Россия - Век ХХ-й (Книга 2) - Кожинов Вадим Валерьянович. Страница 32

И еще один аспект вопроса о Московской битве. Главную причину нашей победы в этой битве многие - как отечественные, так и зарубежные - историки усматривают не в морозах, а в том, что к столице были стянуты - в особенности, из дальних восточных частей страны,- очень крупные военные силы. Конечно же, это сыграло свою необходимую роль, но едва ли уместно придавать количественной стороне дела решающее значение. Ведь хорошо известно, что в начале войны наши войска в количественном отношении не уступали германским, но смогли только в очень небольшой мере задерживать продвижение врага на восток.

Нередко утверждают, что "остановки" германских войск, наступавших в направлении Москвы (в конце июля и, во второй раз, в середине октября) были обусловлены непреодолимостью сопротивления наших войск. Но это едва ли верно. В августе-сентябре враг, как уже сказано, перенес центр тяжести своих сил на Украину (в частности, туда переместились танки Гудериана), а с середины октября ему пришлось пережидать распутицу.

Крайне прискорбный, но, увы, реальный показатель состояния наших войск в первые месяцы войны: количество "пропавших без вести", то есть оказавшихся в германском плену или хотя бы за линией фронта, военнослужащих составило в 1941 году, согласно новейшим подсчетам, 2 млн. 335 тыс.108; между тем погибли в этом году (включая умерших в госпиталях от ран) 556 тыс. человек, и, следовательно, соотношение погибших и попавших в плен 1:4! Совершенно иная картина потерь в 1943 году: соотношение погибших и попавших в плен - 5:1109. На основе этих цифр сторонний эксперт мог бы прийти к выводу, что в 1941-м - в отличие от 1943-го - имела место не столько война, сколько капитуляция наших войск...

Разумеется, и первые месяцы войны дали образцы борьбы с врагом не на жизнь, а на смерть, начиная со знаменитой обороны Брестской крепости, и все же тот факт, что в 1941-м не менее трети наших тогдашних вооруженных сил так или иначе "сдались", свидетельствует, увы, о мощнейшем превосходстве врага.

Широко распространено мнение, что битва под Москвой в декабре 1941 январе 1942-го явилась кардинальным переломом в ходе войны, но, как представляется, это был все же временный перелом, что имеет свое существенное объяснение. Тут нельзя не вспомнить пушкинские строки, которые постоянно вспоминались в 1941-м:

Москва... как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!

Почти через тридцать лет после битвы под Москвой генерал-полковник Л. М. Сандалов рассказал, как 2 декабря 1941 года, когда войска его 20-ой армии готовились к атаке на Красную Поляну, бойцы слушали чтение передовой статьи появившегося накануне номера газеты "Красная звезда". По всей вероятности, генерал бережно хранил этот номер газеты и в своих мемуарах привел статью полностью. Вот некоторые ее фрагменты, дающие представление о целом:

"Москва! Это слово многое говорит сердцу (Выделено мною.- В. К.)... Москва - праматерь нашего государства. Вокруг нее собиралась и строилась земля русская, вокруг нее стоял народ всякий раз, когда ему грозили иноземные пришельцы...

Древние камни Москвы овеяны славой наших предков, бесстрашно защищавших ее гордое имя. Так повелось на Руси, что самые страшные удары иностранные армии получали у стен Москвы... не раз на протяжении истории нашей страны казалось врагам, что гибнет русская земля, что не подняться ей вновь. Но вставал бессмертный народ и повергал в прах всех, кто покушался на его жизнь. Так будет и ныне"110.

Своего рода парадокс заключался в том, что редактором "Красной звезды", где появилась цитируемая статья, был член партии с 1922 года Д. И. Ортенберг, а читал статью бойцам военный комиссар 331-й стрелковой дивизии Т. И. Коровин, который, без сомнения, был воспитан в духе идеологии, не имевшей ничего общего с идеями прочтенной им статьи.

Известны слова А. И. Солженицына из "Письма вождям Советского Союза" (1973), призывающие отбросить чуждую России идеологию:

"Сталин от первых же дней войны не понадеялся на гниловатую порченую подпорку идеологии, а разумно отбросил ее, развернул же старое русское знамя, отчасти даже православную хоругвь,- и мы победили! (Лишь к концу войны и после победы снова вытащили Передовое Учение из нафталина)"111.

Но дело обстояло сложнее. Ведь Сталин "развертывал" это "старое русское знамя" весьма осторожно, дозированно и вовсе не отказывался от "революционного" сознания; достаточно напомнить его цитированный выше доклад, произнесенный 6 ноября 1941 года, то есть совсем незадолго до Московской победы,- доклад, в котором был поставлен знак равенства между "старой" Россией и нацистской Германией!

Но еще показательнее другое. Сам Александр Исаевич во время войны, то есть за тридцать лет до своего "Письма вождям Советского Союза", был явно и резко недоволен этим самым развертыванием "старого русского знамени". Ибо, согласно его собственным словам, "было время в моей юности... когда был такой силы поток идейной обработки, что я, учась в институте, читая Маркса, Энгельса, Ленина, как мне казалось, открывал великие истины... в таком виде я пошел на войну 41-го года"112.

И в высшей степени многозначительны воспоминания первой жены писателя, Н. А. Решетовской, о разговорах с ним в мае 1944 года (достоверность этих воспоминаний подтверждается и собственными суждениями А. И. Солженицына, и опубликованными ныне материалами "суда" над ним в 1945 году):

"Он говорит о том, что видит смысл своей жизни в служении мировой революции. Не все ему нравится сегодня. Союз с Англией и США (то есть "буржуазными странами".- В. К.). Распущен Коммунистический Интернационал. Изменился гимн. В армии - погоны. Во всем этом он видит отход от идеалов революции. Он советует мне покупать произведения Маркса, Энгельса, Ленина. Может статься и так, заявляет он, что после войны они исчезнут из продажи и с библиотечных полок. За все это придется вести после войны борьбу. Он к ней готов"113.

Впрочем, Солженицын не дождался конца войны и в проходивших тогда цензуру письмах обвинил Сталина в отступлениях от ленинизма. 9 февраля 1945 года он был арестован, и в его бумагах обнаружили портрет Троцкого, которого он считал истинным ленинцем...114 Впоследствии, как мы видели, писатель признал "правоту" Сталина и даже, надо сказать, сильно преувеличил его патриотизм. Так, Сталин тогда вовсе не был чужд и той идеологии, которая выразилась в письме Александра Исаевича, отправленном им с рубежей Восточной Пруссии незадолго до его ареста: