«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году - Васькин Александр Анатольевич. Страница 17

Избирая вас для сего важного дела, Я прошу Всемогущего Бога, да благословит деяния ваши к славе Российского оружия, и да оправдает тем счастливые надежды, которые Отечество на вас возлагает». 8 августа 1812 года. [39]

Немалую роль сыграло в этом решении письмо Ростопчина, о чем царь говорил своим приближенным. В Москве известие о новом главнокомандующем встречают ликованием, связывая с ним надежду на скорую победу над врагом. Рад и московский градоначальник. Но пройдет каких-то лет десять и Ростопчин весьма скептически оценит те августовские дни: «Москва дала новое доказательство недостатка в благоразумии. При вести о его назначении все опьянели от радости, целовались, поздравляли друг друга».

«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году - i_041.jpg

Барклай-де-Толли М.Б.

Гравюра С. Карделли. 1810-е гг.

С Кутузовым Ростопчин близко познакомился еще в царствование Павла. Тогда Ростопчин как глава военного департамента на служебной лестнице стоял даже выше будущего главнокомандующего. Теперь же им суждено было перемениться местами – как только армия вступала в пределы Московский губернии, московский градоначальник поступал в полное распоряжение Кутузова.

В своих мемуарах Ростопчин, превратившийся в козла отпущения после окончания войны, уже не сможет скрыть своей неприязни к покойному главнокомандующему: «Этот ген. Кутузов, тело которого похоронено в петербургской соборной церкви, которому полагается воздвигнуть памятник, которого рискнули называть спасителем России, – имел в 1812 году 68 лет от роду. В турецкую войну, когда он был еще майором, неприятельская пуля пробила его череп, позади глаз; рана эта, названная беспримерной, потому что он вылечился и сохранил зрение, сделала его известным с благоприятной стороны. Этот человек был большой краснобай, постоянный дамский угодник, дерзкий лгун и низкопоклонник. Из-за фавора высших он все переносил, всем жертвовал, никогда не жаловался и, благодаря интригам и ухаживанью, всегда добивался того, что его снова употребляли в дело, в ту самую минуту, когда он считался навсегда забытым».

«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году - i_042.jpg

Голенищев-Кутузов М.И.

Гравюра Д. Хопвуда. 1813 г.

Вполне возможно, что на месте Кутузова в Казанском соборе мечтал лежать сам Федор Васильевич, а ему нашли место лишь на Пятницком кладбище Москвы. За несколько лет до смерти нелюбовь к Кутузову несколько поутихнет: «Ненависть между мною и Князем Кутузовым никогда не существовала, да и время не было заниматься оной. Мы не имели никаких выгод обманывать друг друга, и не могли трактовать вместе о сожжении Москвы, ибо никто о том и не думал. Правда, что во время моего с ним свидания у заставы он уверял меня о намерении дать сражение, а вечером, после военного совета, держанного на скорую руку, он прислал ко мне письмо, в котором уведомлял, что вследствие движения неприятеля, он видит, к сожалению, себя принужденным оставить Москву, и что идет расположиться со своей армией на большой Рязанской дороге».

Их памятное свидание у заставы в гуще отступающих русских войск войдет в историю. Но до него оставался еще месяц. А пока Москва ликовала.

Назначение Кутузова, как это не покажется странным, лежало в том же русле, что и назначение Ростопчина на Москву. Обществу российскому надоел Барклай, под командованием которого армия постоянно отступала. И тогда Александр призвал Кутузова, хорошо говорившего по-русски то, что от него хотели услышать. Обращает на себя внимание поразительная уверенность общества, что одноглазый Михаил Илларионович и есть та волшебная палочка-выручалочка, способная одним махом спасти и Москву, и Россию: «Весь народ в радости от назначения Кутузова главнокомандующим над обеими армиями… Он все поправит и спасет Москву. Барклай – туфля, им все недовольны; с самой Вильны он все пакостит только… Я поклянусь, что Бонапарту не видать Москвы», – не мог сдержать восторга чиновник ростопчинской канцелярии А. Булгаков.

