Кромешник - О'Санчес (Александр Чесноков). Страница 8

Гек добросовестно пересказал все, как было:

– … Этот крест – отцовский, он умер давно, это память о нем. Мне его матушка дала, а Беппо стал цапать за него своими погаными пальцами. Он хотел меня унизить, ну, я и не выдержал… – Гек первый раз за время разговора поднял глаза на капитана и виновато улыбнулся. Капитан заметно помягчал:

– Ты откуда родом-то?

– Из Бабилона.

– Да, помню. Родители – оба итальянцы?

– Да. Мать из Турина, а отец из Муссомели.

– А отец кем был?

– Мусорщиком, но он умер десять лет назад, я ещё маленький был.

– Значит, батя твой, как и я, – сицилиец. Только я родился в Трапани, может, слыхал?

– Нет, я не знаю, где это.

– Плохо, что не знаешь. Это далековато от Муссомели, но не очень. Ну да что взять с эмигрантов. Ну а мать вместе с крестом не передавала тебе наказ вести себя по-христиански: прощать обиды, щеку там подставлять?

Гек презрительно покривился:

– Я первый не лезу, но и оскорблять себя не позволю. – Тут же добавил поспешно: – Он первый начал, я скандалов не люблю.

– Не любишь, а скандал получился. Мог бы и потерпеть, хотя, конечно, в этой ситуации… А отец сам помер, или что?

– Ну, как сам, – пил он много. Мать говорила – от пьянства умер.

– Худо, в наших краях обычно меру знают. А родственники, кроме матери, есть у тебя – братья, сестры, в Бабилоне или на Сицилии?

– Нет никого. А может, и есть, но мы никогда не говорили об этом. Наверное, есть, но мама тоже умерла, как я теперь узнаю? А щеку пусть Кудрявый подставляет – она у него теперь большая!

– Ну-ну, разошёлся, со всеми драться – кулаков не хватит. Хорошо, будем считать, что разобрались с этим делом. Теперь слушай меня внимательно. Работай пока и дальше, но запомни: ещё один выверт – и счастливого пути, желающие на твоё место найдутся. А для лучшего запоминания знай: сто зелёных я с тебя срезаю за недисциплинированность. Спокойной тебе ночи и приятных снов. – Капитан встал, давая понять, что разговор окончен. Гек последовал его примеру.

– Да, вот ещё что: позови сюда Беппо, мне он нужен. Если спит, то разбуди. – Он положил на плечо Геку свою высохшую руку, всю в дряблых венах. – Не задирайся, понял? Я сам определю правого и виноватого. Все.

Гек набычился, но спорить не посмел. Он развернулся и молча вышел. Сто долларов по нынешним временам – не безделица, отдать их за два удара – жирно больно. Но с другой стороны, куда деваться? Здесь сравнительно безопасно, денег можно подкопить. Но обидно, черт возьми: и так нагревают как хотят, да ещё сотню зажилили… Беппо спал в другом кубрике, и Гек туда не пошёл. Он просто сказал вахтенному, что Кудрявого срочно зовёт капитан, а сам пошёл спать. Он долго ворочался, прикидывая, что там сейчас происходит у капитана. По разговору с капитаном ясно было, что тот понимает правоту Гека, но просто лишний раз показывает, кто здесь хозяин. У, глиста сушёная! Ладно, пора спать, завтра тяжёлый день…

Десять человек на борту отнюдь не были лишними, поскольку им, кроме капитана, разумеется, приходилось переносить на берег и с берега огромное количество ящиков, пакетов, мешков – словом, всего того, в чем в тот момент размещался контрабандный товар. У Гека поначалу с непривычки болела спина, но потом он приспособился и работал не хуже других. Почти через месяц закончился рейс. Он прошёл вполне благополучно, и на долю Гека вышло шестьсот долларов. Однако капитан, верный своему обещанию, удержал с Гека сотню и столько же с Кудрявого Беппо. Общее наказание не сплотило их и не сделало друзьями, но Беппо примолк и не грозился больше за его спиной; они старались не замечать друг друга. С остальными Гек общался нормально, но уже не служил для них объектом розыгрышей и подначек.

Рейс был последним в сезоне, капитан по традиции выставлял угощение. Это было в Неаполе, куда Гек якобы собирался поначалу. Пили умеренно, наутро предстоял расчёт, а там – кто куда: судно нуждалось в ремонте, люди – в отдыхе, почти всех ждали семьи.

Гека рассчитывали последним. Капитан отпустил всех, даже Марио, так что они остались вдвоём с Геком.

