Кино между адом и раем - Митта Александр Наумович. Страница 78
«Этот весь день был для Акакия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник. Он возвратился домой в самом счастливом расположении духа, скинул шинель и повесил ее бережно на стене, налюбовавшись еще раз сукном и подкладкой, и потом нарочно вытащил, для сравненья, прежний капот свой, совершенно расползшийся. Он взглянул на него и сам даже засмеялся: такая была далекая разница! И долго еще потом за обедом он все усмехался…»
Но счастье все растет. Теперь оно оркестровано яркой вечерней улицей с радостной толпой, богатыми лихими экипажами, освещенными витринами.
«Акакий Акакиевич глядел на все это, как на новость. Он уже несколько лет не выходил по вечерам на улицу. Остановился с любопытством перед освещенным окошком магазина посмотреть на картину, где изображена была какая-то красивая женщина, которая скидала с себя башмак, обнаживши таким образом всю ногу, очень недурную; а за спиной ее, из дверей другой комнаты, выставил голову какой-то мужчина с бакенбардами и красивой эспаньолкой под губой. Акакий Акакиевич покачнул головой и усмехнулся…»
В Башмачкине просыпаются навсегда, казалось, замерзшие мужские чувства. Как не приласкать, не погладить за это верную подругу-шинель?
С первого появления шинели она ни на миг не остается без разнообразной эмоциональной оценки другими персонажами. Это важно, потому что деталь сама ничего сыграть не может, ее надо вести по роли шаг за шагом, выстраивая конструкцию: событие – оценка.
Шинель продолжает вести Башмачкина вверх по драматической перипетии «к счастью».
В этот счастливый день Акакий Акакиевич и его подруга снова, во второй раз за всю свою жизнь оказываются в центре восхищения. Но эта сцена ярче, эмоциональнее первой. Чиновники выпили, развеселились и празднуют в своем кругу. Действие приближается к кульминации.
«Акакий Акакиевич, повесивши сам шинель свою, вошел в комнату, и перед ним мелькнули в одно время свечи, чиновники, трубки, столы для карт, и смутно поразили слух его беглый, со всех сторон подымавшийся разговор и шум передвигаемых стульев. Он остановился весьма неловко среди комнаты, ища и стараясь придумать, что ему сделать. Но его уже заметили, приняли с криком, и все пошли тот же час в переднюю и вновь осмотрели его шинель».
Счастье больше этого могло бы приключиться с Акакием Акакиевичем только во сне. Если верить Гансу Селье, «заслужить восхищение других людей» – это и есть предел наших мечтаний. И все время это восхищение показано через оценки шинели.
Трогательная парная сцена сменяет шумный праздник. Башмачкин, как и всякий влюбленный, стремится к тому, чтобы быть вдвоем с любимой.
«Чтобы как-нибудь не вздумал удерживать хозяин, он вышел потихоньку из комнаты, отыскал в передней шинель, которую не без сожаления увидел лежавшею на полу, стряхнул ее, снял с нее всякую пушинку, надел на плечи и спустился по лестнице на улицу. На улице все еще было светло».
Какое эмоциональное событие! Башмачкин осторожно, почти тайно, выбирается из шумной гостиной к своей любимой. Но где она? Куда исчезла? Башмачкин испуган, вмиг вспотел от страха. И вдруг видит свою шинель лежащей на сапогах и ботах. Он веселился, а она – причина его счастья – забыта и брошена на грязный пол. Он виноват, нежно поднимает и прижимает к себе. Он счастлив. После этого следует еще один радостный проход в объятиях любимой. В лицо бьет сырой и колючий ветер. Он только подчеркивает полноту счастья. Микроклимат Акакия Ака
киевича полностью преобразился. Ему не только тепло в объятиях шинели, он впервые за свою горестную жизнь ощущает удовольствие жить, счастье быть вдвоем с кем-то. Он на вершине счастья.
«Акакий Акакиевич шел в веселом расположении духа, даже побежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою, которая, как молния, прошла мимо и у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения. Но однако ж, тут же остановился и пошел опять по-прежнему очень тихо, подивясь даже сам неизвестно откуда взявшейся рыси».
