Церкви и всадники - Галкова Ирина. Страница 14

Строительство церквей (как и их защита) на протяжении всего Средневековья было показателем доброго правления, и упоминание о таких фактах, как правило, присутствует в жизнеописаниях необходимым штрихом к портрету добродетельного государя. Об основании и защите церквей королями писали многие хронисты. Так, Эйнхард упоминает о строительстве Ахенской капеллы и восстановлении разрушенных церквей и аббатств Карлом Великим [152]; Ригор, историограф короля Филиппа-Августа, говорит о строительстве храмов французскими королями как о давней традиции [153]. Церковное строительство как важная составная часть искусства правления осознавалось не только монархами, но и другими влиятельными сеньорами. В хронике аббатства Майезе, выстроенного супружеской четой – герцогом и герцогиней Аквитании, по словам, приписываемым герцогине, строительство монастыря должно было обеспечить безопасность душ подданных подобно тому, как строительство военной крепости – их физическую безопасность [154].

Такая «специализация» людей определенного круга, конечно, напрямую связана с имевшимися у них средствами и полномочиями. Однако в документах встречается другое объяснение: созидание церквей – дело избранных, посредством которых Бог сам строит себе храмы. В Средневековье человек, поставленный над другими людьми, уже в силу этого считался избранником, отмеченным Господом. Эту избранность правитель должен был подтверждать каждым поступком: считалось, что неправильное поведение влечет за собой неудачи и может привести к утрате власти [155]. Созидание храмов относилось к «правильным» деяниям, и потому пренебрежение им или недостаточное усердие в этом деле могло вызвать упрек в несоответствии своему положению.

Именно такой упрек содержит в себе письмо кардинала-епископа Остии Петра Дамиани Петру – «мужу, облеченному сенаторским достоинством», который по неизвестной причине остановил начатое было строительство церкви [156]. С самого начала епископ напоминает своему адресату об исключительности его положения и связанных с ним моральных обязательствах: «Зачинать что-либо есть равное добро для избранных и для неизбранных; но то, что хорошо задумано избранными, доводится ими до завершения. Ибо эти остаются твердыми в том, что начинают, а те всегда колеблются в своем непостоянстве и быстро меняют намерение» [157]. Довести до конца начатую постройку, в интерпретации Петра Дамиани, – значит подтвердить свою избранность и богоугодность своей власти, ибо подлинный «автор и созидатель этой церкви – Христос, который есть истинный царь и священник» [158]. В похожей ситуации Бернард Клервоский (знаменитый именно своей активностью в наставлениях сильных мира сего – как мирян, так и прелатов, включая папу – относительно праведного исполнения своего долга) обрушился с «тягчайшими попреками» на графа Бретани Конана, называя его «лживым» и «вероломным» за то, что граф остановил строительство цистерцианского приората, забрав назад ранее сделанные дары [159].

В письме-проповеди Петра Дамиани интересны примеры, приводимые им для большей убедительности своих наставлений. Он сравнивает заказчика с Моисеем, а возведение храма ставит в параллель со строительством скинии в пустыне. Это дело признается заслугой даже более значительной, ибо «тот, кто предписал выстроить себе столь искусно сделанную скинию, зная, что она вскоре будет сломана, насколько сильнее он хочет выстроить себе церковь, которая до скончания веков пребудет нерушимой во спасение всех людей?» [160] Сравнение с Моисеем весьма показательно. В Библии строительству скинии предшествовала смута и ослепление людей, начавших поклоняться золотому тельцу (Исх. 32–40). После этого в тексте Писания созидание скинии предстает процессом восстановления и фиксации порядка в общине.

Другой упомянутый в письме библейский герой – царь Соломон – был знаменит как создатель первого храма; но, кроме того, и как мудрый правитель, при котором избранный народ обратился к мирной жизни, обрел покой и правосудие. Не случайно царя Давида – его отца, при котором Израиль постоянно воевал, – Бог не выбрал для этой цели, хотя тот и «имел на сердце» построить храм (I Пар. 22:7; II Пар. 6:7–8).

