Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга. - Марсден Кристофер. Страница 11

Хотя Шлютер был еще не стар — ему лишь недавно минуло пятьдесят, — он постоянно болел и был довольно слабым; кроме того, его мысли занимало создание вечного двигателя. В Санкт-Петербурге он оставил после себя не слишком большой след. Между двумя рядами окон Летнего дворца Трезини он сделал несколько барельефов на мифологические темы — в привлекательной и сдержанной манере «младенец с дельфином», которому несколько недостает мужественности. Возможно также, ему принадлежит фриз с изображением Флоры под карнизом дворца и резная лестница того же здания. Но даже эти творения можно отнести к его работам лишь предположительно, на основании того, что он был известен как хороший скульптор, а в то время ни одного скульптора в Санкт-Петербурге не было. Он также мог разработать дизайн богато украшенных гротов и павильонов в саду дворца, которые были выполнены Маттарнови и Михаилом Григорьевичем Земцовым, его тридцатипятилетним учеником и помощником Трезини. Шлютеру осталось совсем мало времени сожалеть о несчастье с монетным двором и думать над вечным движением — весной 1714 года, всего через год после прибытия в Россию, он скончался.

Через десять лет после основания, имея около пятисот зданий, город выглядел немецким, поскольку Трезини и его ученики, итальянцы и русские, работали в немецко-датском стиле балтийского барокко, а прибывшие со Шлютером Маттарнови (которому достались в наследство планы и модели Шлютера), Шедель, Швертфегер, Фёрстер и Браунштейн работали в принятой в Северной Германии манере, испытывавшей сильное влияние голландской архитектуры.

В городе строили все новые и новые здания, дворцы и мастерские. На южном берегу реки выросла огромная почтовая станция с конюшней для множества лошадей. Напротив располагалось учреждение, названное «Зверской гостиницей». В качестве подарка от персидского шаха в Санкт-Петербург прибыл слон с персидским обслуживающим персоналом. Для слона было выстроено специальное здание. Хотя его заботливо обогревали зимой, местный климат оказался для этого животного слишком холодным, и спустя два года оно издохло. После кончины слона в том же помещении расположился «огромный глобус из Готторпа».

Теперь Санкт-Петербург стал полноценным городом. Один из министров царского двора, Вебер (чьи слова, правда, нельзя считать надежными) утверждал, что в апреле 1714 года Петр провел перепись всех строений своей столицы, благодаря чему определил, что число зданий достигло 34 550. Сюда, конечно, входили все одиночные строения — дворцы, здания и избы. Если бы посчитали только богатые особняки — «архитектурные» сооружения, а не просто помещения для жилья, получилась бы куда более скромная цифра.

Немцы, особенно Шедель, развернули по прибытии бурную деятельность. Большая часть работ Шеделя и Швертфегера была осуществлена для экспансивного Меншикова. В 1713 году Шедель начал строить два дворца для Меншикова: один на Васильевском острове, у самой кромки воды, с обращенным к Адмиралтейству фасадом, другой на берегу Финского залива, примерно в двадцати пяти милях от города.

Дворец Меншикова на берегу Васильевского острова был красивым трехэтажным строением в итальянском стиле. По бокам здания располагались украшенные балконами павильоны, увенчанные роскошными княжескими коронами. Крылья этого здания имели высокие ступенчатые крыши, покрытые, как писал один современник, «большими железными листами, покрашенными красной краской». Перед входом стоял портик из четырех колонн. За дворцом располагалась рощица; дальше шел большой, разбитый по правилам садового искусства парк, окруженный решетками. Шедель завершил строительство этого дворца в 1716 году. Позднее, в XVIII столетии, это здание станет штабом Первого кадетского корпуса и претерпит ряд последовательных изменений. Крыша станет плоской, окна на фасаде увеличатся, два верхних ряда колонн в центральной части будут заменены круглыми окнами и уродливыми овальными светильниками. Короны и окружающие дворец скульптурные фигуры будут убраны. Здание будет столь упрощено, что станет попросту скучным, хотя, как и все строения Петербурга, дом сохранит яркие краски — в данном случае белую и розовую на стенах, — и это несколько оживит монотонность фасада. Во время революции 1917 года именно в этом здании проходил Всероссийский съезд Советов; после чего дом стал музеем Меншикова. Лестница и вестибюль остались такими, какими их разработал Шедель. Большую часть Васильевского острова позади дворца занимал лес, пастбища для рогатого скота, лошадей и нескольких северных оленей.