В этот момент Гоголь круто поворачивает драматическую перипетию вниз – «к несчастью».
ПЕРИПЕТИЯ «К НЕСЧАСТЬЮ»
«Он вступил на площадь не без какой-то невольной боязни, точно как будто сердце его предчувствовало что-то недоброе. Он оглянулся назад и по сторонам: точное море вокруг него. „Нет, лучше и не глядеть“, – подумал и шел, закрыв глаза, и когда открыл их, чтобы узнать, близко ли конец площади, увидел вдруг, что перед ним стоят почти перед носом какие-то люди с усами, какие именно, уж этого он не мог даже различить. У него затуманило в глазах и забилось в груди. „А ведь шинель-то моя!“ – сказал один из них громовым голосом, схвативши его за воротник. Акакий Акакиевич хотел было уже закричать „караул“, как другой приставил ему к самому рту кулак, величиною с чиновничью голову, промолвив: „А вот только крикни!“ Акакий Акакиевич чувствовал только, как сняли с него шинель, дали ему пинка коленом, и он упал навзничь в снег и ничего уж больше не чувствовал».
ШЛЕЙФ РОЛИ
Перипетия «к несчастью» только началась. Заметьте, шинели уже нет. Но оставшиеся персонажи все свои действия подчиняют ей. Эмо-
циональное напряжение растет в связи с ней. Ее роль продолжается в действиях других персонажей. Этот структурный элемент называется «шлейф роли».
Башмачкин борется за спасение исчезнувшей подруги. Но несчастья одно за другим наваливаются на него. Он катится в пропасть и уже почти на дне ее обращается с просьбой отыскать шинель к «значительному лицу».
«Акакий Акакиевич уже заблаговременно почувствовал надлежащую робость, несколько смутился и, как мог, сколько могла позволить ему свобода языка, изъяснил с прибавлением даже чаще, чем в другое время, частиц „того“, что была-де шинель совершенно новая, и теперь ограблен бесчеловечным образом, и что он обращается к нему, чтоб он ходатайством своим как-нибудь того, списался бы с господином обер-полицмейстером или другим кем и отыскал шинель. Генералу, неизвестно почему, показалось такое обхождение фамильярным.a€?…a€?
«Знаете ли вы, кому это говорите? Понимаете ли вы, кто стоит перед вами? Понимаете ли вы это, понимаете ли это? Я вас спрашиваю». Тут он топнул ногою, возведя голос до такой сильной ноты, что даже и не Акакию Акакиевичу сделалось бы страшно. Акакий Акакиевич так и обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и никак не мог стоять: если бы не подбежали тут же сторожа поддержать его, он бы шлепнулся на пол; его вынесли почти без движения».
«Шлейф» – это след роли в фильме. Естественно, он усиливает впе
чатление от роли. Кроме того, шлейф роли чрезвычайно полезен как сильная эмоциональная мотивация действий других персонажей.
«Как сошел с лестницы, как вышел на улицу, ничего уж этого не помнил Акакий Акакиевич. Он не слышал ни рук, ни ног. В жизнь свою он не был еще так сильно распечен генералом, да еще чужим. Он шел по вьюге, свистевшей в улицах, разинув рот, сбиваясь с тротуаров; ветер, по петербургскому обычаю, дул на него со всех четырех сторон, из всех переулков. Вмиг надуло ему в горло жабу, и добрался он домой, не в силах будучи сказать ни одного слова; весь распух и слег в постель. Так сильно иногда бывает надлежащее распеканье! На другой же день обнаружилась у него сильная горячка. Благодаря великодушному вспомоществованию петербургского климата болезнь пошла быстрее, чем можно было ожидать, и когда явился доктор, то он, пощупавши пульс, ничего не нашелся сделать, как только прописать припарку, единственно уж для того, чтобы больной не остался без благодетельной помощи медицины; а впрочем, тут же объявил ему чрез полтора суток непременный капут. После чего обратился к хозяйке и сказал: „А вы, матушка, и времени даром не теряйте, закажите ему теперь же сосновый гроб, потому что дубовый будет для него дорог“.