На берегах реки Ждановки - Петров Сергей. Страница 26

Самой верующей у нас в семье была бабушка. Папа состоял в партии, мама работала учительницей в школе, и хотя они не препятствовали моему крещению, сами в церковь не пошли. Впрочем, несмотря на строгое время, детей тогда практически всех крестили, ибо живы были родившиеся до революции и очень набожные бабушки и дедушки. Они-то и вели малюток в храмы, часто тайком от родителей. Они ушли, и в 1970-х годах детей крестить почти перестали – вот почему в конце ХХ века в церкви пришло креститься так много взрослых людей.

…Таинственная и праздничная атмосфера богослужения поражала и пугала. Громовые раскаты голоса дьякона, при чтении которым молитвы дети начинали плакать, удивительным образом сочетались с нежными голосами церковного хора, вселяющего в душу умиротворение. Все это вместе с морем горящих свечей врезалось в память, и сколько бы я не посещал службу во взрослые мои годы – детское впечатление осталось ничем незаслоненным.

Помимо батюшки, очень серьезного, запомнил вкус церковного вина – кагора. Вкус теплый и терпкий. До сих пор, возможно, из-за впечатлений детства, это мое любимое вино. Когда я об этом рассказываю, мне не верят; хотя, может быть, действительно странно, что яркое впечатление детства – вкус кагора в церкви.

Если говорить о процедуре крещения, то помню ее слабо, совсем не помню, кто был моими крестными – возможно, это были незнакомые прихожане церкви, а может, и соседи по коммунальной квартире. В конце батюшка, обращаясь к взрослым, сказал, словно отрезал:

– Будут причащаться ваши дети – не станут болеть! Но силой их в церковь не гоните, будет потребность – сами придут…

Когда вышли из собора на улицу, был яркий солнечный день, особенно приятный ленинградцам после затяжной и серой зимы. По скверу, что расположился рядом с собором, уже вовсю бежали ручьи, и вода скапливалась в большущую лужу: ее всегдашнее наличие оправдывало название места – Мокруша. С Финского залива дул свежий морской воздух, еще холодный, но уже пахнущий весной, которым невозможно надышаться. Мамы и бабушки с детьми и внуками в сквере перед собором дополняли картину беззаботного весеннего дня. Нам этот сквер казался существовавшим вечно, ну или хотя бы столько же, сколько существует сам Князь-Владимирский собор. Однако разбили его лишь в 1875 году, когда собору исполнилось почти сто лет. Как показывают архивы, инициаторами обустройства этого места выступили петербургские купцы, в частности владелец Пушкарских бань Ефим Овчинников. Он же взялся за земельные работы по обустройству сквера; автором проекта выступил директор Императорского ботанического сада Э.Л. Регель.

На территорию сквера подвели водопровод, проложили водосточные трубы, чем немного осушили это весьма болотистое место. Чуть позже, в 1882 году, в память убиенного императора Александра II на границе сквера со стороны Большого проспекта возвели сначала деревянную часовню во имя Св. благоверного князя Александра Невского, а в 1886 году заменили ее каменной. Автор проекта – архитектор Н.Н. Ковригин.

В советское время часовня сиротливо стояла без крестов и декора, служа вместилищем то для какой-то конторы, то для магазина «Табак».

После крещения, став чуть взрослее, я услышал от соседей по квартире о чудесном случае, произошедшем в Князь-Владимирском соборе. Однажды в храм в будний день вошло несколько взволнованных морских офицеров и быстрым шагом направились к иконе святителя Николая Чудотворца. Кто бывал в Князь-Владимирском соборе, помнят эту большую икону в северной стороне храма. Офицеры громко разговаривали между собой, привлекая внимание окружающих. Молодой священник подошел узнать, в чем дело.

– Вот этого бога я видел! – сказал коренастый капитан, указывая на икону Св. Николая Чудотворца. – Когда мы тонули в Баренцевом море, он шел по волнам.

– И что было дальше? – спросил священник.

– Судно тонуло… На надувном плоте, в который мы едва поместились, было холодно. Вода захлестывала и тут же замерзала на одежде. Я начал терять сознание. Как водится, вспомнил маму, а потом, открыв глаза, вдруг увидел этого бога…

– Это не бог, это святитель Николай Чудотворец, – перебил священник.