Загородный дворец Меншикова, получивший известность под названием Ораниенбаум, сохранил многое от своего первоначального вида. В наши дни он состоит, как и после возведения, из двух этажей. Стороны дома симметричны, над зданием возвышается куполообразная крыша, на вершине которой находится большая роскошная корона. Две протяженные загибающиеся галереи ведут к куполообразным павильонам. Княжеские короны (чересчур большие, если верить во всех отношениях великолепным гравюрам современников), которыми Шедель украсил вершины этих павильонов, позднее были заменены более скромными крестами. На северной стороне дома к воде ступенями спускаются террасы. К этой стороне выкрашенного белой и желтой краской дворца прорыт от более низкой части сада узкий канал. Ораниенбаум — это первое в Петербурге здание, которое по-настоящему заслуживает звания дворца, соответствующего веку, в который он был создан, и континенту. Вместе с тем это здание все же еще простовато и порядком напоминает старомодный сельский дом. Весьма характерно для Петра решение, что Меншиков должен создать свой дворец раньше дворца самого Петра. Строительство дворца в Ораниенбауме определенно стало исторической вехой: Шедель показал России, как ее цари и дворянство будут жить в следующие два столетия.

Трезини в это время активно приумножал свою славу. Его самая знаменитая работа, Петропавловский собор в Петропавловской крепости, была начата в 1714 году; завершен он был только в 1732 — 1733 годах. Поскольку религиозная архитектура более строга в своем внешнем виде, чем здания знати, мы не будем давать описание этого собора. Но, как пишет Грабор, до создания нового здания Адмиралтейства Сахаровым в начале XIX века именно шпиль собора Трезини служил «торговым знаком» Санкт-Петербурга — подобно колокольне Святого Марка для Венеции или Мюнстеру для Страсбурга. И до наших дней важной частью облика города является этот непропорционально высокий, позолоченный, похожий на иглу шпиль около четырехсот футов высоты.

По многим параметрам собор Петропавловской крепости вызывает глубокое разочарование. При взгляде изнутри крепости высота шпиля уменьшает сам собор так, что он кажется простым пьедесталом для шпиля. У стоящего рядом с собором человека это вызывает состояние физического дискомфорта. Однако когда северное солнце озаряет со стороны Невы позолоченный шпиль и венчающие его крест и ангел, взметнувшиеся высоко над мрачными крепостными стенами, начинают сверкать ярким холодным блеском над водой и городом, тогда это великолепное зрелище.

Именно на подобный эффект, который может наблюдать человек, находящийся далеко от собора, и рассчитывали Петр и Трезини. Кроме того, возведение этого тонкого, протестантского и немецкого по духу шпиля является исключительно важной поворотной вехой в истории русской архитектуры, в которой прежде преобладали византийские купола. Этот собор — замечательное выражение Петром своего намерения порвать с национальными традициями в архитектуре — как и во всем прочем, поскольку в луковицеобразном наследии Византии он определенно видел врага. И потому именно в соборе Трезини (этот собор был украшен иконостасами московского художника И.П. Зарудного и канделябрами из слоновой кости, вырезанными самим царем), а не в старом Успенском соборе в Москве Петр приказал похоронить себя. И именно здесь с этих пор будут покоиться последующие цари.

Год 1715-й стал поворотной точкой в истории Санкт-Петербурга. В этом году Жан Лефорт (племянник фаворита Петра, который возглавлял великое посольство в 1697 году и скончался двумя годами позже) и Конан Зотов, сын престарелого шутовского патриарха, прибыли в Париж, чтобы поискать еще художников и декораторов для новой столицы. То, что они посетили именно Францию, а не Германию или Голландию, на первый взгляд выглядит странно, но это легко можно объяснить тем, что теперь нужны были не архитекторы, а художники и скульпторы, а в этих областях непререкаемыми авторитетами были французы и итальянцы. Царским посланникам повезло — они прибыли в очень подходящий момент. В 1715 году скончался Людовик XIV, а его наследнику было всего пять лет. Во французской дворцовой архитектуре наступил застой, и Петр проницательно определил, что, по всей видимости, художники не долго останутся без работы.