Человек, который любил собак - Чэндлер Раймонд. Страница 5

– Свои неприятности я принес с собой, – сказал я. – Вернее, часть – другая часть, наверное, прибежала раньше меня. Девушка по имени Изабель Снейр удрала из дому в большом городе, а ее собаку видели здесь. Я разыскал собаку, но люди, у которых она была, решили пойти на любые неприятности, лишь бы заткнуть мне рот.

– Вот как? – спросил шеф с отсутствующим видом. Его брови поползли на лоб. Я, честно говоря, уже не очень хорошо понимал, кто тут кого водит за нос – я его или он меня.

– Повернуть бы ключик в двери, а? – сказал он. – Вы все-таки помоложе меня.

Я встал, повернул ключ, вернулся на место и достал сигарету. За это время на столе у шефа уже очутились бутылка, судя по виду, именно того, что нужно, две стопочки и горсть кардамоновых зерен.

Мы выпили, и он щелкнул в зубах три или четыре зернышка. Мы жевали кардамон и глядели друг на друга.

– Ну, давайте выкладывайте, – сказал он. – Теперь я в состоянии воспринимать.

– Слыхали когда-нибудь про типа по прозвищу Фермер Сейнт?

– Слыхал ли я! – он грохнул кулаком по столу так, что запрыгали кардамоновые зернышки. – Да на нем висит чуть не сотня дел. Ведь это тот, который чистит банки?

Я кивнул, стараясь как-нибудь незаметно заглянуть ему в глаза.

– Он работает вместе с сестрой по имени Диана. Они одеваются по-деревенски и обрабатывают государственные банки в маленьких городках. Отсюда его прозвище – Фермер. За сестрой его тоже много чего есть.

– Я безусловно хотел бы прибрать к рукам эту парочку, – твердо сказал шеф.

– Тогда почему же вы, черт побери, этого не сделали? – спросил я.

Я совру, если скажу, что он стукнулся об потолок, но он разинул рот так широко, что я испугался, как бы его нижняя челюсть не ударилась о коленку. Глаза вылупились, как два печеных яйца. Струйка слюны потекла по жирной складке в уголке рта. Наконец он захлопнул рот с изяществом парового экскаватора.

Если это была игра, то он был великий актер.

– Повторите еще раз, – прошептал он.

Я вынул из кармана сложенную газету, развернул и показал ему колонку.

– Посмотрите это сообщение об убийстве Шарпа. Ваша местная газета работает из рук вон плохо. Тут говорится, что неизвестный позвонил в департамент, ребята выехали туда и нашли труп в пустом доме. Это чушь собачья. Я там был. Фермер Сейнт с сестрой там был. Ваши ребята были там вместе с нами.

– Предательство! – завопил он вдруг. – Предатель в департаменте.

Его лицо стало серым, как мышьяковая липучка для мух. Дрожащей рукой он опрокинул еще две рюмки.

Теперь была моя очередь щелкать кардамоновые семечки.

Он опрокинул одним глотком еще стопочку и нашарил на столе коробку селектора. Я уловил фамилию Гэлбрейт. Я пошел и отпер дверь.

Ждать нам пришлось не очень долго, но шеф успел опрокинуть еще две стопки. Цвет лица его заметно улучшился.

Тут дверь открылась, и через порог лениво переступили кожаные мокасины того самого рослого рыжего полисмена, который оглушил меня дубинкой. В зубах его торчала трубка, руки в карманах. Он прикрыл плечом дверь и небрежно прислонился к ней спиной.

Я сказал:

– Привет, сержант.

Он взглянул на меня так, словно хотел бы расквасить мне физиономию и сделать это по возможности не торопясь.

– Значок на стол! – заорал толстый шеф. – Значок! Вы уволены!

Гэлбрейт подошел к столу, оперся на него локтем и наклонил лицо почти к самому носу шефа.

– Что за шуточки? – спросил он басом.

– Фермер Сейнт был у вас в руках, и вы его упустили, – орал шеф. – Вы и этот кретин Дункан. Вы позволили ему ткнуть вас дробовиком в брюхо и смыться. Все. Вы уволены. У вас теперь будет не больше шансов найти работу, чем у маринованной устрицы. Давайте значок!

– Какого черта вы лезете ко мне с каким-то Сейнтом? Кто это такой? – спросил Гэлбрейт равнодушно, выпуская дым в лицо шефу.

– Он не знает! – рыдающим голосом обратился шеф ко мне. – Он не знает! Вот с каким человеческим материалом мне приходится работать.

