Марш одиноких - Довлатов Сергей Донатович. Страница 25
Мое сердце бешено колотилось. Глаза сверкали. Щеки покрылись малиновым румянцем.
Я говорил себе:
- Не возбуждайся! Все идет нормально. Семинары, заседания, художественные чтения, банкеты, разговоры в кулуарах... Литература третьей волны заявила о себе громогласно и убедительно.
Окончился последний, заключительный семинар. Нас повезли в Беверли Хиллс. Там в особняке Дохини Грейстоун состоялся прощальный банкет. На одной из веранд под звуки флейты я разговаривал с Аксеновым.
Кумир моей юности был, как обычно, сдержан и приветлив. Слава не превратила его в оракула и монстра.
"Я буду таким же, - мелькнуло в сознании, - простым и доступным..."
Но поразило меня другое. Голубые носки Василия Аксенова были украшены моими инициалами - "С. Д.". И тогда я не выдержал.
- Вася, - сказал я притворно, - что означают эти буквы? Что означают эти непонятные буквы - "С. Д."?
- Кристиан Диор, - ответил Вася, - CHRISTIAN DIOR. Самая модная парижская фирма. Производит одежду, духи, украшения...
Наступила мучительная пауза. Голос флейты звучал уныло и равнодушно.
Я вздохнул и подумал:
"Триумф откладывается!.."
ТРИ ГОРОДА...
Три города прошли через мою жизнь.
Первый из них - Ленинград.
Без труда и усилий далась Ленинграду осанка столицы. Вода и камень определили его горизонтальную, помпезную стилистику. Благородство здесь так же обычно, как нездоровый цвет лица, долги и вечная самоирония.
Ленинград обладает мучительным комплексом духовного центра, несколько уязвленного в своих административных правах. Сочетание неполноценности и превосходства делает его весьма язвительным господином.
Такие города имеются в любой приличной стране. (В Италии - Милан. В Соединенных Штатах - Бостон.)
Ленинград называют столицей русской провинции. Я думаю, это наименее советский город России...
Следующим был Таллин. Многие считают его искусственным, кукольным, бутафорским. Я жил там и знаю, что все это настоящее. Значит, для Таллина естественно быть немного искусственным.
Жители Таллина-медлительны и неподвижны. Я думаю, это неподвижность противотанковой мины.
Таллин-город вертикальный, интровертный. Разглядываешь высокие башни, а думаешь о себе.
Это наименее советский город Прибалтики. Штрафная пересылка между Востоком и Западом.
Жизнь моя долгие годы катилась с Востока на Запад. И третьим городом этой жизни стал Нью-Йорк...
Нью-Йорк - хамелеон. Широкая улыбка на его физиономии легко сменяется презрительной гримасой. Нью-Йорк расслабляюще добродушен и смертельно опасен. Размашисто щедр и болезненно скуп.
Его архитектура напоминает кучу детских игрушек. Она ужасна настолько, что достигает своеобразной гармонии.
Его эстетика созвучна железнодорожной катастрофе. Она попирает законы эвклидовой геометрии. Издевается над земным притяжением. Освежает в памяти холсты третьестепенных кубистов.
Нью-Йорк реален. Он совершенно не вызывает музейного трепета. Он создан для жизни, труда и развлечений.
Памятники истории здесь отсутствуют. Настоящее, прошлое и будущее тянутся в одной упряжке.
Здесь нет ощущения старожила или чужестранца. Есть ощущение грандиозного корабля, набитого двадцатью миллионами пассажиров. И все равны по чину.
Этот город разнообразен настолько, что понимаешь - здесь есть место и для тебя.
Я думаю, Нью-Йорк - мой последний, решающий, окончательный город.
Отсюда можно эмигрировать только на Луну.
В РЕДАКЦИЮ ЗАШЕЛ ЖУРНАЛИСТ...
В редакцию зашел журналист. Предложил свои услуги:
- Хочу осветить серьезное мероприятие - выставку цветов. И разумеется - с антикоммунистических позиций.
Мы немного растерялись. Цветы и политика - как-то не вяжется...
Мне представился заголовок:
"Георгин - великое завоевание демократии!"
И еще я вспомнил один разговор. Уважаемый человек из первых эмигрантов настаивал:
- Скажите прямо, вы антикоммунисты или нет? И снова мы растерялись. Кто же мы, в самом-то деле? То, что не коммунисты, - это ясно. Но - анти?..
О научном коммунизме представления имеем самые расплывчатые. Даже что такое "базис" - нетвердо помним. (Похоже на фамилию завмага). Бороться с научным коммунизмом должны ученью, философы, экономисты...
О реальном коммунизме знаем еще меньше. Ведь то, что происходит на родине, - от коммунизма чрезвычайно далеко. Это свинство даже вожди перестали коммунизмом называть.
В общем, нет коммунизма. И не предвидится...
Антикоммунисты ли мы? Можно ли быть против того, чего не существует?..
Как-то раз я беседовал с атеистом.
- Я атеист, - сказал атеист, - мой долг противостоять религии. И противостоять Богу!
- Так ведь Бога нет, - говорю. - Как можно противостоять тому, чего нет? Тому, что сам же и отрицаешь?..
Удивительно похоже рассуждают фанатики. Будь то рассуждения за или анти...
- Ладно, - сказал уважаемый человек из первых эмигрантов. - А если произойдет интервенция? Если появится возможность захватить Москву? Вы примете участие?
- Это значит - стрелять?
- Разумеется.
- В кого? В девятнадцатилетних одураченных мальчишек? В наших братьев и сыновей?..
Как ужасна сама мысль об этом! И как благородно на этом фоне звучит мирный призыв Солженицына:
"Живите не по лжи!"
Это значит - человек должен победить себя. Преодолеть в себе раба и циника, ханжу и карьериста...
Иначе - новое море крови. И может быть - реальный конец вселенной...
Мы сказали журналисту:
- Напишите о выставке цветов. Напишите без всяких позиций.
- Без всяких позиций? - удивился журналист. Затем подумал и говорит:
- Надо попробовать...
ПОНАДОБИЛИСЬ МНЕ...
Понадобились мне новые ключи. Захожу в мастерскую. У прилавка мужчина лет шестидесяти.
- Я - Кеннет Бауэре, - представился он и включил станок.
Над его головой я увидел портрет длинноволосого старика.
- Ты знаешь - кто это? - спросил мистер Бауэре. - Мой дедушка Альберт Эйнштейн! Я выразил изумление.
- Вы - еврей? - говорю. Надо же было что-то сказать.
- Я - американец, - ответил Кеннет Бауэре, не прерывая работы.
Затем указал на старинную фотографию. Пожилой мужчина в очках склонился над книгой.