История Авиации 2003 06 - Журнал История авиации. Страница 34

Меня несколько озадачило утверждение о полетах на Пе-2 «в одиночку», поэтому напрямую спросил, что же мог Пе-2 противопоставить немецким истребителям. «Если надо, Пе-2 мог немецкому истребителю такое устроить, что мало не покажется. Элементарно. Скорость у “пешки" конечно поменьше, но великолепная маневренность и возможность ведения огня в разных направлениях шансы в значительной мере уравнивали. Огня штурманов и стрелков немецкому истребителю следовало реально бояться, поскольку их возможности его сбить были весьма велики, на мой взгляд, намного больше, чем у их летчика огнем курсовых пулеметов. Поэтому, если одиночный ‘мессер” или “фокер” нападал на одиночную “пешку”, то еще неизвестно было, кто кого завалит. На “охоте" или разведке одиночная «пешка» уходила от истребителей довольно легко. В пике, скорость набрал, и только они нас и видели. Главное засечь их вовремя. Если же ты их “прозевал", то, от пары истребителей на один Пе-2, можно было и “отстреляться", отбить им охоту нападать. Запросто. Хорошо обученный экипаж, не супер, а просто хорошо обученный, на “пешке большие шансы против пары истребителей имел. Конечно, если количество немецких истребителей было больше пары, то, у одиночной “пешки”, шансы от них уйти были невелики. В отличие от атаки бомбардировщиков в строю, одиночную “пешку” можно атаковать со всех сторон.

Отправился я как-то раз на “охоту”. Меня же на ней и подловили. Дело было в 44- м, над Польшей. Как они меня гоняли! Пара “мессеров”. Чего я только в воздухе не выделывал, вцепились, не отпускают. Я даже в облака залетал. Вот где страху-то натерпелся! Меня-то слепым полётам никто не обучал. Первые несколько минут, пока дух переводил, было нормально, а вот потом… Лечу и кажется мне, что у меня все время крен растет. Смотрю на приборы, все нормально, а по ощущениям – всё нарастающий крен. Я сколько мог крепился, а потом экипажу говорю: “Ребята, больше не могу, выходим! Там, собьют нас “мессеры” или нет, ещё неизвестно, а тут точно, загремим”. Только мы из облаков выскочили, вот они “красавцы”! И всё опять по новой. Оторвались мы от них, только тогда, когда у них начало заканчиваться горючее. Но, “заколебали" они меня так, что мы за были, где находимся.

Полная потеря ориентировки. Летим, леса какие-то, реки. Ни черта не понятно. Прошу у радиста запросить пеленг на аэродром. Он говорит, что земля не отвечает. Качество нашей связи – дело известное. Да, попали… Горючее кончается и надо садиться на вынужденную. Представляешь, позор какой?! Офицер, гвардеец, а сел на вынужденную!… Но, повезло, определился, уже под самый обрез листа карты. Село приметной формы было, углом. Выяснилось, что мы уже, черти где, на востоке. Пошли домой. Приземлились. Техник, протягивает мне традиционного “бычка" и спрашивает: “А куда это вы носились?” “А что?” – спрашиваю, а сам думаю: “Откуда он знает?” – но вида не подаю. «Да – говорит, – пронеслись что-то над аэродромом и дальше полетели”. Оказывается, пока мы со штурманом, разложенную под ногами, карту изучали (и закрыли нижнее “стекло”), пролетели над собственным аэродромом и не заметили как. “Куда надо, туда и летали” – отвечаю, намекаю – мол, не твоё это дело. Ну, надо – так надо.

Но, самое интересное было не это. У нас, как утро обычно начинается? Составу, который летит на боевое задание, все специалисты полка дают указания, в том числе и начальник связи. Начальник связи обычно говорил стереотипную фразу: “Запрос пеленга на волне взаимодействия’. Когда я прилетел, зол был невероятно. Вылезаю и говорю моему радисту: "Я сейчас пойду и этих пеленгаторщиков поубиваю к … матери!", – а он мне, тихо так: “Не ходи”. “А что?” “Что такое волна взаимодействия?" Я оторопел. Волна взаимодействия уже установлена, только кнопку на рации нажми. “Ты, что не знаешь?! Почему у меня не спросил?!” “Я стеснялся". “Дурак!!..” Мой радист совсем молодой и зелёный был».

