Белогвардейщина - Шамбаров Валерий Евгеньевич. Страница 9

Земельный вопрос корежил деревню. Явочным порядком по решению местных Советов то там, то здесь начали делить и пере-пере-делить землю. В Тамбовской и Тверской губерниях это вылилось в стихийные бунты с поджогами усадеб и убийствами. Что могло с этим поделать Временное правительство? Проводить государственные, политические, экономические, аграрные реформы оно считало себя не вправе — не могло взять такую ответственность. Эти вопросы предстояло решить Учредительному Собранию, выражающему волю всего народа. Да и не те люди были в первом кабинете, чтобы ключевые проблемы решать с кондачка, абы заткнуть глотки недовольным. Насилие противоречило их убеждениям. А лгать и вешать лапшу на уши те демократы еще не умели. Не то было воспитание…

Однако самым губительным фактором стал развал армии. И произошел-то он всего за пару месяцев! Под ружьем было 12 млн. человек. Значительная часть мужского населения самых работоспособных возрастов. И эта армия уже не была кадровой, выученной и дисциплинированной, как в 1914-м. Кадровая армия, особенно пехота, была выбита в мясорубке войны. В 1915 году полегла практически вся лейб-гвардия. А войска 17-го на 90 % состояли из людей случайных, "только что от сохи", вырванных из обычной колеи и сбитых с толку. И уже были засорены возвращенными в строй дезертирами, «политиками» и уголовниками.

Сейчас этот факт подзабылся, однако, Февраль первоначально вызвал на фронте волну патриотического подъема. И не только в России. В войсках Англии и Франции как бы проснулось "второе дыхание", умело подогретое патриотической пропагандой. Ведь теперь вся война приобретала новое содержание! Она превращалась в войну мировой демократии против остатков абсолютизма! С одной стороны — блок демократических держав, каковой стала и Россия, с другой отжившие свое монархии: Германия, Австро-Венгрия, Турция, Болгария. Кстати, именно под этим соусом вошли в войну США. До того, несмотря на явные симпатии к странам Антанты и потопление немецкими подлодками нескольких нейтральных судов, Конгресс блокировал все положения об участии в бойне. Новое содержание — "битва за демократию!" — убедило большинство депутатов.

Но в России демократия почти сразу приняла губительные формы. Приказом № 1 от 1.03.17 Петроградский Совет давал солдатам «демократические» права митингов и демонстраций, отменял «чинопочитание». В ротах, полках, батальонах создавались солдатские комитеты с правом обсуждения приказов. Давалось право отстранять неугодных командиров… Все! В неустойчивую, военного времени армию хлынула политика… Потом разъясняли, уточняли, что приказ относится лишь к тыловым частям, а не к фронтовым. Спорили — все ли приказы подлежат обсуждению? Или только касающиеся "внутренней службы"? Было поздно, вооруженная темная масса все поняла по-своему. И армия поползла по швам. Второй удар последовал в мае. Из недр "демократической общественности" выползла "Декларация прав солдата". Против нее протестовали все военачальники. Военный министр Гучков отказался подписать ее. Но под давлением Советов Гучков ушел в отставку, и «Декларацию» подписал новый военный министр Керенский. Ушел и Верховный Главнокомандующий Михаил Васильевич Алексеев. Военачальник, бывший начальником штаба Ставки (т. е. фактически главнокомандующим) еще при царе. Главковерхом стал генерал Брусилов.

"Декларация прав солдата"… Но не офицера! Фактически декларация не давала офицеру даже обычной дисциплинарной власти, законодательно распространяя уже на всю армию положения того же самого Приказа № 1. Естественно, в солдатские комитеты попали не служаки, не патриоты, а демагоги с хорошо подвешенными языками. Если командование не имело на них управы, то сами комитетчики всегда находили поддержку вплоть до столицы, обращаясь в Советы. В потоках митингов доступ к солдатам и право вести агитацию получили все — большевики, националисты, германские шпионы. Особенно быстро пошло разложение на участках, не познавших за всю войну крупных успехов — таких, как Северный и Западный фронты. Солдаты, одуревшие и измотанные однообразием позиционной войны, оказались благодатной средой для «бациллоносителей». Росло количество дезертиров. В некоторых частях комитеты самочинно проводили "демобилизацию старших возрастов", вводили отпуска "на время сева", "на уборку урожая". К чему воевать, если мир "без аннексий и контрибуций"? За что? Окопные части редели, изматывались без смены и поддержки и… тоже разлагались. А в тылу пухли огромные гарнизоны, "защищая революцию" и отвечая мятежами на любой намек об их отправке на фронт.

