Поиск - Федосеев Григорий Анисимович. Страница 6

— Да, паника! Страх перед опасностью! — вслух сказал Харьков и сам вздрогнул от своего голоса.

Проснулась Татьяна. Увидев Виктора Тимофеевича, она поднялась, спросила с тревогой:

— Не спите? Дойдем! Честное слово, дойдем!

Девушка встала, накинула на плечи телогрейку, зябко вздрогнула и присела к огню.

— Правильно, молодость не унывает, так ей положено, — с улыбкой сказал Виктор Тимофеевич, — а я вот по-стариковски размечтался, вспомнил родную деревеньку, матушку вспомнил… Каждый раз обещаю приехать после поля, да все как-то не получается. А она ждет. Теперь обязательно поеду, повидаюсь, детство голоштанное вспомню. Схожу за деревню на яр, где мы гнезда зорили, по озерам поброжу… Вот и не спится…

— И мне тоже так домой хочется… Полетела бы. А все кажется, что мы с каждым днем дальше от дома уходим…

Татьяна вопросительно поглядела в лицо собеседника, освещенное качающимися бликами костра.

— Не думай об этом. Выйдем в тайгу, там полегче будет, — он поправился, — не то что легче, но будет ягода, мясо добудем. А теперь, Таня, айда спать. Вот-вот гагары закричат, утро разбудят…

Он подбросил в костер дров, подложил под голову рюкзак, улегся. В вышине над ним собирались в стаи легкие синеватые облака. Мягкая, прикрытая ломкой коркой земля все еще сильно пахла гарью. Виктор Тимофеевич уснул только под утро. Его суровое лицо отмякло от какой-то счастливой догадки и выражало полное спокойствие. Какая надежда осенила этого беспокойного человека?

Отряд поднялся с восходом. Легкий завтрак, краткие сборы, и снова захлюпала под ногами черная вода. Люди все время петляли, обходя всевозможные препятствия. Через полноводные ключи ложились переправы.

В этот день им не повезло с ночевкой. На бугре, где остановился отряд, не было дров. Сбившись вместе и прикрывшись пологом, люди провели тяжелую ночь. Никто до утра не сомкнул глаз.

Неласковое сырое утро расшевелило людей. Багровый восход освещал обширные разливы и черные бугры. Вспухшие от дождей болота не предвещали ничего хорошего. Это было первое утро без завтрака. Паек пришлось уменьшить еще вдвое.

Люди молча накинули на плечи рюкзаки и без сожаления ушли с неудачной стоянки.

С первых шагов вода набиралась в сапоги, проникала под одежду на весь день. Ноги вязли до колен. Трудно было двигаться. Люди падали, но все еще поднимались и продолжали двигаться на запад, веря, что там, за далекими горами — спасение.

Виктор Тимофеевич видел на лицах спутников печать непреодолимой усталости. Это было очень тревожно. Вслед за усталостью приходит губительное безразличие. Если его не рассеять, не задавить в самом зародыше, тогда — конец, им никогда не вырваться из этой западни.

Еще одна ночь прошла на сыром бугре без костра.

Снова не удалось просушить одежду. Люди совсем ослабли, а марям не было ни конца, ни края. С каждым часом километры становились все длиннее, все неодолимее…

Первые лучи солнца, пробив поредевшие облака, осветили далекие горы и зеленый край леса, казавшийся теперь не таким уж далеким.

Но Харьков знал, до этой зелени еще очень далеко.

— Тайга! — радостно крикнул он. — Там высушимся, выспимся, отогреемся у костра! Такой пир закатим, что сам черт нам позавидует!

— Я хочу поесть тут, — сказал Борис.

— А мне не надо ничего ни тут, ни там, — неожиданно для всех проговорил Абельдин.

Виктор Тимофеевич покосился на него и снова отчетливо увидел, как изменился парень — осунулся, похудел, лицо стало бледным, почти прозрачным.

— Что ты? — спросил Харьков, не скрывая беспокойство.

— Ослаб…

— Потерпи немного, тайга близко, там отдохнем и вся хвороба пройдет. А сегодня надо шагать.

Все молчали.

Харьков достал бусоль, совместил стрелку с цифрой «240°», коротким взглядом окинул местность, лежащую перед этим азимутом, и зашагал вперед.

