Русская семерка - Тополь Эдуард Владимирович. Страница 33

– Вставай, скотина! Открой мне дверь!

Алексей одним движением спрыгнул с дивана, выпрямился перед ней и, больно ухватив за плечи, тихо выдохнул ей прямо в лицо:

– Если ты, сука, сделаешь хоть одно движение, я тебя сам прикончу! Лучше я, чем КГБ! Поняла?! А теперь иди к себе в комнату и никшни!

– Дрянь! Сволочь! – выплюнула она свои единственные русские ругательства. – За свою жизнь боишься!

– Да, падло! Боюсь! И за свою тоже! – он все еще крепко сжимал ее плечи руками.

– Я так и знала! Так и знала! – торжествующе сказала она. Ей хотелось рассмеяться ему в глаза, но на это уже не было сил. Все, что она сейчас могла, это говорить тихо, с большими паузами: – А то все: «в тюрьму посадят! в тюрьму!..» Скотина! Ты за себя боишься!..

– Заткнись, гнида американская! Еще слово, и я за себя не отвечаю!

– Что? Что ты сделаешь? Как того – ремнем по горлу? Ну, давай, давай, герой!

Алексей оттолкнул ее от себя. Это был несильный толчок, но ослабевшая Джуди тут же рухнула на пол. Резкая боль в голове заставила ее громко вскрикнуть.

– Больно? – он тут же испуганно наклонился над ней. – Куда ты ударилась?

Она удивленно посмотрела на его побледневшее лицо. Еще секунду назад оно было перекошено от злобы, а сейчас вытянулось от испуга.

Поддерживаемая Алексеем, Джуди осторожно поднялась и, ни слова не говоря, прошла к себе в комнату. Повалившись ничком на кровать, сцепила зубы, чтобы не разреветься, но не выдержала и заплакала.

Тихо вошел Алексей и, постояв немного, сел на пол рядом с кроватью.

– Ну, ладно, кончай! – голос у него был виноватый, и от этого Джуди заплакала громче. – Я не хотел. Извини… Но пойми меня! Я ведь хочу как лучше. Ты зря думаешь, что я о своей шкуре беспокоюсь. Мне на себя положить. Давно уже. После Афганистана – жизнь ни в грош! Даже наоборот, жить неохота! Такой себя мразью чувствуешь, так бы и разрядил «Калашников» в собственную харю. Но человек – гнида! Ползает, хоть и чувствует, что недостоин. А то, что я этих гебешников уложил, так я не жалею! Мы за этих подонков там целые деревни выжигали! Детей, баб, стариков! Не выбирали! А ты говоришь – «как мог»! Если бы тебя каждый день заставляли коммунизм народам на танках нести, ты и не на такое будешь способна!..

Джуди медленно перевернулась на спину и внимательно посмотрела на Алексея. Ей даже показалось, что слезы текут по его небритым щекам. Но в комнате было темно, и она могла ошибиться.

– Хочешь выпить? – вдруг оживился он.

– Что? – не поняла она.

– У меня чекушка есть. Водка, – он поднял к ней сухое лицо, и глаза его заискрились.

– Нет, спасибо.

– Может, и правильно. Тебе сейчас выпить – сразу скопытишься! А я, пожалуй, слегка… – он быстро повернулся и вышел.

Вернувшись с маленькой 250-граммовой бутылкой, он снова сел на пол рядом с кроватью. Зубами сорвал металлическую пробку и, подняв бутылку, сказал:

– За тебя! Будь, как говорится, здорова, а остальное – купим! Хоть и не на что… – он проворно поднес горлышко к широко открытому рту и запрокинул голову.

В комнате неприятно запахло водкой, послышались булькающие глотки. Джуди отвернула лицо от пьющего Алексея. Помолчав немного, мягко спросила:

– Мы далеко от Москвы?

– Восемьдесят километров. А что?

– Алексей, пойми, я не могу оставаться у вас, – она повернулась к нему, и слезы снова навернулись ей на глаза. Она всхлипнула. – Я хочу домой…

– Японский бог! Но что же делать? Ведь от того, что ты вернешься в Москву, ты не попадешь домой! Они тебя не пустят! Поверь мне! – он нервно ерошил и без того растрепанные волосы. – Двое их мудаков прикончены! А то, что ты их и пальцем не тронула – ну, кто в это поверит?! Даже если я явлюсь с повинной – скажут, что ты меня купила и я тебя выгораживаю…

– Что же мне делать? – Джуди заплакала. Она понимала, что Алексей не врет. – Ну, хорошо, пусть в тюрьму! Но они будут обязаны отправить меня в американскую тюрьму, а не держать в вашей!

