Адвокат – невидимка - Борохова Наталья Евгеньевна. Страница 52

– Ну, довольно, – махнул он рукой. – Ты вольна поступать, как захочешь. У нас свободная страна, и я тебя притеснять не собираюсь. Ты можешь и передумать. У тебя еще есть время.

Но прошедшая неделя Ольгу не отрезвила. После того, как огласили приговор и Клавдии присудили десять лет, Палех наотрез отказалась встречаться с мужем. Его родители, получившие ключи от новенькой двухкомнатной квартиры, долго не переживали.

– Ничего, найдешь себе другую, более сговорчивую, – ворчали они, любуясь прекрасным видом на парк. – Подумаешь, какая цаца! Изменили ей всего разок, а она уж готова чемоданами кидаться!

Конечно, Лещинский знал, что никакой измены не было, но не пытался разуверить родителей в версии, придуманной бывшей женой. Да и вряд ли они, простые люди, прожившие всю свою жизнь в бараке, где нужду справляют в общем коридоре в ведро, могли бы осудить собственного сына. Как было все на этом треклятом дне рождения, все равно уже никто не вспомнит. Да и обвинительный приговор был подписан вовсе не Лещинским, а судьей советского суда, который, как тогда было известно, ошибок не допускает.

Глава 29

– Прошло время, и я стала более уступчивой и мягкой, чем была в годы своей молодости, – рассказывала Ольга, теребя руками салфетку. – Иногда в мою голову закрадывалась крамольная мысль: правильно ли я поступила тогда, отвергнув своего мужа? Ведь я любила его. Мы так и не нашли своего счастья в семейной жизни: ни я, ни он. Разумеется, у него были женщины, много женщин. Но ни с одной из них, я верю, он не был так безумно счастлив, как со мной.

– Вы считаете, что поступили опрометчиво? – спросила Лиза.

– Не спешите, моя милая, обвинять меня в лицемерии, – усмехнулась Палех. – Просто вся наша жизнь – компромисс. Вот я тогда не пошла на уступку и теперь пожинаю плоды своего одиночества. Хотя и сейчас не знаю, могли ли мы быть счастливы после всего того, что с нами произошло. Может, верно говорят: что ни делается – все к лучшему. На этом и остановимся. Пусть прошлое само хоронит своих мертвецов.

– Но зачем вы мне об этом рассказываете? – спросила Елизавета. – Вы держали это в себе столько лет, а теперь выливаете душу перед практически незнакомым для вас человеком. Боюсь, я уже не смогу применить эти сведения в нашем деле. Кроме того, нет никакой надежды говорить о том, что события тех далеких дней и сегодняшнее обвинение Лещинского как-то связаны.

– Все в этом мире связано, – сказала Палех, печально улыбаясь. – Теперь я думаю, что Бог намеренно наказал Володю за тот ужасный грех, который он совершил несколько лет тому назад. Он отправил невиновного человека в тюрьму, а теперь и сам, будучи невиновным, предстал перед судом и будет отвечать за преступление, которое не совершал.

– Наказания без вины не бывает? – задала себе вопрос Елизавета. – Теперь великий Лещинский ответит не за убийство Гуляевой, а за жизнь той самой девушки, которую он некогда бездумно сломал. Кстати, как ее звали? Я забыла имя.

– Клавдия. Ее звали Клавдия, – тихо ответила женщина. – Но разве это имеет сейчас какое-то значение?

– Присяжные вынесли вердикт? – спросил председательствующий.

– Да, ваша честь, – ответил старшина.

– Позвольте взглянуть.

Судья взял в руки переданный ему лист и пробежал глазами по строчкам. Лицо его осталось бесстрастным.

– Можете огласить решение, – сказал он.

Старшина выпрямился.

– Мы признаем подсудимого виновным и не заслуживающим снисхождения, – сказал он. По рядам пробежал оживленный гул.

У Дубровской перед глазами заплясали черные точки: они вспыхивали и гасли, пронизывая собой воздух. Было невыносимо душно от всех этих людей, от всех этих лиц, с жадным любопытством взирающих сейчас на скамью подсудимых. Интересно, как поведет себя адвокат, не умеющий проигрывать? Но тут из странной безмолвной тишины, сплошным туманом окутавшей Елизавету, вдруг раздался громкий возглас.

