Белогвардейщина - Шамбаров Валерий Евгеньевич. Страница 115

В это время большевики создали новый, Туркестанский фронт, во главе с Фрунзе из 1-й и 4-й армий. Вошла в него и 11-я, находящаяся в критическом положении. В первых числах сентября Фрунзе прибыл в Астрахань. Подтянул подкрепления из двух других армий своего фронта. И принял рискованное, но неожиданное, а значит, сулящее успех решение. Загрузив пароходы боеприпасами, он лично прорвался ночью в Черный Яр, захватив с собой свой штаб и все командование, включая Кирова и Куйбышева. Наличие на плацдарме такого количества начальства сразу повлекло изменение психологического настроя красноармейцев, давно считавших себя брошенными на произвол судьбы. И оттуда, из окружения, Фрунзе начал наступление. Одновременно ударили свежие части из Астрахани. Блокада была прорвана. Соединившись, красные войска пошли на Царицын. Уже без Фрунзе, вернувшегося на Туркестанское направление и обратившегося в Москву… чтобы 11-ю армию изъяли из его подчинения. Странно, но факт. Этот полководец каким-то внутренним чутьем четко угадывал выигрышные операции и всячески стремился к участию в них. А от проигрышных старался держаться подальше — хотя на первый взгляд они могли сулить колоссальный успех и громкую славу.

Под Царицыном завязались ожесточенные сражения. Теперь уже красные штурмовали город с севера и с юга. Им удалось прорвать основные оборонительные позиции, они доходили до орудийного завода. Но вновь Царицын подтвердил свою славу неприступной крепости. Вводом в бой последних резервов и контратакой кубанской конницы Врангель отбросил неприятеля. На обоих направлениях штурм был отражен с большими потерями для красных. В последующие дни атаки большевиков повторялись, но становились все слабее, пока не выдохлись окончательно. Однако свое стратегическое преимущество Кавказская армия потеряла, вынужденная перейти к обороне. На левом берегу Волги еще оставались белые отряды, но восточнее Царицына 23 сентября 11-я армия соединилась с 10-й, отрезав Вооруженные силы Юга России от уральцев.

Положение восточного фланга деникинского фронта усугублялось тем, что летом восстал Дагестан. Имам Узун-Хаджи объявил священный джихад против неверных. Его силы составили семь армий общей численностью 70 тыс. чел. Он провозгласил образование Северо-Кавказского эмирата во главе с самим собой. Государственное устройство, введенное Узун-Хаджи, представляло собой шариатскую монархию, а внутренняя и внешняя политика базировалась на лозунгах, близких исламскому фундаментализму. Территория Северо-Кавказского эмирата охватывала горные области Дагестана, Чечни, часть Ингушетии. Восстание активно поддержали правительства Азербайджана и Грузии, опасавшиеся деникинской России, а также Турция. Хотя она и охвачена была собственной гражданской войной между кемалистами и османистами, но не оставляла планов протектората над Кавказом. Из Турции через Грузию шли караваны с оружием, прибыли военные инструкторы во главе с Керим-беем. Грузия сформировала и послала в помощь эмирату штаб корпуса под командованием генерала Кереселидзе. На месте штаб должен был обрасти подчиненными из повстанцев и развернуться в регулярный корпус, а затем и в армию. Но до аула Ведено, столицы Узун-Хаджи, Кереселидзе не дошел. Чечены аула Ботлих, не признавшие никаких эмиратов, окружили отряд в ущелье, под дулами пулеметов разоружили, ограбили и потребовали возвращения назад, грозя в противном случае пленом и передачей Деникину. Кереселидзе повернул в Грузию.

Под начало Узун-Хаджи перешел и Нури-паша, турецкий генерал, вошедший во вкус самостоятельной жизни кондотьера и уже полтора года искавший со своими солдатами приключений по Закавказью. Но вообще-то, несмотря на крайне панисламистские лозунги, понятие Узун-Хаджи о «неверных» было довольно специфическим. Например, одна из семи его армий вообще была… большевистской. Образовалась из уцелевших в горах остатков 11-й и 12-й красных армий, уничтоженных Деникиным зимой. Командовал ею Н. Гикало, и она занимала позиции у села Воздвиженка, прикрывая эмират со стороны Владикавказа. Получала приказы и из Ведено, и из Астрахани, с которой поддерживала связь через курьеров. Интересно, правда? Союз с собственным императором в ходе мировой войны или сотрудничество с англичанами для защиты Баку оказались для большевиков неприемлемыми и позорными, а служба феодальному фанатичному царьку нормально, будто так и надо. И еще раз отметим, как причудливо сплетала судьбы гражданская война. Теперь большевики сражались под зелеными знаменами ислама плечом к плечу с Нури-пашой, от которого год назад обороняли Баку в союзе с армянскими дашнаками…