– В каком смысле работать? – небрежно поинтересовался Гэлбрейт.

Толстый шеф вскочил, словно его ужалила в нос пчела. Он сжал мясистый кулак и двинул Гэлбрейта в челюсть с сокрушительной, по всей видимости, силой. Голова Гэлбрейта откачнулась примерно на полдюйма.

– Не надо, – сказал он. – А то надорвете пупок, и что тогда будет с департаментом?

Он оглянулся на меня и снова посмотрел на Фулвайдера:

– Сказать ему?

Фулвайдер тоже взглянул на меня, чтобы проверить, какое впечатление произвел спектакль. Рот у меня был разинут, а на лице столько же понимания, сколько у деревенского мальчика на уроке латыни.

– Ну скажи, – проворчал он, сжимая и разжимая кулак.

Гэлбрейт закинул толстую ногу на угол стола, выбил трубку, потянулся за бутылкой и налил себе виски в стакан шефа. Он вытер губы и широко осклабился. Рот у него был такой, что дантист мог бы засунуть туда по локоть обе руки.

– Когда мы с Дунком сунулись в эту малину, – сказал он спокойно, – ты лежал холодненький на полу, а над тобой стоял долговязый тип с дубинкой. Баба стояла у подоконника возле кучи газет. О'кей. Долговязый начинает вешать нам какую-то лапшу на уши, тут где-то позади начинает выть собака, и мы оборачиваемся в ту сторону, а баба в это время вынимает из-под газет двенадцатикалиберный обрез и показывает нам. Что нам оставалось делать? Только постараться быть паиньками. Она не могла промазать, а мы могли. У долговязого в штанах оказались еще пушки, и они связали нас как миленьких и запихали в чулан, а там было достаточно хлороформа, чтобы успокоить кого хочешь без всяких веревок. Потом мы услышали, как они отчалили на двух машинах. Когда мы выбрались, жмурик валялся там один. Так что нам пришлось состряпать эту штуку для газет попристойнее. Никаких новых концов мы до сих пор не нашли. Ну как, вяжется с твоей историей?

– Неплохо, – сказал я. – Насколько я помню, эта женщина сама звонила в полицию. Но я, конечно, мог ошибиться. Все остальное отлично увязывается с тем, что я лежал оглушенный на полу и ничего больше про это не знаю.

Гэлбрейт посмотрел на меня довольно злобно. Шеф разглядывал свой большой палец.

– Я пришел в себя в частном дурдоме, где лечат наркотиками и виски, на Двадцать девятой улице, – сказал я. – Хозяина зовут Сандстрэнд. Они накачали меня до такой степени, что я думал, будто я любимый десятицентовик Рокфеллера, и все старался прыгнуть орлом вверх.

– А, этот Сандстрэнд, – задумчиво произнес Гэлбрейт. – Этот тип давно уже зудит у нас как блоха в штанах. Может, мы сходим и дадим ему в морду, шеф?

– Ясно, что это Фермер Сейнт отправил туда Кармади, – задумчиво произнес Фулвайдер. – Значит, у них должна быть какая-то связь. Я думаю, вам, пожалуй, стоит съездить. И возьмите с собой Кармади. Как, хотите туда прокатиться? – спросил он меня.

– Неужто нет? – откликнулся я с энтузиазмом.

Гэлбрейт посмотрел на бутылку. Он проговорил осторожно:

– За этого Сейнта и его сестру объявлено по куску вознаграждения. Если мы их возьмем, как будем делить?

– Я не в счет, – сказал я. – Я на твердом жалованье с покрытием всех расходов.

Гэлбрейт снова осклабился. Он качался на каблуках, и ухмылка его излучала самое густое дружелюбие.

– Ладненько. Машина ваша у нас в гараже внизу. Насчет нее нам позвонил какой-то япошка. Поедем на ней – мы с вами вдвоем.

– Может, вам нужна помощь, Гэл, – неуверенно пробурчал шеф.

– М-м-м. Нас с ним вдвоем и так целая куча. Он крутой мальчик, иначе бы он тут сейчас не разгуливал.

– Отлично, – радостно сказал шеф. – Еще по маленькой на дорожку.

Но он все еще был не в своей тарелке. Он забыл про свой кардамон.

7

При дневном свете это было приятное место. Под окнами густо цвели кремово-желтые бегонии, анютины глазки большим круглым ковром устилали подножие акации. Алая вьющаяся роза на шпалере закрывала одну сторону дома, а с другой стороны, у стены гаража, нежно щебетали среди душистого горошка бронзово-зеленые колибри.