– Что вы наделали? Он же невиновен!

Дубровская не сразу поняла, что этот отчаянный вопль принадлежит ей. Шах и мат – их неудачная партия, наконец, подошла к концу.

– Тебе решительно незачем себя винить, – говорил ей Андрей, прикладывая к пылавшему лбу Лизы мокрое полотенце. – Все адвокаты когда-нибудь проигрывают и не видят в этом никакой трагедии. Вот увидишь, будет другое дело, в котором ты обязательно окажешься победительницей.

По стеклам опять струился дождь, и Елизавета плакала вместе с ним.

– Просто доводы обвинения оказались для присяжных более убедительными, – продолжал Андрей, пытаясь достучаться до рассудка своей несчастной жены.

– В том-то и дело, – всхлипнула Елизавета. – В том-то и дело, что у нас не было ни единого довода. Мы, как заведенные, твердили только одно: Лещинский не мог совершить убийство!

– Ну, вот видишь, – укорял ее Мерцалов. – Откуда ты знаешь, может, этот твой Лещинский и вправду виновен? Чужая душа – потемки. В его постели обнаружили мертвую женщину, и он не сумел объяснить, как она там оказалась.

– Это мистика какая-то! – воскликнула Лиза.

– У нас, у врачей, свой взгляд на вещи, – хмыкнув, заметил Мерцалов. – Многие романтично настроенные особы упрекают нас в цинизме, и порой небезосновательно. Но любой врач тебе скажет: если на шее обнаружены следы удушения, то винить в этом надо не бесплотный дух, а человека с его руками, когтями и подлыми мыслями. Этот твой Лещинский – еще тот фрукт! Я о нем наслышан.

– Да, он – подлец, – подавила рыдание Елизавета, и у нее по телу пробежала судорога. – Он способен на мерзости. Но он не убивал девушку. Его просто подставили.

– Ну, опять ты за свое! – сердито отмахнулся Мерцалов. – Упряма, впрочем, как всегда. Если он невиновен – иди, борись дальше. Ему уже назначили срок?

– Нет еще, – всхлипнула Елизавета. – Этот вопрос будет решать профессиональный судья, а не заседатели. Кажется, мне еще раз дадут слово. Но я не смогу поставить под сомнение вердикт.

– Тогда выпей чаю и перестань орошать слезами подушку. Ты найдешь выход. Я в тебя верю.

Ах, если бы Елизавета была в себе так уверена! Стоя в понедельник в канцелярии суда, она не скрывала смущения.

– Мне надо ознакомиться с видеоматериалом по делу Лещинского, – говорила она бойкой секретарше, жующей карамельку.

– А зачем? – спрашивала та. – Присяжные же уже вынесли вердикт.

– Да, но судебное разбирательство еще не закончилось, как вам известно, – огрызнулась Елизавета. – У меня есть права, и я собираюсь ими воспользоваться. Так что давайте мне сюда все видеозаписи.

– Да как скажете! – обиделась девица. – Смотрите, если делать нечего. До четверга еще есть время.

– Да, у меня еще целых три дня, – проговорила Лиза и снова впала в отчаяние. Что можно успеть за несчастных три дня? Разрушить город, а заодно и тюрьму, в которой томится безвинно осужденный Лещинский? Выступить с заявлением по телевидению? Взять в заложники присяжных?

Все это сделать было бы намного проще, чем решить один-единственный вопрос: кто же настоящий убийца Марины Гуляевой.

– Вы смотрели материал с видеокамер в доме Лещинского м-м… скажем, за двадцать пятое апреля? – спросила она Карасева сразу же, после того как услышала в трубке его вялое приветствие.

– Эй, а вы знаете, сколько сейчас времени? – сонно проговорил он. – И откуда у вас мой номер телефона?

– Отвечу на все вопросы по порядку, – бодро отрапортовала Лиза. – Первое: сейчас половина третьего ночи. Второе: телефонный номер вы сами мне любезно предоставили, говоря: «Если вдруг вам понадобится…» И третье: смотрели вы запись за двадцать пятое, за двадцать шестое, двадцать седьмое апреля?

– Позвольте напомнить, что убийство произошло тридцатого, – прокашлялся следователь. – У вас что там, адвокат Дубровская, от расстройства начались проблемы с памятью? Ничего я не смотрел!