Я был на этой войне (Чечня-95, часть 1) - Миронов Вячеслав Николаевич. Страница 60

– Иди. Иди. Я тебе не помощник.

– А как же вы?! – мне в ухо почти кричит солдат.

– Иди. Я сам… – мне трудно говорить, не то что бежать.

– Я не брошу вас! – в голосе солдата слышно отчаяние.

– Пошел на хрен. Выбирайся сам. Я пойду следом, – из последних сил двумя руками отталкиваю солдата. Мы разлетаемся в разные стороны.

Солдат удаляется прочь. Последний толчок отнял у меня последние силы. Я сажусь на землю. Тяжело дышу. Сплевываю на асфальт тягучую слюну. Сердце бешено колотится. По учебе в военном училище знаю, что после бега нельзя сидеть, клапаны у сердца могут захлопнуться и не открыться. Но ходить нет сил. Когда из глаз ушли пляшущие искорки, обвел тяжелым, затуманенным взором вокруг себя. Автомат так и продолжал болтаться на шее. Не было сил снять его. Не было сил просто шевелиться.

Поодаль сидели, лежали, полулежали фигуры. В основном это были офицеры. Понятно, возраст уже не тот, и, конечно, физическая подготовка тоже. А гражданские возмущаются, что военные так рано на пенсию уходят. Если среди нас и были те, кому за сорок пять, то среди живых их потом не обнаружили, это я гарантирую. Некоторые сидели на трупах. Может, и удобно, но я еще не дошел до такого состояния, до той черты, когда в полнейшем отупении ты ничего не соображаешь. Все просто сидели и смотрели в сторону противника. Кто-то был готов, отдохнув, продолжить прерванный бег. Но большинство, и я в том числе, готовы были принять последний бой. Не было сил бегать. И просыпался разум, страх отступал. Начинала говорить злость. Когда просыпается злость – это хорошо. Значит, ты еще не совсем скотина, не совсем животное. Остатки человеческого разума у тебя присутствуют. Но разум – это хорошо, однако пора было подумать, как сматываться из этого пекла, как спасти собственную шкуру, задницу. О душе как-то не вспоминалось в этот момент. А о Боге вспоминалось, как о некоем могущественном покровителе, на которого возлагались надежды по спасению бренного тела.

Закашлялся. Долго, мучительно больно выходил комок никотиновой слизи. Бля, надо бросать курить, а то однажды сигареты не дадут мне добежать до спасительного камня, бугорка, ямки. Выплюнул комок мокроты. На языке чувствовался вкус крови, значит, и часть родных бронхов тоже выскочила наружу. Я глубоко вздохнул, и в груди вновь закололо, снова начался удушливый приступ кашля. С большим трудом откашлялся. В груди болело, и хотелось ее разодрать, пустить туда свежий воздух. Устал я от беготни на длинные дистанции. Мне бы что-нибудь попроще, покороче, поспокойней. Говорила мне мама: «Учи английский».

Тем временем отдыхающие, отдышавшись, начали подтягиваться друг к другу. По приблизительным подсчетам выходило, что тут находилось около пятидесяти человек. В основном офицеры, но было и немало солдат и прапорщиков. Многие уже сбросили с себя бронежилеты, чтобы было легче бежать. Лица были растерянные. Все активно вполголоса начали обсуждать происшедшее. После сильнейшего потрясения, после унижения, стресса всем хотелось выговориться. Обвиняли в основном руководство группировкой. Все считали, что бригада сделала все от нее зависящее.

– Всыпали нам по первое число.

– Ублюдки, потеряли всю бригаду!

– Какой хрен, потеряли. Многие вышли из зоны обстрела.

– Хрен! Не вышли! Видел, как танки горели?

– Видели. Все видели. Танков семь-восемь точно подбили!

– А наши почему не стреляли?

– Как почему? Нас бы там и похоронили!

– Да лучше бы похоронили свои, чем как трусы бежать.

– Так чего ты бежал? Остался бы там. Героя бы посмертно дали.

– Ага, догнали и еще бы поддали!

– От этих ублюдков из Москвы и Ханкалы дождешься благодарности.

– Если бы не эти придурки с их чмошным планом атаки в лоб гребанной площади, так не драпали бы сейчас, как шведы под Полтавой!

– Чмыри!

– Пидорасы хреновы!

– Ролин, наверное, специально другие войска не вводил в действие, чтобы нашу бригаду духи в капусту покрошили!

– Точно, он наш бунт на «Северном» простить не может!

– Где этот хмырь?

– Сюда бы его. Я бы посмотрел на него!

– Один х… нас обвинят в том, что штурм не удался.

– Да пошел ты…

– Вот увидите. Скажут, что план был великолепен, но мы с самого начала были против него и поэтому отказались его выполнять.

– Может, и в теплых чувствах к Дудаеву обвинят.

– Пошел на хрен со своим Дудаевым.

– Он такой же мой, как и твой.

– В гробу в белых тапках я его видел!

– Пока он нас с тобой пытается в гроб загнать.

– Хрен загонит.

– Уже полбригады загнал.

– Точно, может и до нас добраться.

– Надо сматываться отсюда!

– Куда?

– На свой берег. Туда техника бригадная ушла?

– А может, там духи засаду устроили?

– Все может быть, но не вечно же здесь торчать.

– Правильно! Надо уходить.

– И чем быстрее, тем лучше.

– А нас не арестуют?

– За что?

– За то, что приказ не выполнили!

– Всю бригаду не арестуют.

– Сейчас не тридцать седьмой год!

– Да и не сорок первый, когда в тылу заградительные отряды выставляли.

– Правильно!

– Приказа как у Сталина, «ни шагу назад», не было!

– Был только один приказ!

– Какой?

– Нефтеперегонный завод не трогать!

– Ублюдки, недоноски, скоты уребищные, подлецы, подонки, чмыри, гондоны, пидорасы, предатели! Подставили!

– Не ори! Духи услышат.

– Да хрен на них. Пусть слушают.

– Хочешь быть «двухсотым»? Пожалуйста! Но без нас. Иди. Там духи ждут.

– Хватит звиздеть. Надо уходить.

– Правильно.

– Быстро уходить.

– А если засада?

– Будем биться, а что делать?

– Радиостанция у кого есть?

– У меня, – из темноты выступил боец с большой радиостанцией за плечами. Почему он ее не скинул во время «кросса» – неизвестно.

– Вызывай наших, – по голосу похоже, что говорил комбат первого батальона.

Радист забубнил в телефонную гарнитуру. Через минут пять ответили. Радист протянул кому-то гарнитуру, и уже тот заговорил. Все оживились.

– «Сопка-25», я – « Уран-5»! Как меня слышите? Я вас тоже хорошо. Где мы? – и из темноты он спросил у нас: