Кромешник - О'Санчес (Александр Чесноков). Страница 86

Сдавал Трупак. Гек сидел по правую руку от него, получая карты предпоследним. Прямо с раздачи ему привалила сказочная карта: трефовый рояль, то есть пять крестовых карт по порядку, от туза до десятки, где вместо короля был джокер. Гек мастерски изобразил еле заметные колебания и отказался прикупать, когда пришла его очередь. Но ещё до прикупа Чекрыж и Червонец доторговали до сотни, либо блефуя, либо имея солидные заготовки. Чекрыж был известный блефовщик, абсолютно хладнокровно он мог поднять соперника на тысячу или даже уравнять, имея на руках голого туза, к примеру. Червонец прикупал первым, одну карту, Нестор поменял три, Чекрыж одну, Гек отказался, Трупак поменял две. Червонец сразу брякнул об стол тремя сотнями, и Нестор сбросил свои карты в «мусор». Чекрыж морщил лоб с умным видом, но тоже паснул. Гек, боясь спугнуть, ответил и добавил две сотни. Трупак посопел и уравнял. Червонец ответил на две сотни Гека и поднял ещё на пятьсот. Гек ответил, объяснил свои возможности по деньгам, получил фишек ещё на тысячу и, ответив пятьсот, поднял ещё пятьсот. Трупак, уразумев, паснул (у него было три туза без джокеров). Червонец ответил, докупил ещё фишек и приподнял ещё на тысячу. Гек под немедленный расчёт взял ещё три тысячи фишками и поставил их все. Червонец надолго задумался, покусывая нижнюю губу, и ответил. Он не прочь был поднимать ещё (денег в конверте было изрядно, шестьдесят косых), но Гек заранее объявил свои пределы, и это было по правилам. Итак, Червонец ответил и выложил червонный стрит-флешь, от четвёрки до восьмёрки. Гек с ликованием прихлопнул его сверху своим ройял-флешем. Червонец вдруг заржал и потянул к себе фишки.

– Червонец, ты что? У меня же рояль!

– И молодец, можешь поиграть на нем теперь, брям-брям!

– Стоп! Прими конечности, у меня кость выше!

– С чего бы это? – с издёвкой спросил Червонец, продолжая считать фишки.

– У тебя стрит-флешь, а у меня ройял-флешь, от туза.

– Надо было слушать ухом, а не брюхом, у нас было договорено – не различать.

Гек похолодел: такое было возможно по правилам, но рояли так редки, тем более парные, что он не уточнял этого. Остальные нейтрально молчали.

– Пусть так, но у меня с туза, а у тебя с валета.

– При чем тут… Здесь должно по масти считаться, а моя масть червонная, высшая!

Тут бы подумать Геку, не горячась, может, что и придумал бы толковое, оспорить насчёт туза и валета, назначить третейский суд, но он в запальчивости выкрикнул:

– С каких это пор червонная масть выше трефовой? На зоне её пидорам на спины колют, червонную-то масть!

Глаза у Червончика мгновенно наполнились лютостью:

– Не знаю, на твоей зоне я не был, гадёныш! Но здесь червонная масть выше. За столом я тебе рыло чистить не буду, не положено, но за мной должок, имей это в виду. И за тобой должок: деньги на кон. Как обещал!

Гек обвёл взглядом безучастных Нестора, Трупака, Чекрыжа и, делать нечего, пошёл за деньгами к Рите.

Свет померк в глазах у бедного Гека, когда Рита, выслушав его просьбу, разинула рот для ответа. Оказывается, денег у неё сейчас нет, потому что она истратила их на лекарства для больной матери. Но она отдаст, отработает и отдаст, ведь он такой лапушка, такой добрый и хороший. Видя, что Гек в столбняке и не уходит, она, хлюпая слезами, начала описывать подробности маминой болезни. Но Гек не слышал её, на ватных ногах он пошёл вниз: теперь придётся объясняться за задержку и занимать у Патрика, он даст…

– Немедленно, я сказал! Имею получить и не ждать никаких Патриков! Осталось пятнадцать минут… Малёк, что ты там про пидоров-то говорил? Придётся тебе натурой отдавать, гадёныш! А туза крестей я тебе на спину прилеплю. Во время сеанса!

У Гека зашумело в ушах, он уже не воспринимал издевательского смеха Червончика. Серьёзность положения – глубже некуда: и в тюрьме, и на воле, и в бандитском, и в урочьем мире отношение к заигранным было схожим. Волна чего-то тёмного и страшного залила ему сердце и уже подкатывала к голове: жить оставалось – самый краешек, от внутреннего позора и на край света не сбежишь. Оставалось только замочить Червончика и вскрываться самому. Но прежде – Червончика, тот смошенничал, не могли они заранее договориться насчёт выбора старшинства двух роялей… Или объявить «шандалы» и потребовать авторитетного разбирательства, выиграв тем самым время. А там, даже если и неправым объявят, – найти и выложить деньги… Пожалуй… Но почему остальные молчат, трусы?…

– …вот три тысячи, Червончик, я за него ответил… – Гек с усилием возвращался в реальность.

Нестор, монументальный парень с физиономией неандертальца, вынул из внутреннего кармана пиджака новенький бумажник, с хрустом, словно разрывая вилок капусты, раскрыл его и отсчитал три с половиной тысячи сотенными бумажками. Червончик со злобой посмотрел в надбровные дуги Нестора, но тому было плевать на Червончиковы эмоции, он боялся только одного человека на свете – Дудю, ну, может быть, ещё этого крокодила зеленого, Патрика, а раньше ещё – покойного отца. С Червончиком бы связываться не хотелось, конечно, но и пацанёнка не по делу нагрели: Дудя, к примеру, если рассудил бы иначе, то и все бы также согласились, правила – они такие…

Червончик, взбешённый, не стал дожидаться обеда, кивнул Трупаку, младшему корешу своему, и они уехали. Чекрыж пошёл в угол, смотреть телевизор, Нестор и Гек остались.

– Выручил, Нестор, благодарствую. Я тебе во как обязан, и за мной не заржавеет. Сегодня же постараюсь отдать, как Патрика увижу…

– Что мне твой Патрик! А ты тоже дурак по оба уха! И с Червончиком дурак, и с Ритой-маргаритой… А ну-ка, пошли к ней!

– …?

– Пошли, там разберёмся.

Рита заканчивала макияж, разнеся уже помаду без малого от уха до уха, когда дверь отворилась и проем загородила этакая стодвадцатикилограммовая небритая Немезида:

– Хороша! Монету гони.

– Чего? Нестор, пьяный ты, что ли? Нестор?… Какую тебе монету, с болта упал?

– Вот он, – он пальцем указал на Гека, – проиграл мне три с половиной косых под немедленную отдачу…

– Ну а я при чем, он пусть и отдаёт!… – У Гека полезли глаза из орбит, он не верил своим ушам: ведь это его Рита, нежная и… и… самая родная, лучший др…

Нестор выразительно посмотрел на Гека: понял, мол, как оно бывает, – и двинулся к Рите. Он схватил её своей лапищей за волосы возле затылка и легко, как кошку, выдернул из плюшевого кресла:

– Ещё слово, шмакодявка трипперная, и ни один болт отныне на тебя не позарится! Деньги, говорю, гони. Объясняю один раз и человеческим языком: иначе ты – заиграна! – Нестор встряхнул её и свободной рукой со всей силы отвесил ей щелобан. Он врал, конечно, заигранной Рита считаться никак не могла, но она же этого не знала. Зато знала, что если она и в самом деле заиграна, то ни от кого не будет ей защиты и сочувствия. Рита заплакала в голос, завыла, чтобы её отпустили, попыталась уйти в истерику, чтобы выгадать отсрочку, но Нестор поставил ей ещё один щелобан (под волосами шишек не видно будет, работе не помешают), выпустил её волосы и выщелкнул лезвие пружинного ножа:

– Ну, раз так, держись, паскуда!…

Рита, словно раненая корова, с мычанием полезла под стол, стала ковыряться в столешнице и вытащила круглый увесистый рулончик с деньгами. Нестор бесцеремонно вырвал рулон у неё из рук, насчитал три с половиной тысячи, стараясь выбирать крупные купюры, остальные высыпал ей на голову.

– Вот так, Малёк, учись, пока я жив! Ну, держи краба, я пошёл. Пока, а вы поворкуйте, коли нравится…

Дверь хлопнула, и они остались вдвоём: Гек, похожий на соляной столб, и Рита, грязная и зарёванная.

– Гек, милый, я все тебе объясню. Я уже лекарства отослала, а деньги сейчас должна была отдать, иначе они мать погубили бы на операционном столе…

Гек, не отвечая, наклонился и стал собирать деньги. Рита, продолжая причитать, заторопилась, хватая купюры, чтобы Геку досталось меньше. Но он отсчитал триста пятьдесят талеров и за неимением бумажника сунул их в карман брюк.