– Ну, значит, святого… Он подошел совсем близко, перекрестил нас, и страх за свою жизнь у меня внезапно пропал. Кто-то дал глотнуть спирта, я пришел в сознание, а вскоре подошла помощь. Они удивлялись, как мы в такой шторм удержались на плоту.

Офицеры постояли еще некоторое время у иконы и ушли, а тот, кому Николай Чудотворец явился в море, приходил потом в храм еще не раз. Как рассказывали, обычно перед дальним походом.

Я бы и эту услышанную в детстве историю забыл, если бы недавно не услышал ее повторение от того самого священника, который общался с моряками в Князь-Владимирском соборе. Только теперь это не молодой священник, а убеленный сединами настоятель Свято-Парголовского храма протоиерей Михаил Сечейко. В Князь-Владимирском соборе он служил с 1952 по 1995 год.

«Улица архитекторов»

Если бы по какой-то причине Ждановскую набережную и Ждановскую улицу решили вдруг переименовать, то лучшее название, чем «улица архитекторов», едва ли нашлось. По крайней мере, в этом случае наименование соответствовало бы действительности, ибо в XIX – начале XX веков в этих краях проживало несколько известных архитекторов, оставивших свой след в истории города и России. Кто-то возразит, что в динамично застраивавшемся Петербурге профессия архитектора не являлась редкой; представители этого рода деятельности проживали в самых разных частях города, на самых разных улицах, и это будет верно, однако на Ждановских их все же было непропорционально много: А. Щедрин, Ф. Эппингер, Ф. Нагель, П. Волков, В. Курзанов. Причем жили они не в многоквартирных доходных домах, где легко затеряться, а в собственных особняках, которые любой желающий мог найти, даже не помня номер дома, а просто называя фамилию владельца.

И еще одна особенность: участки, которыми владели архитекторы, находились неподалеку друг от друга. Стоит ли искать в сем факте закономерность? Видимо нет, поскольку зодчие жили и работали в разное время, не всегда были знакомы друг с другом. Однако что-то же привело их на берега Ждановки? Думается, во-первых, профессиональная деятельность – по проектам А. Щедрина, Ф. Нагеля, В. Курзанова строили на набережной Ждановки и на Петровском острове, поэтому имело смысл селиться поблизости, а во-вторых, – относительная дешевизна земли. Кому, как не архитекторам, было не знать, что эта дешевизна временная, учитывая близость центра города.

Особняк архитектора Ф. Нагеля на Ждановской улице, 5. Эскиз с чертежа 1873 года

Творения упомянутых зодчих сохранились на карте города, а вот участки и особняки, которыми они владели, – не все; впрочем, это не мешает нам вспомнить места их проживания на Ждановке, а заодно и их дела.

Несомненно, Федора (Оскара) Борисовича Нагеля (1831–1903) на Ждановку привело пиво. Взявшийся в 1864 году по приглашению российско-баварского пивоваренного предприятия «Бавария» за проектирование на Петровском острове корпусов нового завода, он, можно сказать, увяз здесь на целых шесть лет, сроднившись с районом. Заказ был выгодным, но требовал колоссальных усилий. Это сейчас в справочниках скупо перечислятся все архитекторы, приложившие руки к постройке «Баварии», в том числе и Ф. Нагель, но не упоминается тот факт, что Нагелю досталась самая трудоемкая работа. Дело в том, что архитектор вынужден был в первое время не столько проектировать новые корпуса, сколько приспосабливать имевшиеся. На участке, доставшемся «Баварии» от прежнего владельца Блюмберга, уже имелись сооружения производственного характера, которые следовало приспособить к нуждам нового завода, плюс в дополнение к ним необходимо было быстро построить ледники (холодильники) и склады для хранения пива. Кто знает, что такое строить, а что такое перестраивать, согласится: второе бывает порой сложнее первого. Не случайно Ф. Нагель, чрезвычайно плодовитый архитектор, в 1860-х годах практически нигде, кроме «Баварии» не строил.