Снова мари раскинулись перед отрядом черной гладью разлива. С первых шагов людям пришлось собраться, призвать на помощь остатки сил и терпения. Все труднее давались километры, все больше времени требовали переправы через взбунтовавшиеся ключи. Чаще отдыхали. Котомки казались все тяжелее.

Разбитые усталостью путники добрались до холма, одиноко возвышавшегося над равниной, и дальше не пошли, хотя до конца дня оставалось еще много времени. Надо было отдохнуть, надо было чем-то наполнить желудок.

Харьков еще с утра чувствовал сильную боль в ступнях, но старался не замечать ее, не придавал ей значения. Теперь он снял сапоги, повесил сушить портянки, стал осматривать больные места и был поражен — под пальцами во всю ширину ступни была сплошная рана, прикрытая выбеленной и сморщенной от постоянной сырости кожей.

Виктор Тимофеевич думал, что раны только у него, но тут же выяснилось, что беда эта у всех. Но только Харьков знал, какое несчастье свалилось на отряд. Единственное средство — недельный отдых, покой, тогда раны затянутся. Но и на день нельзя было прервать путь. Продукты кончаются, время неумолимо движется, путь не становится короче. Идти, только идти, не щадя себя, любой ценой добраться до тайги. Сейчас остановиться, сейчас ослабить волю — гибель неизбежна!

Еще четыре дня мучительного пути, невероятных усилий, и кочковатые мари, бесконечные переправы, торфяные ловушки, ночевки без костра — все останется позади. Долгожданная тайга совсем близко. Но ни у кого уже не было сил радоваться этому. Отряд шел разрозненно, с великим трудом переставляя больные ноги. Каждый бугорок, валежина, рытвина превратились в неодолимое препятствие.

Первым до тайги добрался Харьков. Наконец-то!

Он схватился худыми руками за ствол лиственницы, чтобы не упасть, глотнул свежего лесного воздуха, постоял, переводя дух. Затем он оглянулся. Сердце дрогнуло, — одного из спутников не было. Харьков прикрыл глаза, снова всмотрелся в равнину. По следу шли только Татьяна и Борис. Абельдина нигде не было видно, хотя мари открывались взгляду очень широко.

Виктор Тимофеевич сбросил рюкзак, разжег дымный костер, чтобы видно было стоянку, и заставил себя вернуться на поиски отставшего Абельдина.

Харьков видел — Татьяна, хватаясь руками за лохматые кочки, еле удерживая равновесие, медленно переставляла ноги в глубокой воде. Падая, она не могла встать и ждала, когда подойдет Борис и протянет ей руку. У Виктора Тимофеевича защемило сердце.

Он долго искал Абельдина, оглядывал мари, кричал, пока не увидел его между кочек. Парень не дотянул до леса с километр. Он упал и лежал недвижимо. Сырая истлевшая земля, наверное, казалась ему пухом. Он спал. Виктор Тимофеевич с трудом разбудил его.

— Я догоню… Только отдохну… немного, — просил Абельдин.

— Отдыхать будешь со всеми в лесу. Посмотри, там уже костер горит. Быстро вставай!

— Нет… не могу… после…

— После нас не застанешь! Вставай, говорю! — голос Харькова прозвучал повелительно.

Подошел на помощь Борис. Какими же тяжелыми показались путникам последние метры до кромки леса!

После четырнадцати дней пути они наконец-то ощутили под своими ногами сухую землю, увидели живую зелень, услышали пение птиц, вольный шум леса! Даже комариный звон был теперь для них приятной музыкой жизни!

Наступил час заката.

Солнце угасало за океаном деревьев. Широкий свет пронизывал глубины высокоствольной тайги, окрашивая деревья, кусты и травы в волшебные тона. Проклятые мари лежали в прозрачной дымке и мертвенном покое.

Суровые лица путников просветлели от мысли, что многое в этом пути, может быть, самое трудное — осталось позади.

Под сводом ветвей старых лиственниц по-праздничному трещал большой костер. Пламя, отбрасывая темноту, освещало убогую стоянку. Людей было не узнать: лица почернели, глаза ввалились, губы сковало молчаливое раздумье.

Виктор Тимофеевич подумал: «Оставь их сейчас, поддайся слабости — конец, пригреет земля, потом не подняться».

— Братцы! А ведь мы собирались устроить пир на весь мир, как только доберемся до тайги. Выворачивайте котомки, выкладывайте, что у кого осталось, — сказал он как можно бодрее.