– Хочешь кофе? Что жмёшься, я как раз на двоих сварил, по собственному рецепту: бывало, промёрзнешь как собака, устанешь – а тут принял чашечку-другую, и снова человек! Тебе, может, с коньячком?

Гек насторожился: с того самого вечера, когда он познакомился с капитаном в марсельском кабаке, ему ни разу не доводилось наблюдать такую приветливость и дружелюбие в поведении шефа.

– Лучше с молоком, если есть.

– Как не быть, капуччино – это моя слабость. Только не молоко – сливки. Присоединяйся, мешай сам, я ведь не знаю, как ты любишь – покрепче, послабее?

– Я крепкий не люблю, горько слишком.

– А я пристрастился: чем крепче, тем лучше, хотя сердечко порой прихватывает, бессонница мучает… Э-э, погоди, пенку я сам сделаю, ты испортишь… Да, бессонница. Но это уже стариковское, мне ведь, Тони, уже шестьдесят два стукнуло в мае.

Гек изобразил удивление:

– Никогда бы не подумал. Я всегда слышал, что моряки быстрее старятся на лицо, но вам – самое большее – пятьдесят два дал бы, клянусь Мадонной!

Капитан криво усмехнулся:

– Нет, Тони, шестьдесят два. В пятьдесят я бы себя юношей считал, – это я сейчас так думаю, разумеется, по сравнению с тем, что есть, ну, ты понимаешь, что я имею в виду. А теперь, эх… – Жёлтое лицо его собралось складками, и теперь он выглядел на все семьдесят. – А тебе сколько, девятнадцать?

– Восемнадцать осенью исполнилось.

– Ну, значит, девятнадцать почти.

– Да нет, – рассмеялся Гек, – нашей осенью, тоже в мае. Мы ведь антиподы.

– Я и забыл, верно. Но все равно – мальчишка совсем. По годам, я имею в виду, по жизни-то ты уже взрослый мужчина. Смолоду здоровье бережёшь, не пьёшь, не куришь. Сам на жизнь зарабатываешь. Девочками-то хоть интересуешься? Вижу, что интересуешься, но это всегда успеется. И кофе крепкий не пьёшь. Матушка была бы тобой довольна, я думаю.

Гек пару раз за этот месяц снимал проституток на берегу, но не афишировал этого и в ответ на замечание капитана качнул неопределённо головой и промолчал.

– Держи свои деньги, пересчитай – вдруг что не так, здесь должно быть четыреста монет: сотня в аванс ушла, ну а ещё сотня – сам понимаешь, порядок есть порядок, не взыщи.

– Да, все чётко, здесь четыреста. Я не в претензии, дон Карло, моя вина – мой ответ. Спасибо вам, вы и так меня выручили.

– А теперь куда ты? К матери, домой?

– Она умерла, дон Карло, год назад.

– Ах, я старый дурак, голова дырявая. Извини, Тони, я оговорился.

– Что вы, дон Карло… Нет, я думаю здесь, в Неаполе, тормознуться. Поищу земляков, попробую работу какую найти, деньги пока есть, а там видно будет. Дома сейчас трудно с работой. А в крайнем случае и там не пропаду – руки-ноги есть, остальное приложится.

– Так ты, выходит, круглый сирота. И ни братьев, ни сестёр? – Гек мотнул головой.

– Что поделаешь, сынок, в мире слишком много бед приходится на каждого человека и слишком мало радостей. У меня у самого единственная дочь калека от рождения. Думаешь, стал бы я в мои-то годы болтаться в этой луже? Но старуха моя при дочери все время, а на что жить?… Какую работу ты собираешься искать? У тебя есть специальность?

– Грузчиком могу работать, вот и вся моя специальность. Или машины мыть.

– Грузчиком? Горб наживёшь, это да! А разбогатеть – вряд ли. Образование у тебя какое?

– Начальная школа.

– Вот видишь… Чтобы в магазине работать, тоже учиться надобно; у нас для своих не всегда работа есть, а уж иностранцам – самая грязная. Однако… Если, конечно, ты собрался по отцовской линии пойти…

– Не собираюсь. – Гек усмехнулся. – Думаю получше место сыскать, хотя и здесь ничего позорного не вижу. А не получится – вернусь домой. – Гек почувствовал, что разговор наконец приблизился к той точке, куда его осторожно двигал старый лис, и даже догадывался, что тот собирается ему предложить. Но он и близко не мог представить, какой силы сюрприз был для него подготовлен.