Гамбиты - Симмонс Дэн. Страница 5

Не успела Нина начать, как вошел мистер Торн и объявил: кушать подано. Прежде чем мы перешли в столовую, Вилли налил себе еще из графина, а Нина взмахнула руками, изображая отчаяние из-за того, что пришлось прервать Игру. Когда мы сели за длинный стол красного дерева, я постаралась вести себя, как подобает настоящей хозяйке дома. По традиции, в течение реке нескольких десятков лет, разговоры об Игре за обеденным столом были запрещены. За супом мы обсудили последний фильм Вилли и Нинину покупку еще одной из ее модных лавок. Ежемесячная колонка Нины в “Вор", похоже, будет снята, но ею заинтересовался газетный синдикат, готовый продолжить это дело.

Запеченный окорок был встречен восторженными похвалами, но мне показалось, что мистер Торн пересластил соус. Когда мы приканчивали шоколадный мусс, за окнами стало совсем темно. Отблески отраженного света люстры танцевали на локонах Нины, мои же волосы больше обычного отдавали синевой - во всяком случае, так мне казалось.

Внезапно со стороны кухни послышался какой-то шум. В дверях появился гигант-негр. На его плече лежали чьи-то белые руки, от которых он пытался освободиться, а на лице застыло выражение обиженного ребенка. “... Какого черта мы тут сидим, как...” Но тут же руки уволокли его.

- Извините меня, дорогие леди. - Вилли прижал салфетку к губам и встал. Несмотря на возраст, он все еще сохранял грацию движений.

Нина ковыряла ложкой в шоколадном муссе. Мы услышали, как из кухни донеслась резкая, короткая команда, потом звук удара. Вероятно, бил мужчина: звук был жесткий и хлесткий, как выстрел из малокалиберной винтовки. Я подняла глаза. Мистер Торн убирал тарелки из-под десерта.

- Пожалуйста, кофе, мистер Торн. Всем кофе.

Он кивнул, мягко улыбаясь.

Франц Антон Месмер знал об этом, хотя он и не понимал, что это такое. Я подозреваю, Месмер сам имел намек на Способность. Современная псевдонаука изучала это, нашла для этого новые названия, уничтожила большую часть этой мощи, перепутала ее источники и способы использования, но это остается лишь тенью того, что открыл Месмер. У них нет никакого представления о том, что значит - ощущать Подпитку.

Я в отчаянии от разгула насилия в нынешние времена. Иногда я целиком отдаюсь этому отчаянию, падаю в глубокую пропасть без какого-либо будущего, пропасть отчаяния, названного Хопкинсом утехой падали. Я смотрю на эту всеамериканскую скотобойню, на все эти покушения на президентов, римских пап и бесчисленного количества других людей и иногда задумываюсь: может быть, в мире есть много таких, как мы, обладающих нашей Способностью? Или такая вот бойня стала теперь просто образом жизни?

Все человеческие существа питаются насилием; они питаются властью над другими, но лишь немногие испытали то, что испытываем мы, - абсолютную власть. Без этой Способности очень немногим знакомо несравненное наслаждение при лишении человека жизни. Без этой Способности даже те, кто питается жизнью, не могут смаковать поток эмоций в охотнике и его жертве, абсолютный восторг нападающего, который ушел далеко за грань всех правил и наказаний, и то странное, почти сексуальное чувство покорности, охватывающее жертву в последнее мгновение истины, когда уже нет никакого выбора, когда всякое будущее уничтожено, все возможности стерты в акте подчинения другого своей абсолютной власти.

Меня приводит в отчаяние нынешний разгул насилия, безличность и случайность, и то, что насилие стало доступным столь многим. У меня был телевизор, но потом я его продала, в самый разгар войны во Вьетнаме. Эти стерильные кусочки смерти, отнесенные вдаль линзой камеры, совершенно ничего мне не говорили. Но, наверное, они что-то значили для того скота, который меня окружает. Когда закончилась война, а вместе с ней и ежевечерние подсчеты трупов по телевидению, эти скоты потребовали: “Еще! Еще!” И тогда экраны и улицы этой милой умирающей нации выбросили массу посредственных убийств на потребу толпе. Я-то хорошо знаю эту наркотическую тягу. Все они упускают главное. Насильственная смерть, если ее просто наблюдать, - это всего лишь грустная и перепачканная картинка смятения и хаоса. Но для тех из нас, кто испытал Подпитку, смерть является таинством.

- Теперь моя очередь! Моя! - Голос Нины все еще напоминает интонации красавицы, приехавшей в гости и только что заполнившей танцевальную карточку именами кавалеров на июньском балу кузины Целии.

