Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 129

Дар её пробившим снежную корку первоцветом поднимал голову. Это было начало, первая робкая заря её силы, и Берёзка пробиралась в тумане наугад, постигая себя саму. Познала она и плотскую близость, но «телесная любовь» её не впечатлила – быть может, оттого что Первуша сам в этих делах оказался не слишком опытен. В тёплом сумраке супружеской спальни он дразнил Берёзку паучишкой, играл с её волосами, неуклюже возился, лизался, как телёнок, и удовлетворялся прежде, чем молодая жена успевала что-то почувствовать. Работал он много, а в отношении супружеского долга нравом обладал вялым. «Недотыка», – пренебрежительно обозвала бы его иная требовательная охотница до плотских утех, но Берёзка почитала за благо, что «это» у них случалось редко, а терпеть приходилось недолго. Эта сторона жизни мало её волновала и виделась скорее малоприятным приложением к супружеству, нежели неотъемлемой потребностью. Между тем прошёл год, промчался второй, промелькнул третий, а она всё никак не могла понести дитя; свекровь, мечтавшая о внуках, печально вздыхала:

«Давно уж вы с Первушей живёте, а ты всё пустая ходишь…»

«Ничего, матушка, нам Драгаш вместо сына», – с беспечной улыбкой отвечала Берёзка.

«Драгаш Драгашем, а и своих деток пора уж бы вам заиметь, – качала головой Милева. – Жизнь-то коротка… А может, это – плата за твой дар ведовской».

Берёзка не думала об этом: её больше заботило, как помочь очередному просителю, пришедшему со своей бедой. Пошлёт ей судьба дитя – хорошо, а нет – ну что ж, быть может, не в материнстве её предназначение, а в служении людям.

Так она жила, понемногу становясь средоточием света и благополучия в семье. Вдохновенные чары вышивки на рубашках выливались в узоры на посуде, а когда Берёзка выходила на рынок за покупками, её узнавали и кланялись ей. Если бабушку Чернаву люди уважали и побаивались, то её юная преемница им трепета не внушала – её просто любили. Впрочем, Берёзка смущалась этой любви, уверенная, что не заслуживает такого почитания. Разве она великая чародейка? Нет. Всего лишь начинающая ведунья, мало что умеющая и ещё находящаяся на пути постижения собственных способностей…

Синеглазая воровка всё реже посещала её думы. От надламывающей, безнадёжной, пьющей душу страсти осталась лишь лёгкая дымка грусти, реявшая над ежедневными заботами, как вдруг судьба решила испытать её сердце на прочность. Прошлое, уже почти ушедшее за пелену вчерашнего дня, нагрянуло в гости, поскрипывая по снегу новенькими сапогами; однако в когда-то столь любимых глазах Берёзка увидела колкий ледок, а впереди воровки катилась волна жутковатой нечеловеческой силы. Внешне Цветанка почти не изменилась, но внутри у неё Берёзка чуяла нечто тёмное, когтистое и зубастое.

Они сидели друг напротив друга в светлице, и только спасительная нить ограждала Берёзку от неведомой тьмы в Цветанке. Нет, синеглазка не была враждебна и зла, напротив – выглядела смущённой и виноватой, но причин их с Дарёной исчезновения объяснять не стала. Когда из-под её верхней губы при усмешке выступили удлинённые клыки, на сердце Берёзки холодной каменной плитой опустилась жуткая догадка… Сейчас воровка держала своего внутреннего зверя в узде, но что будет с наступлением темноты?

Родители мужа, конечно, усадили гостью за стол. Берёзка с тоской видела: от той Цветанки, которую она обожала запретной страстью, почти ничего не осталось. Старая оболочка несла в себе новое содержание, и последние мучительные ниточки любви, связывавшие её с воровкой, грустно растаяли, рассыпались золотой пылью. Встреча со старыми друзьями прервалась, как только за окном начала сгущаться вечерняя синева: Цветанка выскочила из дома, оставив всех за столом в недоумении, а жёлтые искры в глубине её зрачков больно царапнули душу Берёзки и заставили её сжаться от холодной скорби. Тёмный, одинокий и страшный путь ждал Цветанку, и на этом пути Берёзка уже не могла её никак поддержать.

Ноющая боль то отступала, прогоняемая глотком отвара, то снова начинала подтачивать Берёзку, вспыхивая в низу живота злым колючим цветком, когда колымага подскакивала на колдобинах.

– Боско, отвернись, – проскрежетала девушка сквозь страдальчески сжатые зубы.

Тряпица опять вся пропиталась – хоть выжимай… Берёзка просунула под повязку чистый клочок льняной ткани, а использованный быстро выкинула в окошко дверцы. Это были не месячные: те давно бы уж кончились, да и срок для них ещё не подошёл. Ещё не хватало ей в дороге изойти кровью! Откинувшись на спинку сиденья, она молила целебные травки помочь ей. Увы, зачарованная нить, которую она обвязала вокруг пояса, отчего-то не действовала. Видно, правду сказала бабуля: ведунья может помочь кому угодно, кроме себя самой.

Озабоченная мордашка Боско уже была повёрнута к ней.

– Чего ты? – спросил мальчик.

– Хворь одолевает, – простонала Берёзка.

– Так ты ж ворожея – исцели себя!

Берёзка устало молчала. За окном тянулся бесконечный слякотный сумрак, отнимавший силы дышать, жить и двигаться дальше.

Когда Соколко уставал, они делали привал прямо на обочине дороги. Впрочем, долго стоять было опасно: в любой миг их могли найти навии, которые действительно шастали всюду целыми отрядами и вели себя, как хозяева.

– Тебе самой знахарь нужен, – покачал Соколко головой, пощупав горящий лихорадкой лоб Берёзки.

– В деревнях останавливаться опасно, – простонала та. – Многие уже заняты навиями…

– Да вижу – чай, не слепой, – вздохнул Соколко.

Постоялые дворы тоже кишели иномирными воинами: ни подкрепиться путникам, ни лошадей сменить. Наконец они всё же решили попытать удачи: четвёрка гнедых начала хрипеть и выказывать признаки переутомления.

– Загоним лошадей – и всё, приехали, – мрачно заметил Соколко. – Нет, как ни крути, а надо либо этим отдых дать, либо свежих запрячь.

Огонёк, пробивавшийся сквозь пелену дождливого мрака, сулил надежду или погибель. Путешественники приблизились к постоялому двору с опаской и сперва выслали неприметного Боско на разведку, и мальчик-зайчик принёс добрую весть:

– Всё тихо!

Хозяин двора, перепуганный и всклокоченный конопатый мужичок в потёртой меховой телогрейке, увидев вооружённых всадников сопровождения, сперва опешил: видно, худые новости дошли до него, и он со дня на день ждал врага.

– Не бойся, свои, – успокоил его Соколко. – Мы простые путники.

– Видать, всё ж не очень-то простые, коли с охраной ездите, – хмыкнул хозяин, близоруко щурясь в сторону дружинников Владорха.

– Что поделать, время настало такое – неспокойное, – устало вздохнул Соколко. – По одиночке нынче опасно ездить.

Мокрый сумрак вечных туч, нависая над головой, отнимал у изголодавшихся по свету глаз желание смотреть куда-либо, но выкарабкиваться из колымаги было всё же нужно. Плюх! Нога Берёзки попала в лужу жидкой грязи, смешанной с конским навозом, колени подломились. Она искупалась бы с головы до ног в этой жиже, по густоте напоминавшей тесто для блинов, но твёрдая рука дружинника поддержала её очень вовремя.