В апреле, когда меньшевик Якубович на митинге имел неосторожность назвать врагами народа сторонников борьбы до победного конца, солдаты чуть не сняли его с трибуны штыками. А уже через два месяца ситуация стала иная. На июнь-июль было намечено общее наступление, скоординированное с союзниками. Одним мощным ударом с двух сторон добиться перелома в войне и покончить с ней. Германия-то уже на ладан дышала, исчерпав все ресурсы. Но русская армия оказалась ни на что не годной. Юго-Западный фронт пошел вперед, добился успехов… и выдохся. А при первом же контрударе побежал. На Западном из 15 дивизий 10 отказались наступать. Те немногие, что подчинились приказу, естественно, захлебнулись в собственной крови. Северный фронт вообще даже не колыхнулся.

Правительство, потакающее Советам и нянчащееся с ними, постепенно скатывалось «влево». А государство — в бездну общего хаоса. Где с распростертыми объятиями его поджидали большевики…

4. Красные фальстарты

Если уж отбрасывать мифологические штампы, создававшиеся придворной историографией в последующие десятилетия, то нелишне отметить, что хорошо известная нам партия большевиков родилась вовсе не в 1903, а в 1917 г. Подавляющая часть дореволюционных деятелей, пивных теоретиков эмиграции, не вписалась в новые условия. Сошли с небосклона, затерлись и затерялись. Когда 7 апреля в «Правде» появились "Апрельские тезисы", там же было указано, что это — личное мнение тов. Ленина, не разделяемое редакцией и отвергнутое бюро ЦК большевиков. Но уже кончалось время старого бюро, старого ЦК и самой прежней партии. Безобидные теоретики и утописты должны были отойти в сторону или перетечь к меньшевикам. Благо, эта грань в социал-демократии оставалась еще зыбкой. А вокруг Ленина на германские деньги уже формировалась новая партия. Скажем, Троцкий со своими сторонниками, всегда считавшийся меньшевиком, теперь пришелся как раз в большевистскую струю. Присоединились крайне левые националисты типа Дзержинского, местные «рабочие» лидеры вроде Свердлова, Шаумяна, Фрунзе и просто головорезы наподобие Дыбенко и Кедрова.

До 17-го большевиков почти никто не знал. Эсеры имели опору в крестьянстве. Социал-демократы (меньшевики) — среди радикальной интеллигенции. Кто же мог составить опору большевикам? Квалифицированные рабочие, получавшие в царской России больше учителей и низших чиновников? Им большевики были не нужны. Разве что подсобники и сезонники — темные, малограмотные и засоренные деклассированным элементом (отсюда и центры большевизма — Баку, Донбасс, Иваново-Вознесенск). Но такие «кадры» были текучими, ненадежными. И в рабочем движении, и в революции 1905 г. большевики сшивались на вторых ролях. Их и наказывали мягче, чем эсеров с анархистами. Казнили разве что Бабушкина — но он с теми же эсеро-анархистами вез оружие повстанцам. Приговаривали и Фрунзе опять же за уголовщину, покушение на полицейского при исполнении обязанностей.

Но война плюс революция создали большевикам тот самый подходящий контингент. Многие рабочие-патриоты ушли на фронт. Зато на заводы в поисках брони хлынули всякого рода люмпены, деклассированный сброд, крестьяне (понятно, не из крепких хозяев — куда хозяин от земли денется). В связи с военными заказами рабочих требовалось больше, и на всех оборонных заводах росли массы подобной «лимиты». Как уже отмечалось, шаткой и неустойчивой массой, вполне пригодной для большевистской агитации, стала к этому времени и армия.