Однако, в его же московском письме от 13 августа 1812 года есть и другие подробности: «Здесь большая суматоха. Бабы, мужеского и женского полу, убрались, голову потеряли; все едут отсюда, слыша, что Смоленск занят французами».

Об этом же писал и князь Д.М. Волконский: «19-го было объявлено, чтобы желающие покупали оружие, а наши войска отступили уже за Вязьму. Кутузов уже приехал и принял команду. Все винят Барклая и отчаиваются… Из Москвы множество выезжают и все в страхе, что все дома будут жечь. Единую надежду все полагают на распоряжения Кутузова и храбрость войск. Ожидают сюда государя… Публика радуется и полагает большую надежду на князя Кутузова, уверяясь, что он будет действовать наступательно».

Сколько интересных подробностей узнаем мы из этих дневниковых записей! С одной стороны, вновь в Первопрестольную ждали государя, возлагая на него надежду на спасение. С другой стороны, уже ползли по городу слухи о будущих пожарах, хотя до сдачи Москвы оставалось еще немало времени.

Эта цитата с большей достоверностью создает картину Москвы перед сдачей ее французам.

«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году - i_043.jpg

Вид Старого деревянного театра в Москве до пожара 1812 года

Исторические этюды о Москве. – Лондон, 1813.

Начало дела Верещагина

В начале июля 1812 года москвичи узнали, что в городе раскрыт заговор. Дадим слово очевидцу, Бестужеву-Рюмину: «Июля 3 дня выдано в Москве следующее печатное объявление: «Московский военный губернатор, граф Растопчин, сим извещает, что в Москве показалась дерзкая бумага, где, между прочим вздором, сказано, что Французский император Наполеон обещается через шесть месяцев быть в обеих Российских столицах. В 14 часов полиция отыскала и сочинителя, и от кого вышла бумага. Он есть сын Московского второй гильдии купца Верещагина, воспитанный иностранцем и развращенный трактирною беседою.

Граф Растопчин признает нужным обнародовать о сем, полагая возможным, что списки сего мерзкого сочинения могли дойти до сведения и легковерных, и наклонных верить невозможному. Верещагин же сочинитель и губернский секретарь Мешков, переписчик их, преданы суду и получат должное наказание за их преступление». [40]

А вот и содержание дерзких бумаг:

1. «Письмо Наполеона к Прусскому королю.

Ваше величество! Краткость времени не позволила мне известить вас о последовавшем занятии ваших областей. Я для соблюдения порядка определил в них моего принца; будьте уверены, ваше величество, в моих к вам искренних чувствованиях дружбы. Очень радуюсь, что вы, как курфюрст Бранденбургский, заглаживаете недостойный ваш союз с потомками Чингиз-Хана желанием присоединиться к огромной массе Рейнской монархии. Мой статс-секретарь пространно объявит вам мою волю и желание, которое, надеюсь, вы с великим рвением исполните. Дела моих ополчений зовут теперь меня в мой воинский стан. Пребываю вам благосклонный Наполеон».

2. «Речь, произнесенная Наполеоном к князям Рейнского союза в Дрездене.

Венценосные друзья Франции! Дела в Европе взяли другой оборот. Повелеваю как глава Рейнского союза для общей пользы удвоить свои ополчения, приведя их в готовность пожинать лавры под моим начальством в поле чести. Вам объявляю мои намерения: желаю восстановления Польши. Хочу исторгнуть ее из неполитического существования на степень могущественного королевства. Хочу наказать варваров, презирающих мою дружбу. Уже берега Прегеля и Вислы покрыты орлами Франции. Мои народы! Мои союзники! Мои друзья! Думайте со мною одинаково. Я хочу и поражу древних тиранов Европы. Я держал свое слово и теперь говорю: прежде шести месяцев две северные столицы Европы будут видеть в стенах своих победителей Европы».

вернуться

39

Михайловский-Данилевский А.И. Отечественная война: юбилейное издание, 1812–1912. – СПб, 1912. – С. 81.

вернуться

40

Бестужев-Рюмин А.Д. Указ. соч. – С. 385.