Светорада Янтарная - Вилар Симона. Страница 18

Светорада быстро определила, где находится прибывший из Херсонеса корабль, даже понаблюдала за его разгрузкой. Дорофее не нравилось в порту, ей претили дерзкие взгляды и шутки моряков. Вскоре она стала просить Светораду уйти отсюда, ныла, что уже проголодалась. Чтобы успокоить наставницу, княжна дала знак Силе, и тот купил для нее жареных каштанов, которые готовили тут на противнях монахи из соседней обители. Их поливали медом или оливковым маслом, как было принято в Константинополе, однако древлянин Сила не представлял себе, как можно есть такую гадость.

– Вот если бы маслицем умастить душистую краюху хлеба, – мечтательно произнес он, – а еще чуток присолить, да с лучком зеленым. Мммм… – Он даже прикрыл от удовольствия глаза.

Светорада тут же подхватила его мысль: мол, если хлеб такой пышный и душистый, как на Руси пекут, да с трещинками на корочке, а не как эти плоские сухие лепешки, какие тут продают, то… Они поговорили по– русски, затем понимающе переглянулись и кивнули друг другу – госпожа и ее охранник– раб. Оба поняли, что думают об одном и том же.

Светорада повернулась к Дорофее и сказала, что отпускает служанок с покупками домой, а они с Силой наймут в порту лодку и отправятся за город, в предместье Святого Маманта, где обычно селились прибывшие из Руси гости. Однако Дорофея неожиданно встрепенулась и тоже выразила желание отправиться с ними.

– За корчмарем Фокой соскучилась, не иначе, – хитро усмехнувшись, заметил Сила.

Светорада улыбнулась, видя, как просияло смуглое личико ее солидной наставницы. Этот русский Фока, содержавший довольно приличную корчму в предместье Святого Маманта, давно жил в Константинополе. Он стал настоящим византийцем, но не порывал связей с земляками. Свое славянское имя он давно забыл, и все в городе называли его христианским именем Фока. Корчмарь умел ладить со всяким, а строгую Дорофею обхаживал в столь игриво– веселой манере, что почтенная матрона, кажется, немного влюбилась в него. Она никогда не пеняла госпоже, когда у той вдруг возникало желание отправиться в предместье, где селились русы. А такое бывало не единожды. Светораду, привыкшую к роскошной жизни, вдруг обуревала тоска по своим, начинали мучить воспоминания о прошлой жизни, о ее прекрасной былой любви… Тогда ей хотелось услышать славянскую речь, побывать среди русов, наконец, просто отведать стряпню русской кухни, какую специально готовили в корчме у Фоки для русских гостей.

Небольшое парусное суденышко быстро довезло троих пассажиров до предместья за огибавшую город с суши стену Феодосия. [58] Отсюда дорога вела мимо Влахернского дворца в сторону монастыря Святого Маманта. Так же называлось и все предместье – в честь святого и одноименного старого загородного дворца императоров. Здесь можно было услышать славянскую речь, увидеть светлобородых витязей с Руси, и Светораде по мере приближения к предместью даже казалось, что она уже ощущает запах свежеиспеченного ржаного хлеба. Они пошли по предместью, которое русские торговые гости ласково называли «У мамы».

Глава 4

– Я хочу хлеба, Фока! – сказала Светорада, усаживаясь за столик во внутреннем дворе корчмы. – Понимаешь, нашего русского хлеба. А еще я хочу темного пенного квасу!

Княжна огляделась: по периметру внутреннего двора стояли выбеленные строения, а вдоль них – деревянные галереи на подпорах с уводящими на второй этаж лестницами, откуда видны двери в комнаты для постояльцев. Корчма Фоки не простое питейное заведение, а эргастирий – так называли в Константинополе гостиницы. Но главное все же – это дворик, куда можно зайти любому, чтобы выпить, перекусить, поделиться новостями. Благодаря тому, что дворик укрыт навесом из густо переплетенной лозы, которая дает прохладу и полумрак, здесь довольно уютно. Премилая корчма. Или, по– ромейски, эргастирий.

Корчмарь Фока, явившись с тряпкой, самолично вытер перед посетительницей столешницу. Был он крепенький, толстенький, с коротко, по– ромейски, подрезанной челкой, но широкой белокурой бородой, как у русов. В лице его было нечто хитроватое, а уж как лукаво он подмигнул зардевшейся Дорофее!.. И при этом скороговоркой обратился к Светораде:

– Как же, как же, самая свежая выпечка, ароматная, тепленькая еще. А от кваса из погребов аж зубы ломит. Если пожелаете, есть еще вареники с творогом и сметаной, которые ну так и просятся в рот.

