Эффи Брист - Фонтане Теодор. Страница 28

– Мне лично не меньше. Мы чудесно проведем зиму, если вы, сударыня, позволите надеяться на поддержку со своей стороны. Приедет Триппелли...

– Триппелли? Тогда я не нужна.

– Отнюдь, сударыня. Триппелли не может петь от воскресенья до воскресенья, это было бы слишком и для нее и для нас;, прелесть жизни – в разнообразии: истина, которую опровергает всякий счастливый брак.

– Если существуют счастливые браки, кроме моего. – И она подала руку Инштеттену.

– Итак, разнообразие, – продолжал Крампас. – Чтобы обеспечить его на наших вечерах, вице-президентом которых я имею честь быть в настоящее время, для этого требуются испытанные силы. Объединившись, мы перевернем весь город. Пьесы уже подобраны: «Война в мирное время», «Мосье Геркулес», «Юношеская любовь» Вильбрандта, возможно «Эфросина» Гензихена [57]. Вы – Эфросина, я – старый Гете. Вы изумитесь, как хорошо я буду играть патриарха поэтов... если «играть» – подходящее слово.

– Без сомнения. Из письма моего тайного корреспондента-алхимика я, между прочим, узнала, что вы, наряду со многим другим, иногда занимаетесь поэзией. Вначале я поразилась...

– Потому что не поверили, что я способен...

– Нет. Но, с тех пор как я узнала, что вы купаетесь при девяти градусах, я изменила мнение... Девять градусов на Балтийском море – это превосходит температуру Кастальского источника...

– Которая никому не известна.

– Кроме меня. По крайней мере меня никто не опровергнет. Ну мне пора подниматься, идет Розвита с Лютт-Анни.

И она, быстро встав, пошла навстречу Розвите, взяла у нее ребенка и подняла вверх, гордая и счастливая.

Глава шестнадцатая

До самого октября стояли прекрасные дни. Результатом этого явились возросшие права шатрообразной веранды, на которой регулярно проводилась добрая половина утра. Около одиннадцати обычно приходил майор, чтобы, во-первых, осведомиться о здоровье хозяйки и немного посплетничать с ней, что у него удивительно получалось, а во-вторых, договориться с Инштеттеном о верховой прогулке, иногда – в сторону от моря, вверх по Кессине, до самого Брейтлинга, но еще чаще – к молам. Когда мужчины уезжали, Зффи играла с ребенком, перелистывала газеты и журналы, неизменно присылаемые Гизгюблером, а то писала письма маме или говорила: «Розвита, поедем гулять с Анни». Тогда Розвита впрягалась в плетеную коляску и в сопровождении Эффи везла ее за какую-нибудь сотню шагов, в лесок. Здесь земля была густо усыпана каштанами. Их давали играть ребенку. В городе Эффи бывала редко. Там не было почти никого, с кем бы она могла поболтать, после того как попытка сблизиться с госпожой фон Крампас снова потерпела неудачу. Майорша была нелюдима и оставалась верной своей привычке.

Так продолжалось неделями, пока Эффи внезапно не выразила желания принять участие в верховой прогулке. Ведь это ее страсть, и от нее требуют чересчур много, когда заставляют отказываться от того, что ей так нравится, из-за каких-то пересудов кессинцев. Майор нашел идею превосходной, и Инштеттен, которому она понравилась гораздо меньше, – настолько, что он постоянно отнекивался невозможностью достать дамское седло, – был вынужден сдаться после того, как Крампас заверил, что «об этом он уж позаботится». И действительно, седло скоро нашлось, и Эффи была счастлива, получив возможность скакать по морскому берегу, на котором не красовалось больше отпугивающих надписей: «Дамский пляж» и «Мужской пляж». В прогулках часто принимал участие и Ролло. Поскольку иногда возникало желание отдохнуть на берегу или пройти часть пути пешком, решили брать с собой соответствующую прислугу, для чего денщик майора старый трептовский улан по имени Кнут и кучер Инштеттена Крузе были обращены в стремянных, правда, не совсем настоящих: напяленные на них ливреи не могли, к огорчению Эффи, скрыть основного занятия обоих.