Ситуация между деникинцами и Узун-Хаджи создалась патовая. Повстанческая армия по боеспособности значительно уступала белым. Необученные и недисциплинированные горцы мало подходили для регулярной войны. Хотя оружия у них было вдосталь — от турок, англичан, грузин, разбитых красных, — но катастрофически не хватало боеприпасов — винтовочные патроны даже стали единственной твердой валютой, имевшей хождение по всему Северному Кавказу. Зато количественно войска Узун-Хаджи вдвое превышали любую из деникинских армий, сражающихся на большевистском фронте. А в горах, оседлав тропы и ущелья, становились неодолимыми. Сил, необходимых для подавления такого восстания, у Деникина попросту не было. А оставить эмират в покое, не обращать на него внимания, тоже было нельзя. Армии Узун-Хаджи угрожали Дербенту, Петровску (Махачкала), Темирхан-Шуре (Буйнакск), примеривались к Грозному, совершали налеты на казачьи станицы и равнинные селения. Усилилось дезертирство горцев, мобилизованных в белые части. Унося с собой оружие, они сбивались в шайки и, пользуясь отсутствием в тылах мужского населения, занимались разбоем, грабежами, убийствами.

Пришлось отрывать войска и сюда, создавать новый фронт — если не уничтожить врага, то хотя бы блокировать район восстания. Из антибольшевистских действий выключились значительные силы терского казачества, вынужденные защищать свои станицы. Чтобы война не приняла характер межэтнической розни, сведения старых и накопления новых счетов между терцами и горцами, сюда, по просьбам атамана Вдовенко, перебрасывались кубанские и добровольческие части. Кстати, на этом фронте воевал в составе деникинской армии и будущий писатель Михаил Булгаков. В первую очередь, конечно, обстановка в Дагестане сказалась на положении Кавказской армии, тылам которой угрожало восстание и получавшей пополнения с Кубани, Терека, от горских народов.

Наступление группы Шорина нанесло ряд поражений и Донской армии, вынудив ее к отходу. В третий раз вступили большевики в область казачества. Но Дон был уже научен прошлым вторжением. Красной пропаганде больше не верили. Казачьи полки переходили в контратаки, цепляясь за каждый рубеж. Каждый шаг по донской земле дорого обходился красным. Из станиц слали подкрепления. Казаки повстанческого Верхнедонского округа по собственному почину снова объявили всеобщую мобилизацию от 17 до 70 лет. Слушали молебны и тут же вступали на передовую. Большевики оттеснили казаков на линию Хопра и Дона, но разрушить целостность фронта им так и не удалось. А когда попытались полезть на западный берег, 2-й Донской корпус генерала Коновалова нанес им контрудар и отбросил за Хопер с большими потерями.

В сентябре, подтянув свежие силы, красные снова навалились на казаков. Части 9-й армии вышли к Дону на участке в 150 км, захватив Вешенскую, Еланскую, Букановскую. Казачьи сотни в полном порядке отошли на правый, высокий берег реки, уводя с собой все плавсредства, и заняли здесь заранее подготовленные позиции. Хотя кадровые донские корпуса были отведены в тыл для пополнения и подготовки к новым операциям, а оборону держало ополчение взявшиеся за оружие старики, зеленая молодежь, инвалиды, нестроевые, — все попытки красных форсировать по бродам Дон были отбиты. Фронт стабилизировался. Наступление группы Шорина выдохлось, так и не выполнив намеченных задач.

А Украина в это время испытывала на себе последние дикие спазмы большевистского кошмара. Повальные реквизиции, массовые казни, голод, болезни и, несмотря на фронтовые поражения, бредовый бюрократический угар советской администрации, пытающейся перекраивать шиворот-навыворот и декретировать по-своему каждую житейскую мелочь. Особенно досталось Киеву, где сосредоточилось неимоверное количество всевозможных учреждений — и советских, и партийных, и военных, и репрессивных. Здесь беспрерывно работал целый букет конвейеров смерти — Всеукраинская ЧК, Губернская Ч К, Лукьяновская тюрьма, концентрационный лагерь, особый отдел 12-й армии. Они действовали в параллель, почти независимо друг от друга. Человек, даже каким-нибудь чудом, через знакомства и взятки, выбравшийся живым из одной мясорубки, мог быть тут же затянут в другую.