Государство и революции - Шамбаров Валерий Евгеньевич. Страница 66

Соответственно, и средства массовой информации тоже сменили тон. Если в 1918-19 гг. большевики изображались эдакими карикатурными убийцами-комиссарами (каковыми они и были на самом деле — разве что не карикатурными), то теперь те же газеты стали ошарашивать читателей сенсационными открытиями, что некоторые из этих убийц-комиссаров, оказывается, имеют высшее образование, знают иностранные языки, умеют остроумно пошутить — то есть, в принципе, люди-то «культурные»… Что вполне естественно, так как при "свободе слова" в мелочах и частностях, западные средства массовой информации во все времена были орудиями политики и деловых кругов, и в главных вопросах никогда не противоречили господствующим установкам. А со своей стороны, и советская власть внешне подыгрывала подобным тенденциям, подкрашивая и ретушируя свой имидж. Объявляла и тиражировала на весь мир постановления об амнистии белогвардейцам, указанные в предыдущей главе. «Страшную» ВЧК преобразовала в «безобидное» ГПУ, демонстративно лишенное права внесудебных расправ — тут же и возвращенного казуистическими оговорками.

Конечно, подобные "смягчения режима" были шиты белыми нитками и вряд ли смогли бы кого-нибудь обмануть. Кроме тех, кто хотел быть обманутыми. Но общими усилиями обеих сторон получалось, что в деловых контактах с большевиками и впрямь нет ничего страшного и предосудительного. И стоило Москве в ноябре 1921 г. поманить Запад одной лишь возможностью признания долгов царского правительства, выгодами освоения своего огромного рынка сырья и сбыта в обмен на признание, как все претензии, международные и общечеловеческие нормы, были забыты и отброшены окончательно. В январе 1922 г., состоялась Каннская конференция Верховного Совета Антанты, принявшая решения "о взаимном признании различных систем собственности и различных политических форм, существующих в настоящее время в разных странах". И о созыве Генуэзской общеевропейской конференции по экономическим и финансовым вопросам — с участием Советской России. Вот вам и демократическая "принципиальность".

И западных политиков коммунисты обставили, как детей. Конференцию, задуманную как чисто экономическую, они быстро превратили в свою политическую трибуну. Большевистские дипломаты били западных политиков на их поле и их же традиционным оружием — юридическим крючкотворством, требуя пунктуального выполнения международных законов и правил. В то время как сами коммунисты никакими международными требованиями себя не связывали и связывать не желали. А Запад, который при вступлении в контакт с ними заведомо отказался от претензий по поводу прав человека, "политических форм" и "систем собственности", потерял опору для каких бы то ни было ответных требований. Раз Европа де-факто признала советское правительство законным, то иностранная интервенция и поддержка Антантой антибольшевистской борьбы действительно и впрямь выступали актом ничем не спровоцированной агрессии. И вместо признания долгов ошеломленные «партнеры» получили ответный счет.

Конференция нанесла и сокрушительный удар по остаткам белогвардейских формирований. На основе тех же международных законов советская делегация учинила крупный скандал, требуя роспуска, "незаконных вооруженных формирований" — в первую очередь, армии Врангеля, хотя и разбросанной по нескольким странам, но еще сохранявшей боеспособность. И Запад, пытающийся ублажить Москву, тут же выразил готовность принести в жертву совершенно ненужных и мешающих ему белых союзников, поэтому под давлением Англии и Франции в Югославии и Болгарии стали предпринимать шаги по ликвидации белых воинских структур.

И уж совсем позорно обделалась западноевропейская дипломатия, вздумав переиграть складывающиеся советско-германские связи. Немцы прибыли на конференцию в надежде добиться смягчения наложенных на их страну экономических требований. Но не тут-то было — державы Антанты ни на какие уступки не шли, да еще и всемерно демонстрировали унизительное отношение к германской делегации, разбив все иллюзии о нормализации отношений с французами и англичанами. Зато большевиков Запад готов был даже включить в число стран-победительниц, обещая им за признание дореволюционных долгов уделить «законную» долю немецких репараций. Что казалось авторам плана чрезвычайно хитрым ходом. Во-первых, торпедировалось сближение между Москвой и Берлином. А во-вторых, к 1922 г. уже становилось ясно, что получить такую огромную сумму с Германии то ли получится, то ли нет, а если получится — то когда еще. Так что более надежным выглядело сорвать куш с России, а она уж пусть сама у немцев вытрясает, если сможет. Да только советская делегация на этот примитивный крючок не клюнула, а предпочла воспользоваться грубыми ошибками держав Антанты. И открыла карты представителям Германии, уговорив их в ночь на 16 апреля подписать Раппальский договор о восстановлении в полном объеме дипломатических отношений, взаимном отказе от претензий и торгово-экономических связях. Ошеломленные таким сюрпризом страны-победительницы не нашли ничего лучшего, как отреагировать новыми оскорблениями и угрозами в адрес немцев, и тем самым, разумеется, дали дополнительный толчок их сближению с Москвой.

Ну а США, хоть и не участвовали в Генуэзской конференции, со своей стороны тоже приложили руку к усилению советского режима. Например, фактически подарили большевикам Дальний Восток. Когда в 1919 г. по решению Совета Антанты и конгресса США американские войска вынуждены были уйти с российской территории, кабинет президента Вильсона не преминул сделать весьма предусмотрительный шаг. 30. 1. 1920 г. госдепартамент вручил послу Японии в Вашингтоне меморандум, что "Американское правительство не будет иметь никаких возражений, если у Японии возникнет решение продолжать одностороннее размещение своих войск в Сибири, или послать подкрепление в случае необходимости, или продолжать оказывать помощь в операциях Транссибирской или Китайской Восточной железнодорожных магистралей". В данном случае оставался расчет, что рано или поздно подобное соседство может привести к советско-японскому столкновению с последствиями, печальными для большевиков.

Однако вслед за Вильсоном к власти пришел скандальный кабинет Гардинга, и этот стратегический ход был аннулирован. Любая моральная подоплека политики немедленно была сразу вытеснена коммерческой. И хотя формально США еще долго держались принципа «непризнания» СССР, но уже в 1920-21 гг. в Москву помчались неофициальные эмиссары Вашингтона, прощупывая возможности получения выгодных концессий, торговых сделок и даже… предлагая взамен экономических приобретений помощь против Японии. Потому что с точки зрения большого бизнеса Япония являлась главным конкурентом США в Тихоокеанском регионе, и правительство Гардинга круто взялось прижимать ее-1 интересы. Надавили на Токио и в вопросе об уходе с Дальнего Востока — опять же, не из-за симпатий к коммунистам, а из-за того, что не желали усиления японцев. Окончательно эта политика сформулировалась на Вашингтонской конференции в ноябре 1921- феврале 1922 гг., по решениям которой Япония вынуждена была оставить Приморье красным.