Свет дня - Свифт Грэм. Страница 46

Сижу на скамейке. Еще нет и двенадцати. Надо убить время. Впрочем, если не спеша, можно и поехать... Я всегда приезжаю с запасом, никогда не опаздываю. Как будто сам рассчитываю чего-то добиться хорошим поведением.

Каждый раз одно и то же: оставляю машину на боковой улочке, иду сначала в другую сторону. Нет, не потому, что стыжусь, не потому, что скрываю, куда мне надо. Не первое мое посещение, слава богу.

Так или иначе – самые драгоценные минуты моей жизни.

Два раза в месяц меня тут видят. Завсегдатай. Второй дом, считай, у него здесь. Женская тюрьма. Что-то его заставляет сюда мотаться. Только одно и может быть, если подумать...

И при этом не муж он ей никакой.

Они называют меня Джордж. Или Джорджи-Порджи. А иногда еще – из-за «домашних работ», которые я сдаю и принимаю, – Ученичок или Училкин Любимчик. И все до одной, что тут дежурят и меня обыскивают (они не во всех местах могут тебя трогать, для этого нужен был бы надзиратель-мужчина), знают, что я раньше был полицейским, детективом-инспектором. Теперь у него частная лавочка.

Завсегдатай. Раз в две недели как штык.

Поначалу я страшно волновался, что опоздаю. Вдруг она подумает... Что подумает? Что я ее обманул, предал? Впрочем, она не очень много думала тогда – хотела быть как лед.

Из-за этой нервозности я давно уже завел привычку приезжать рано. Успеваю подкрепиться. Для этого иду в другую сторону, к большой улице. Там есть закусочная «Ланчетерий» – вывеска непритязательная, а готовят прилично.

«С чем сегодня был сандвич, Джордж? С овощами и сыром моццарелла? Или с острой ветчиной?»

Она хочет знать такие вещи. До мелочей, до последней крошки. Жизнь снаружи – как будто я могу и за себя, и за нее. Блаженная повседневность. Запах хорошего кофе. Час ланча с его суетой. Толково приготовленный сандвич.

Это был хороший знак, когда она начала спрашивать (немножко в духе Элен): что я себе готовлю, что ем? Хороший знак, когда она сказала: «Здешняя еда – дерьмо».

Тут тоже, между прочим, неплохое место, чтобы сидеть и жевать сандвич. Скамейка у нагретой солнцем стены. Для этого, собственно, скамейки и существуют: присесть, перекусить. Но можно ли на кладбище, разрешено ли? Крошки – мертвецам.

Чего им больше всего не хватает – если они смотрят сюда? Ноябрьского солнца на опущенных веках, невесомого тепла? Вкуса свежего хлеба?

Боб мог бы сказать. Но как спросишь?

Пателю повезло. Тяжелые раны, долгое выздоровление, шрамы – но он выжил. Вот кто, считай, воскрес из мертвых.

Повезло? И да, и нет. Выжил, и поэтому в сторону отошло другое: никто не понес наказания. Закон предал Пателя. И в конце концов им с женой пришлось продать магазин – отчасти магазин, отчасти форт, факторию и форт на вражеской земле.

А он готов был заявить, что это точно был Дайсон. Успел увидеть.

Я допрашивал его, мистер Патель, он был у нас – но пришлось отпустить. Полицейская промашка. Нарушение норм. Неправомерные действия...

Я пошел его навестить. С большим букетом. Не удивился бы, если бы он в меня плюнул.

Полицейскому – расчет, Дайсону – свобода, Пателю – шрамы и ночные кошмары.

Так уж получилось, мистер Патель, что моя жизнь тоже пошла наперекосяк. Не знаю, утешит ли это вас.

Но я не мог ему этого сказать. Не мог сказать и другого: был момент, мистер Патель, сумасшедший кровожадный момент, когда я хотел – чтобы хуже было Дайсону – вашей смерти.