Но это уже к Силе, который просто сопел от удовольствия, предвкушая, что ему дадут эти «уши», как он называл любимое на Днепре славянское блюдо.

– А вам, может, еще и кашу с молоком подать? – тут же справился у Светорады корчмарь. – Гречневую, рассыпчатую, с маслом и медом.

Умелый делец Фока понимал, кто из этой троицы главный и кому прежде всего следует угодить. Он знал в Константинополе нескольких славянских красавиц, весьма неплохо устроившихся под благословенным небом Константинополя. Ведь иную русскую деву могли и в цепях привезти, чтобы выставить на рынке рабов, а потом, глядишь, она уже в шелках разгуливает. Славянские красавицы тут ценились, к ним относились, как к достойной драгоценности, и девы начинали важничать, выглядели вполне довольными. И все равно, бывало, то одна, то иная зайдет в предместье Святого Маманта, в корчму Фоки. Некоторые выспрашивали новости у русских торговых гостей, другие пытались весточку отправить, но чаще просто приходили отведать привычной стряпни да перемолвиться словечком на родном языке. Иные даже сами начинали делиться своей историей – кто с грустью, а кто и похваляясь. Но только не эта красавица Янтарная. Фока давно выведал, под чьим покровительством эта молодка живет в Царьграде, но сама она ничего не рассказывала о себе. А он и не докучал. Расплачиваются с ним щедро – большего и не надо.

Когда мальчик– слуга поставил перед княжной миску с горячей кашей, она только ахнула. Гречневая! Как же давно она ее не едала! Вкуснотища да и только!

Через какое– то время Светорада отметила про себя, что Фока не подсел к ним за столик, как обычно, не попытался завести веселую беседу, шутливо затрагивая при этом Дорофею. Сейчас он все больше крутился рядом с какими– то русами, выглядел озабоченным. Ну и на нежные улыбки Дорофеи никак не реагировал. Наставница даже засопела, разочарованная подобным невниманием, сидела, размешивая в миске кашу с молоком. Отчего– то молоко не считалось у ромеев лакомством. Молоко – это продукт для изготовления масла и сыра, ну и еще для сыворотки или косметических средств, а вот сам продукт в чистом виде они не больно жаловали.

Фока по– прежнему избегал их. Суетился, выходил куда– то, поднимался на второй этаж, а затем опять спускался во дворик корчмы и подсаживался к группе гостей– купцов, кои сидели за длинным столом под одной из лестниц и о чем– то негромко переговаривались. Светорада присмотрелась к этим русам. Они выглядели как обычные гости с Руси – бородатые, в вышитых рубахах. С ними были варяги, которых часто нанимали для охраны купцов в дороге. Но в этот раз Светорада обратила внимание, что среди приезжих сидела баба, вернее девка, но не из тех разбитных служанок, к чьим услугам за плату порой прибегали приезжие, а вполне достойная девица, даже красивая: высокая, румяная, большеглазая, с длинной русой косой на плече. Славянка по виду, да и ее светлая рубаха с вышивкой на предплечьях тоже была не местного кроя, как и темная запашная юбка на бедрах. Колоритная особа, может, только на придирчивый вкус Светорады несколько крупновата. А подле нее сидел варяг, лицо которого показалось Светораде знакомым. Как же, видела его и ранее в эргастирии Фоки, когда сюда прибывали торговцы с Руси. Да и не признать такого было трудно: рослый, как все скандинавы, с медно– рыжими косами вдоль лица и длинными усами, обрамлявшими крепкий подбородок. Заметный мужчина, особенно среди смуглых невысоких ромеев, к тому же по– своему привлекательный. Одет богато, хотя весь его облик, как и меч у бедра, свидетельствовал, что это скорее воин, а не принарядившийся щеголь, который облачился в яркие византийские одежды. Светорада даже вспомнила, что его зовут Фарлаф, что он любит погулять, пошуметь, но впервые видела его таким сосредоточенным и мрачным. Сейчас вокруг Фарлафа собрались почти все славянские постояльцы Фоки. Они о чем– то разговаривали, а он молчал, крепко обнимая за плечи свою грустную подругу.