Мы вернулись в гостиную. Вилли допил свой кофе и попросил у мистера Торна коньяку. Мне стало стыдно за Вилли. Когда допускаешь даже намек на небрежность в поведении в присутствии самых близких людей, - это верный признак ослабевающей Способности, Нина, казалось, ничего не замечала.

- Тут у меня все расположено по порядку. - Она раскрыла свой альбом с вырезками на чайном столике, который был уже прибран. Вилли аккуратно просмотрел все; иногда он задавал вопросы, но чаще бурчал что-то, выражая согласие. Время от времени я тоже давала понять, что согласна, хотя ни о чем из перечисленного не слышала. Разумеется, за исключением этого битла. Нина приберегла его под конец.

- Боже мой, Нина, так это ты? - Вилли был чуть ли не в ярости. Нина кормилась в основном самоубийствами на Парк-Авеню и ссорами между мужем и женой, заканчивавшимися выстрелами из дорогих дамских пистолетов малого калибра. А случай с этим бит-лом был больше похож на топорный стиль Вилли. Возможно, он счел, что кто-то вторгается на его территорию. - Я хочу сказать.., ты же сильно рисковала, ведь так? Черт побери... Такая огласка!..

Нина засмеялась и положила калькулятор.

- Вилли, дорогой, но ведь в этом весь смысл Игры, не так ли?

Вилли подошел к шкафчику с напитками и снова налил коньяк в свой бокал. Ветер трепал голые сучья перед окнами синеватого стекла в эркере. Я не люблю зиму. Даже на юге она угнетает дух.

- Разве этот.., как его... Разве он не купил пистолет на Гавайях или где-то там еще? - спросил Вилли, все еще стоя в противоположном углу. - По-моему, он сам проявил инициативу. Я хочу сказать, если он уже подбирался к этому...

- Вилли, дорогой, - голос Нины стал таким же холодным, как ветер, что трепал голые сучья за окном, - никто не говорит, что он был уравновешенным человеком. А разве кто-нибудь из твоих был уравновешенным, Вилли? И все же именно я заставила его сделать это. Я выбрала место, выбрала время. Разве не ясно, насколько ироничен выбор места, Вилли? После той милой шалости с режиссером колдовского фильма несколько лет назад. Все прямо по сценарию...

- Не знаю. - Вилли тяжело опустился на диван, пролив коньяк на свой дорогой спортивный пиджак. Он ничего не заметил. Свет лампы отражался на его лысеющем черепе. Возрастные пятна вечером проступали отчетливее, а шея - там, где ее не прикрывал ворот свитера, - казалось, вся состояла из жил и веревок. - Не знаю. - Он поднял на меня глаза и вдруг заговорщицки улыбнулся. - Тут все, как с тем писателем, правда, Мелани? Возможно, именно так.

Нина опустила глаза и теперь смотрела на свои руки, сложенные на коленях. Кончики ее ухоженных пальцев побелели.

***

"Вампиры мозга”. Так этот писатель собирался назвать свою книгу. Иногда я думаю - а мог ли он вообще что-нибудь написать? Как его, бишь, звали? Что-то русское.

Однажды мы оба, Вилли и я, получили телеграммы от Нины: “Приезжайте как можно скорее. Вы нужны мне”. Этого было достаточно. На следующее утро я полетела в Нью-Йорк первым же рейсом. Самолет был очень шумный, винтовой, и я большую часть времени пыталась убедить сверхзаботливую стюардессу в том, что мне ничего не нужно и что я вообще чувствую себя прекрасно. Она явно решила, что я - чья-то бабушка, в первый раз путешествующая самолетом.

Вилли ухитрился прилететь на двадцать минут раньше меня. Нина совершенно потеряла голову: я никогда не видела, чтобы она была так близка к истерическому припадку. Оказалось, что за два дня до того она гостила у кого-то в нижнем Манхэттене (она, конечно, потеряла голову, но не настолько, чтобы отказать себе в удовольствии упомянуть, какие важные лица присутствовали) и там, в углу гостиной, разделила блюдо фон-дю и обменялась заветными мыслями с молодым писателем. Точнее, это писатель поделился с нею кое-какими заветными мыслями. По словам Нины, это был довольно замызганный тип - жиденькая бороденка, очки с толстыми линзами, вельветовый спортивный пиджак, старая фланелевая рубашка в клетку, - в общем, один из тех, кто непременно попадается на удавшихся вечеринках, как утверждает Нина. Слово “битник” уже вышло из моды, и Нина это знала, поэтому она его и не называла так, а слова “хиппи” еще никто не употреблял, да оно и не подходило к нему. Он был из тех писателей, что едва-едва зарабатывают себе на хлеб, по крайней мере в наше время: сочинял вздор с трупами и кровью и писал романы по телесериалам. Александр.., нет, фамилию не помню.