– Что у тебя вместо мозгов? Тырса? – он говорил уже не злобно, а даже с какой-то нежностью в голосе. – Или вы действительно ни хера не знаете о нас?! «Обязаны!» Они никому ничем не обязаны! И законы себе сами придумывают! Как им удобней!..

– Но что же делать? Что делать? – бессмысленно причитала Джуди, сжимая ладонями виски. Голова раскалывалась, веки налились тяжестью, в затылке резко пульсировала кровь. Она чувствовала, что опять теряет сознание.

– Успокойся, успокойся! Всегда есть какой-то выход! – он осторожно укрыл ее одеялом. – Ты, главное, отдыхай, не дергайся. Я чего-нибудь придумаю. Не было еще такого, чтобы Ле-ху Одалевского приперли к стенке! Спи! Спи пока!..

Но последние его слова она уже не слышала. Усталость, сон, апатия и забытье уносили ее в темноту.

12

– Разрешите представить вам, господа, полковника службы государственной безопасности Анатолия Ивановича Анисимова, – сказал Олег официально. – С Ниной Александровной Катуновой вы уже встречались. Садитесь, пожалуйста.

Таня быстро прошла к креслу и села. Представитель американского посольства Ральф Стоун, добродушно улыбаясь, расстегнул пуговицу на пиджаке и, поправив жилетку, облегающую небольшой живот, сел рядом. Кресло под ним слегка скрипнуло.

– Мы пригласили вас, госпожа Гур, для того, чтобы задать вам несколько вопросов, – низким густым голосом сказал полковник Анисимов и поправил на столе папку с бумагами. Лет ему было немногим больше пятидесяти, и его можно было бы назвать красивым. Большая голова, светлые глаза с темными ресницами, прямой нос, бледный, резко очерченный рот, слегка скошенный широкий подбородок, седые виски…

Катунова сидела сбоку от его стола, прямая, как прилежная ученица. На ней был тот же строгий костюм, крупно завитые волосы она взбила сегодня выше, лицо казалось моложе и свежей из-за старательно наложенной косметики.

Стараясь успокоить бешено колотившееся сердце, Таня сделала несколько незаметных глубоких вдохов, и с интересом посмотрела вокруг. Вот она и в КГБ! Как просто! И как обыденно – полупустая светлая комната с большими окнами, из которых хорошо виден памятник Дзержинскому. У стен несколько простых деревянных стульев, стеклянный книжный шкаф с тяжелыми томами собрания сочинений Ленина на полках и, конечно, его же, Ленина, вездесущий образ в виде небольшого бюста на шкафу, сделанный будто из мыла, гипсовый, наверное…

– Госпожа Гур, какого числа вы приехали в нашу страну? – сухо спросил Анисимов.

– 4-го марта.

– Расскажите подробнее о вашем знакомстве с туристкой Джуди Сандерс, – слегка запнувшись на иностранном имени, полковник провел ладонью по гладко зачесанным темным волосам.

– Мне нечего рассказывать. Мы познакомились в самолете, когда летели в Москву.

– Для чего вы поехали в Мытищи в первый же день своего приезда?

– Там живет внук моего брата. Я хотела его повидать.

– Знали ли вы, что выезд иностранцев за пределы Москвы запрещен без специального разрешения? – казалось, его необыкновенно заинтересовали руки Тани. Он несколько раз возвращался к ним взглядом, точнее – к перстням на ее правой руке.

– Я не знала, что это за пределами Москвы. Я слишком торопилась, это был единственный свободный от экскурсий день. Туда всего пятнадцать минут езды на сабвее, ну, или, по-вашему, на электричке… – Таня знала, что это слабая отговорка, но другой у нее не было.

Надо отдать должное полковнику – он был хорошо воспитан, нетороплив, по-актерски владел своим глубоким красивым голосом.

– А для чего вы взяли в Мытищи туристку Сандерс? – мягко спросил он и снова внимательно посмотрел на Танины руки.

Таня молчала. Что сказать, чтобы не повредить Джуди?

Анисимов по-своему истолковал ее молчание и усмехнулся. И снова Таня с удивлением отметила про себя, как неверны были ее представления о КГБ. Перед ней сидел не уродливый жестокий монстр, а усталый, все понимающий человек, который вынужден выполнять свою работу…