Была уже середина октября, когда они впервые стали выезжать на прогулку целой кавалькадой в таком составе: впереди Инштеттен и Крампас, между ними Эффи, затем Крузе и Кнут и, наконец, Ролло, вскоре, однако, обгонявший всех, так как ему надоедало плестись в хвосте. Когда отель на берегу, теперь пустовавший, оставался позади и они подъезжали по дорожке пляжа, куда долетала пена прибоя, к насыпи мола, у них появлялось желание спешиться и прогуляться до его конца. Эффи первая соскакивала с седла. Широкая Кессина, стиснутая камнем набережных, спокойно изливалась в море, а на морской глади, простертой перед ними, под солнцем вспыхивали кудрявые всплески волн.

Эффи еще ни разу не была здесь: когда она приехала в Кессин в ноябре прошлого года, уже наступил период штормов, а летом она была не в состоянии совершать дальние прогулки. Теперь молодая женщина восхищалась, находя все грандиозным и великолепным, и без конца наделяла море и привычные ей луговые поймы сравнениями, невыгодными для последних. Если волны прибивали к берегу деревяшку, Эффи брала ее и швыряла в море или в Кессину. А Ролло в восторге бросался за ней, чтобы послужить своей госпоже. Но однажды его внимание было отвлечено. Осторожно, почти опасливо пробираясь вперед, он вдруг прыгнул на предмет, ставший теперь заметным, правда, без успеха; в то же мгновенье с камня, освещенного солнцем и покрытого зелеными водорослями, быстро и бесшумно соскользнул в море, находящееся в пяти шагах от него, тюлень. Одно мгновение еще была видна его голова, но затем исчезла под водой и она.

Все были возбуждены, Крампас начал фантазировать об охоте на тюленей и о том, что в следующий раз надо взять с собой ружье, потому что «у этой зверюги крепкая шкура».

– Исключено, – заметил Инштеттен. – Здесь портовая полиция.

– О, что я слышу, – рассмеялся майор. – Портовая полиция! Трое властей, какие у нас здесь существуют, могли бы смотреть друг на друга сквозь пальцы. Неужели все должно быть так ужасно законно? Всякие законности скучны.

Эффи захлопала в ладоши.

– Да, Крампас, это вам к лицу, и Эффи, как видите, аплодирует вам. Естественно: женщины первыми зовут полицейского, но о законе они и знать не желают.

– Это – право всех дам с древнейших времен, и тут мы вряд ли что изменим, Инштеттен.

– Да, – рассмеялся тот, – но я и не хочу этого. Мартышкин труд – занятие не по мне. Но такому человеку, как вы, Крампас, воспитанному под стягом дисциплины и хорошо знающему, что без строгости и порядка обойтись нельзя, такому человеку не след говорить подобные вещи, даже в шутку. Я ведь знаю, что в вопросах, связанных с небом, вы остаетесь необращенным и думаете, что небо сейчас на вас не обрушится. Сейчас – нет. Но когда-нибудь это будет.

Крампас на мгновение смутился, решив, что все это говорится преднамеренно, но он ошибался. Инштеттен просто-напросто читал одну из своих душеспасительных лекций, к которым вообще имел склонность.

– Вот почему мне нравится Гизгюблер, – сказал он примирительно. – Он всегда галантен, но при этом держится определенных принципов.

Майор между тем оправился от смущения и продолжал прежним тоном:

– Конечно, Гизгюблер прекраснейший парень на свете и, если это только возможно, – с еще более прекрасными принципами. Но в конечном счете почему? В силу чего? Потому что у него горб. А тот, у кого стройная фигура, тот всегда сторонник легкомыслия. Вообще без легкомыслия жизнь ничего не стоит.

– Но послушайте, майор, ведь только по легкомыслию и происходят подобные случаи. – Инштеттен покосился на левую, несколько укороченную руку майора.

Эффи мало прислушивалась к этому разговору. Она подошла к тому месту, где недавно лежал тюлень. Ролло стоял рядом. Они сначала осмотрели камень, потом повернулись к морю, ожидая, не появится ли снова «морская дева».

Начавшаяся в конце октября избирательная кампания помешала Инштеттену участвовать в прогулках. Крампасу и Эффи тоже пришлось бы отказаться от них в угоду кессинцам, не состой при них своего рода почетной гвардии из Кнута и Крузе. Так верховые поездки продолжались и в ноябре.