Россия - Век XX (Книга 1, Часть 2) - Кожинов Вадим Валерьянович. Страница 9

Советская историография пыталась доказывать, что это "стихийное движение" было по своей сути "классовым" и вскоре пошло-де за большевиками. А нынешний "антисоветский" историк М. С. Бернштам, напротив, настаивает на том, что после Октября народное движение было всецело направлено против социализма-коммунизма (ту же точку зрения - независимо от этого эмигранта выдвигал в ряде недавних своих сочинений и В. А. Солоухин).

Бунин, который прямо и непосредственно наблюдал "русский бунт", словно предвидя появление в будущем сочинений, подобных бернштамовскому, записал в дневнике 5 мая 1919 года: "... мужики... на десятки верст разрушают железную дорогу (будто бы для того, чтобы "не пропустить" коммунизм. В.К.). Плохо верю в их "идейность". Вероятно, впоследствии это будет рассматриваться как "борьба народа с большевиками"... дело заключается... в охоте к разбойничьей, вольной жизни, которой снова охвачены теперь сотни тысяч..." (указ. соч., с. 112).

Нельзя не заметить, что М. С. Бернштам - по сути дела, подобно ортодоксальным советским историкам - предлагает "классовое" или, во всяком случае, политическое толкование "русского бунта" (как антикоммунистического), хотя и "оценивает" антикоммунизм совсем по-иному, чем советская историография. В высшей степени характерно, что он опирается в своей работе почти исключительно на большевистские тезисы и исследования. "В. И. Ленин... - с удовлетворением констатирует, например, М. С. Бернштам, - указывал, что эта сила крестьянского и общенародного повстанчества или, в его терминах, мелкобуржуазной стихии, оказалась для коммунистического режима опаснее всех белых армий, вместе взятых"21. Действительно, В. И. Ленин - кстати сказать, в полном согласии с приведенными выше суждениями Л. Д. Троцкого - не раз утверждал, что "мелкобуржуазная анархическая стихия" представляет собой "опасность, во много раз (даже так! - В.К.) превышающую всех Деникиных, Колчаков и Юденичей, сложенных вместе" (т. 43, с. 18), что она - "самый опасный враг пролетарской диктатуры" (там же, с. 32).

Ссылается М. С. Бернштам и на множество работ советских историков, в том числе самых что ни есть "догматических". Так, он пишет: "Источники насчитывают сотни восстаний по месяцам сквозь всю войну 1917-1922 годов. Советский историк Л. М. Спирин обобщает: "С уверенностью можно сказать, что не было не только ни одной губернии, но и ни одного уезда, где бы не происходили выступления и восстания населения против коммунистического режима". Правда, М. С. Бернштаму, очевидно, не понравились классовые оценки Л. М. Спирина, и он при "цитировании" попросту заменил их своими: у советского историка вместо неопределенного "населения" сказано: "кулаков, богатых крестьян и части середняков". Между тем, добавив опять-таки от себя в цитату из Л. М. Спирина слова "против коммунистического режима"22, М. С. Бернштам сам таким образом встал именно на "классовую", чисто "политическую" точку зрения, - "население" восставало, мол, против определенного строя, а не против любой, всякой власти.

Но вглядимся в также опирающееся на бесспорные 4>акты "обобщение" другого советского историка, Е. В. Иллерицкой: "К ноябрю 1917 г. (то есть к 25 октября / 7 ноября. - В.К.) 91,2% уездов оказались охваченными аграрным движением, в котором все более преобладали активные формы борьбы, превращавшие это движение в крестьянское восстание. Важно отметить, что карательная политика Временного правительства осенью 1917 г. ...перестала достигать своих целей. Солдаты все чаще отказывались наказывать крестьян..."23

Итак, хотя Временное правительство не насаждало коммунизм, бунт и при нем имел всеобщий характер (91,2% всех уездов!). Но, пожалуй, еще выразительнее тот факт, что и после Октября "русский бунт" обращался вовсе не только против красных, но и против белых властей! Об этом, кстати сказать, упоминает - правда, бегло - и сам М. С. Бернштам. Не желая, надо думать, совсем закрыть глаза на реальное положение дела, он пишет, что народное повстанчество 1918-1920 годов являло собой "сражение и против красных, и против белых" (с. 18), и в глазах народа "белые такие же насильники, как и красные" (с. 74). Но тем самым, в сущности, всецело подрывается его общая концепция, согласно которой бунт был направлен именно против "коммунизма"; он был направлен против всякой власти вообще, и в частности, против любых видов "податей" и "рекрутства" (пользуясь вышеприведенными определениями Гаккебуша-Горелова), без которых и немыслимо существование государственности.

После разрушения веками существовавшего государства народ явно не хотел признавать никаких форм государственности. Об этом горестно писал в феврале 1918 года видный меньшевистский деятель, а впоследствии один из ведущих советских дипломатов, И. М. Майский (Ляховецкий, 1884-1975): "...когда великий переворот 1917 г. (имеется в виду Февраль. - В.К.) смел с лица земли старый режим, когда раздались оковы и народ почувствовал, что он свободен, что нет больше внешних преград, мешающих выявлению его воли и желаний, - он, это большое дитя, наивно решил, что настал великий момент осуществления тысячелетнего царства блаженства, которое должно ему принести не только частичное, но и полное освобождение"24.

Оставим в стороне выражения вроде "большое дитя" (поистине детскую наивность проявили как раз вожаки Февраля, совершенно не понимавшие, чем обернется для них самих разрушение государства); существенна мысль о "блаженной" беспредельной воле, мечта о которой всегда жила в народных глубинах и со всей очевидностью воплотилась в русском фольклоре - и во множестве лирических песен, и в заветных сказках о неподвластных никому и ничему Иванушке и тезке Пугачева - Емеле...

Но совершенно ясно (об этом уже шла речь выше), что при таком безгранично вольном, пользуясь модным термином, "менталитете" народа само бытие России попросту невозможно, немыслимо без мощной и твердой государственной власти; власть западноевропейского типа, о коей грезили герои Февраля, для России заведомо и полностью непригодна...

И, взяв в октябре власть, большевики в течение длительного времени боролись вовсе не за социализм-коммунизм, а за удержание и упрочение власти, - хотя мало кто из них сознавал это с действительной ясностью. То, что было названо периодом "военного коммунизма" (1918-начало 1921 года), на деле являло собой "бешеную", по слову Троцкого, борьбу за утверждение власти, а не создание определенной социально-экономической системы; в высшей степени характерно, что, так или иначе утвердив к 1921 году границы и устои государства, большевики провозгласили "новую" экономическую политику (НЭП), которая в действительности была вовсе не "новой", ибо по сути дела возвращала страну к прежним хозяйственным и бытовым основам. Реальное "строительство" социализма-коммунизма началось лишь к концу 1920-х годов.