Идея связи созидания храма с установлением мира и порядка, почерпнутая из текстов Ветхого Завета, подкрепляется в письме и назидательным примером из якобы современной адресату действительности, где речь идет о византийском императоре и его супруге. Императора постигла слепота, что обернулось не только личной бедой, но и угрозой безопасности государства. Во сне ему было откровение: он сможет исцелиться, если позаботится о церкви Св. Лаврентия. Император истолковал это как необходимость совершить паломничество в Рим, к знаменитой базилике мученика. Однако, боясь опасностей пути и одновременно непорядков в государстве за время своего отсутствия, он пошел на хитрость: объявив всем, что отправился в Рим, на самом деле плавал возле византийских берегов и через некоторое время возвратился в Константинополь. В это время императрица, рассудив, что святой Лаврентий может помочь ее мужу не только в Риме, выстроила базилику в честь мученика – и в ней возвратившийся император вновь обрел зрение [161]. Поведение императора – образец слепоты не только физической, но и политической (отправляясь в поездку, он бросает государственные дела и подданных на произвол судьбы), а также и нравственной (мучимый сомнениями и страхами, он не исполняет обета, а лишь создает видимость в глазах людей). На этом фоне деяние императрицы, в отличие от бесцельных метаний ее супруга, предстает образцом благоразумия и праведности: созидание церкви в собственном государстве восстанавливает нарушенный порядок. Именно оно приводит к благополучной развязке истории и должно послужить добрым примером для адресата Петра Дамиани.

Сам ряд героев, выстраиваемых перед сенатором Петром, – Моисей, Соломон, императорская чета – весьма показателен: каждый раз ему предлагается сравнивать себя с кем-то из сильных мира, чье доброе правление сопряжено со строительством храма. Построенная сенатором Петром церковь должна послужить «во спасение всех людей». Значимость этого деяния, подобно действиям Моисея и Соломона, связывается с долгом человека, облеченного властью, то есть с его ответственностью за подданных.

Созидание церкви сопряжено и с непосредственной организацией людей, созданием связанной с храмом общины (монастырской, приходской). Эта связь подспудно подразумевается в любом повествовании о строительстве церкви; иногда она бывает выражена эксплицитно. Так, ее можно уловить в одном из знаменитых посланий Элоизы к Абеляру, ее бывшему мужу и основателю церкви, посвященной духу-утешителю (Параклету). Элоиза на момент написания письма была настоятельницей Параклета, обращенного к этому времени в монастырь. Помимо постройки церкви Элоиза приписывает Абеляру и «строительство» монашеской общины: «Ты единственный после Бога основатель (fundator) этого места, единственный строитель (constructor) его молельни, единственный созидатель (aedificator) его общины. Ты ничего здесь не создал на чужом основании. Все, что здесь есть, – твое творение» [162]. Параклет был основан Абеляром в лесах близ Труа в годы его отшельничества, а затем передан Элоизе и группе монахинь после изгнания их из Аржантейя [163]. Создание новых монастырей отшельниками было знамением времени, таковы – из наиболее известных и, несомненно, знакомых Элоизе – основанные в конце XI в. и ставшие центрами новых орденов Сито Роберта Молемского, Гранд-Шартрез Бруно Кельнского и Грандмонт Этьена де Мюре. Во всех случаях основатель ордена поначалу с горсткой единомышленников выстраивал новое здание церкви, одновременно продумывая и устанавливая новый порядок монастыря. Процессы строительства церкви и созидания общины происходили одновременно; Элоиза в своем панегирике Абеляру также недвусмысленно увязывает их воедино, называя «творением» Абеляра не только церковь, но и общину, созидательная функция в отношении которых обозначена синонимами (aedificator, constructor). По всей видимости, Элоиза преувеличивает роль Абеляра, пытаясь представить его аббатом-основателем Параклета и навязать ему активное попечение об общине (ее упреки в недостатке пастырской заботы [164], просьба о написании устава [165] – собственно, призыв к тому, чтобы он «достроил» начатое). Абеляр в «Истории моих бедствий» ограничивается сообщением о дарении и нескольких посещениях общины, прекращенных из-за дурной молвы, отнюдь не претендуя на то, чтобы считать Параклет Элоизы своим духовным детищем [166]. Однако сам образ аббата-созидателя, рисуемый Элоизой («основатель места, строитель молельни, созидатель общины»), надо полагать, отвечает установкам эпохи, отмеченной активной деятельностью многих аббатов-реформаторов и основателей новых монастырей. Реформирование монастырей в XI–XII вв. кроме переустройства норм и правил жизни почти всегда включало в себя и реконструкцию монастырской церкви, и источники нередко преподносят эти перемены как единое событие. Об аббате-реформаторе Рауле хронист сообщает, что тот решил «выстроить (instruere) своих [людей] и места» [167], имея в виду преобразование как внешнего вида монастыря, так и заведенных в нем порядков (здесь вполне очевидна упомянутая выше двойственность термина instruere: suos instruere должно быть понято как «обучить», «наставить»); аббат-реформатор Вальтер из Хирсау в эпитафии назван его «первым основателем» [168]. На примерах аббатов – основателей и реформаторов – с еще большей очевидностью, чем в отношении созидателей-мирян, выступает функция «выстраивания» человеческой общности, ибо монастырская община – гораздо более упорядоченное сообщество, чем круг прихожан, а курирование этой общности аббатом более непосредственное, чем в случае светского правителя и его подданных.