Немецкие истребители также знали о том, что «пешка» отнюдь не является лёгкой добычей, Тимофей Пантелеевич вспоминал, что обычно количество истребителей, выходящих в атаку на девятку Пe-2, составляло «…от четверки до восьмерки. Иногда могло быть и больше, иногда меньше. Под конец войны могли и в одиночку на девятку кинуться. В основном количество немецких истребителей было кратно двум, поскольку основой строя немецкой истребительной авиации была пара. Если наши идут в плотном строю, где все друг друга прикрывают, то один бомбардировщик может атаковать не больше двух истребителей, поскольку у них ограничены направления атаки, т. е., сколько бы их немцев не было, в таком бою противник твоего экипажа это конкретная атакующая пара. Ну, а против пары Пе-2 приличные шансы имел. Большое количество истребителей опасно тем, что способно атаковать много и часто. Не успеешь одну пару отбить, уже вторая наседает, а тут уже и третья, и так без конца. Просмотрел, “зазевался”, и тебе кранты…»

Я попросил оценить, сколько истребителей надо, чтобы сорвать бомбометание. «Много. Это потому, что надо сбить несколько бомбардировщиков. Чтобы сорвать бомбометание девятки бомбардировщиков нужно сбить ведущего этой девятки, а до него добраться можно только через ведомых. Это значит, что надо сбить двух – трех ведомых, а они своего ведущего прикрывают изо всех сил, поскольку штурман ведущего осуществляет основное прицеливание, это мозг группы, он вычисляет удар. Этот штурман даже оборонительного огня не ведет, целится. В случае с девяткой Пе-2 могу сказать, что там сбить ведущего – вообще превращается в проблему, поскольку оборонительные возможности “пешки” очень высоки. Чтобы девятка Пе-2 ушла с курса, надо поразить не менее трёх бомбардировщиков. Сбить девятку с курса необычайно сложно». Правда, справедливости ради, Пунёв добавил, что такое бывало, «Бывало и шесть, но это удовольствие немцы имели только в первые два года войны. В конце войны самое сильное истребительное противодействие мы имели при атаке венгерских нефтепромыслов. Эти районы немцы прикрывали истребителями очень здорово. Много их было. Там бывало, что за вылет мы теряли по две-три машины из “девятки", но ведущего – очень редко». Вообще, у Тимофея Пантелеевича сохранилось очень уважительное отношение к тому сильному врагу, которым были немецкие истребители. Бытует утверждение, что немцы предпочитали бить наших бомберов «на отходе», но Пунёв сказал, что, на их фронте, такое «…бывало, но не часто, потому что смысл атаки теряется. Задача истребителя – не дать отбомбиться, а после бомбежки какой смысл атаковать? Да и мы без бомб идем, маневр значительно легче, а значит и возможностей для отражения атаки больше. Атаковали, видимо, со злости. Конечно, когда наворочали тебе там «дров», разозлишься. Бывали такие атаки, но «на подходе» немцы атаковали чаще.

Вот как-то мы должны были ударить в районе Потсдама, и почему-то летели парой. Кажется, вышло это от чересчур “большого” ума, шибко грамотные были. Мы, мол, такие крутые, что и парой сработаем. Отбомбились очень удачно и, когда мы уже отбомбились, вот тут они на нас насели. Причем “свежие" – горючее еще всё и боекомплект цел. Мы и туда, и сюда, а они пытаются отсечь нас от восточных курсов. Четыре “мессера” на пару “пешек”. Как они нас!… Но и мы не лыком шиты. Отбились! Если бы в 1942 году, кто-нибудь сказал, что два бомбардировщика могут отбиться от четверки “мессеров”, я бы первый сказал: “Брехня!" – а вот, поди ж ты…

В этом бою я сбил одного из “своих" немцев, огнем курсовых пулеметов, но этот бой был очень тяжелый».

Наименований противостоящих истребительных частей Люфтваффе, как правило «…не знали, но отличали их точно, по эмблемам. Под Берлином нам противостояли “мессеры”, у которых был красный черт с луком и стрелой на хвосте. Это знали точно, эти парни такие мастера, что о-го-го! С ними надо было очень аккуратно. Мы их так и называли – “красные черти"» 1* .

Общее впечатление о немецких истребителях у Пунева сложилось как об очень серьёзном и изобретательном противнике, чуждом шаблонных методов ведения боя «…шаблона не было. Всякий раз по-разному, и всякий раз внезапно. Как им удавалось?! Черт его, откуда он взялся, вроде ж вот только смотрел, секунду назад, не было, и слышишь, уже гремит! Немцы были грамотным, умелым и дисциплинированным противником. А рассказы о трусости и неумелости немцев это рассуждения “дьячков” – политработников. Я на язык злой был, как только слышал такое, так им и говорил: “Тебя бы такого смелого и умного, этому трусливому да глупому – на один зуб!". В конце войны, бывало, немецкие истребители, влезали за нами в зону зенитного огня – настоящие “камикадзе"».