил: — Ну, да! Следят! Ты думаешь кто-нибудь согласится, чтобы над ним командовал такой идиот, как этот Боркхаузен. Такой болван! Такая сволочь!

Она чуть не заявила ему, что считает этого Боркхаузена, эту продувную бестию, гораздо умнее трусливого и легкомысленного ничтожества, сидящего сейчас радом с ней. Однако она не сказала этого. Сегодня утром, переодеваясь, она клятвенно обещала себе раз и навсегда покончить со всякими упреками. Ее задача теперь только в том, чтобы пристроить Энно в безопасное место. А как только эта задача будет выполнена, она его больше никогда не увидит.

Возвращаясь все к той же мысли, мучившей его уже в течение нескольких часов, он сказал с завистью: — Будь я на твоем месте, я бы ни за что не дал такому негодяю две тысячи сто. И потом еще двести пятьдесят на дорогу. Да еще билет с приплатой. Выходит, ты заплатила этому мошеннику больше двух тысяч пятисот, такой свинье! Я бы ни за что не заплатил!

Она спросил?: — А что с тобой было бы, если бы я не заплатила?

— Отдала бы мне эти две тысячи пятьсот, увидела бы, как здорово я бы это дело провернул. Можешь мне поверить — Боркхаузен и на пятьсот пошел бы!

— Но ведь ему гестапо уже обещало тысячу.

— Тысячу? Это просто смешно! Точно они там в гестапо так тысячами и швыряются! И еще такому паршивому шпику, как Боркхаузен. Да им достаточно просто приказать, и он должен делать все, что они пожелают, за пять марок, поденно! Подумать только — две тысячи пятьсот марок, нет, он тебя как миленькую облапошил, Хете!

И он иронически расхохотался.

Его неблагодарность оскорбила ее. Но у нее не было охоты пускаться в объяснения. Она сказала лишь довольно резко: — Я больше не желаю говорить об этом, понимаешь, не желаю! — И она решительно и в упор смотрела на него до тех пор, пока он не опустил свои водянистые глаза.

— Давай лучше подумаем, что нам теперь с тобой делать.

— Ах, — сказал он, — право же, спешить некуда… Раньше чем послезавтра он никак не может вернуться. А мы сейчас поедем обратно в магазин, до послезавтра уж что-нибудь надумаем.

— Не знаю, мне бы не хотелось возвращаться с тобой туда, в крайнем случае, чтобы ты только собрал свои вещи. Я так тревожусь, может быть, за нами все-таки следят?

— Я ведь говорю тебе, что нет! В этих делах я больше тебя понимаю. И потом Боркхаузен не может нанять шпика, откуда у него деньги возьмутся!

— Но шпика ему гестапо может дать.

— И шпик из гестапо будет тебе спокойно смотреть, как Боркхаузен укатывает в Мюнхен, а я его провожаю на поезд! Это же идиотство, Хете!

И она должна была признать, что он прав. Но тревога не покидала ее. Она спросила: — А тебе не показалась странной эта история с папиросами?

Но он уже забыл. Ей пришлось напомнить ему, как Боркхаузен, едва они вышли из дому, тут же завел разговор о папиросах, ему, де, нужно во что бы то ни стало достать несколько штук. Он пристал с этим к Хете и Энно, но у них тоже не было, Энно за ночь все выкурил. Однако Боркхаузен настаивал на своем, папиросы ему необходимы, так он просто не выдержит, он привык курить по утрам. Он тут же «перехватил» у Хете двадцать марок и окликнул подростка, который с криком носился на улице.

— Эй, ты, послушай, не знаешь ли, у кого бы раздобыть папироску? Но табачной карточки у меня нет.

— Погляжу, нельзя ли. А деньги у вас есть? Мальчик, к которому обратился Боркхаузен, был очень белокур и голубоглаз, в форме гитлеровской молодежи, настоящее белобрысое дитя Берлина.

— Дайте-ка мне вашу двадцатку, я раздобуду вам.

— А если ты сопрешь ее и не вернешься? Нет уж, лучше я сам с тобой пойду. Одна минута, фрау Гэберле!

И оба исчезли в каком-то доме. Через, некоторое время Боркхаузен вышел один и тут же, без всякого напоминания с ее стороны, отдал фрау Хете двадцать марок.

— Нет у них. Этот сопляк просто морочил мне голову, чтобы замотать двадцатку. Но я всыпал ему как следует, наверное все еще валяется во дворе.