Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 184

Вновь зажурчали струи водопада, и Вукмира развела их в стороны своими удивительными руками, которым повиновалось само время. Поставив Берёзку на зелёный ковёр травы, Светолика покрыла быстрыми поцелуями её лицо.

– Обними от меня Зденку, – шепнула она. – И Ратибору.

– Пора, – повеял холодом разлуки голос Вукмиры.

– Да, – вздохнула княжна.

Все четверо растаяли в проходе, а Берёзка, оставшись одна у струй Восточного Ключа, ещё видела с закрытыми глазами прощальную улыбку Светолики. Она протянула к призраку руки, но он ускользал, глядя на неё с нежностью.

…Кто-то хлопал её по щекам и обрызгивал. Ласковые руки дев Лалады тормошили её, приводя в чувство, а вода с тихорощенским мёдом влилась в горло летней силой солнца.

– Что? Где… Что со мной? – бормотала Берёзка, не понимая, как оказалась лежащей на траве.

Безумным лучом душу ослепила надежда: всё – сон. Не было этого острого, как меч, слова «пора», и сейчас Светолика подбежит к ней, подхватит на руки, и они очутятся дома. И будет ласка её губ и горячее проникновение…

– Ничего страшного с тобой, – тихонько усмехнулась одна из дев. – Просто дитя ты понесла, голубка.

Не докричаться вслед, не догнать, не обнять, не рассказать о счастье. Она уже не узнает, не засмеётся, не закружит на руках, но остался сад, и осталась девочка-кошка с родными до оторопи глазами, у которой скоро родится сестричка.

– Вы опоздали, – сказала Берёзка дружинницам, прибывшим от княгини Лесияры.

Застывшее войско навиев окружало свободное от льда озерцо с полуостровком: по мановению руки Вукмиры остановились в воздухе не только пущенные стрелы и брошенные копья, но даже рябь на воде.

– Так и хочется подойти и пощёлкать их по носам, – усмехнулась Светолика.

– Не стоит этого делать, – отозвалась сестра Твердяны без улыбки. – Этим ты вызовешь их к нам.

– То есть, они как бы «отомрут»? – спросила княжна.

– Именно, так что баловаться не советую: чревато. Ну, что ж… – Вукмира бросила ласковый взор на сестру, и губы Твердяны дрогнули в ответной улыбке. – Слова все помнят?

– Там и запоминать-то нечего, – отозвалась Правда.

Они стояли на белом полуостровке, окружённые тёмной водой, и смотрели друг на друга, взглядом спрашивая: «Готова?» Короткие утвердительные кивки – и их руки соединились.

– Берёзка носит твоего ребёнка, – сказала вдруг Вукмира, бросив на княжну задумчиво-тёплый взор.

Улыбка белой молнией вспыхнула на лице Светолики, отразившись в глазах Твердяны с Правдой; промчавшись по кругу, радость свернулась клубочком у них под ногами. Голоса зазвучали, произнося заклинание, а вместе с последним словом окрестности поглотила огромная вспышка. Когда слепящая белизна померкла, вода уступила место тверди: озерцо превратилось в каменную площадку, по краям которой навсегда застыли причудливой пеной навии – защитники Калинова моста; в середине же возвышались четыре высоких утёса, очертаниями напоминавшие Правду, Твердяну, Вукмиру и Светолику. Глыбы эти соединялись перемычками: огромные каменные фигуры держались за руки. Вещий меч, погребённый в каменной толще, навсегда остался со своей новой хозяйкой, вместе с нею встав на страже мира и благополучия Яви.

Полетели пушистые хлопья снега, кружась в воздухе и оседая белыми шапками на утёсах. Через час в тяжёлом облачном покрове появилось первое чистое оконце, в котором мерцали звёзды.

8. Под чистым небом

– Владычица, за последнюю седмицу мы потеряли пять городов на востоке, четыре на севере и шесть на юге. Число деревень, из коих нас вытеснили за тот же отрезок времени, достигает сорока.

Дамрад, стоя над расстеленной на столе картой Воронецкого княжества, слушала воеводу Дархама и следила туманящимся взором за указкой, которую тот сжимал в своей волосатой, когтистой руке. Её кончик безжалостно очерчивал границу поражения, которое терпело доблестное войско навиев: передний край наступления кошек норовил сомкнуться в кольцо. Окружение… В этом котле горели полки – тысячи и тысячи превосходных воинов, застигнутых врасплох дневными нападениями.

С закрытием прохода оборвалась пуповина силы, которая питала покров туч, и в расчистившемся небе засияло ослепительное, убийственное для глаз ночных псов солнце. Кто-то так сильно постарался, что ясные дни шли один за другим, без единого пасмурного промежутка; количество хмари в Яви таяло с холодящей душу стремительностью, Марушин дух уходил в щели, подземные пещеры, водную глубь…

– Всё, не желаю больше тебя слушать, ступай, – перебила Дамрад воеводу досадливым и раздражённым взмахом руки с длинными, холеными коготками. – Довольно на сегодня дурных вестей.

– Какие будут распоряжения, госпожа? – Дархам свернул карту трубочкой, сунул её под мышку и подобострастно вытянулся – широкогрудый и пучеглазый, на коротких коренастых ногах, с брыластой, грубой мордой и выпирающими наружу загнутыми клыками. Ни дать ни взять – помесь пса с кабаном.

– Какие ещё тебе нужны распоряжения?! Неужто и так не ясно?! – Гневная горечь голоса Дамрад хлестнула пространство и рассеялась под потолком стайкой маленьких тающих призраков. – Просто старайтесь удержать то, что завоевали! Цепляйтесь зубами за каждый клочок этой проклятой земли! Вас выбивают из городов днём – возвращайте их себе ночами. Ночная тьма – всё ещё наш союзник; так используйте же его, насколько это возможно. Мстите, жгите, рушьте, лейте кровь!

– Есть, госпожа!

Дархам удалился, а Дамрад усталой походкой побрела к престолу и уселась, подперев кулаком подбородок. Четыре тысячи воинов охраняли вход в Навь, сорок сотен отъявленных головорезов, свирепых псов, воспитанников школы её имени – и что же? Не превосходящее по численности войско их победило, нет. Всего лишь четверо – четверо! Они явились туда одни, без какой-либо военной поддержки, без единого вооружённого отряда и… обратились в камень, прихватив с собою и всех навиев, что были поблизости. Заклинание сработало, и четыре тысячи воинов навеки остались там, в глухом лесу, около запечатанного прохода. Одним махом…

Павшая рать прошла едва ли половину пути до Белых гор: Вранокрыл вырвался из-под власти Дамрад, и помогла ему в этом Ждана, его бывшая жена. Она не была ни колдуньей, ни жрицей Лалады, но вступила в противостояние с воинственной повелительницей Длани и отбросила её прочь лучом ослепительной, жгучей силы… Дамрад видела её глаза – тёмные, печально-гневные, решительные и до дрожи прекрасные. Эта женщина также стала и виновницей прискорбного преображения Северги: тысячник Куграй, встретив однажды скитающуюся без дела навью, предложил ей вступить в его полк, но она отказалась, лишь переночевав в его шатре. Куграй сам слышал, как та во сне бормотала, зовя какую-то Ждану. У Дамрад не было сомнений: именно она, Ждана, передала Вуку через Севергу платок с проклятием чёрной кувшинки; у неё достало сил и оттеснить жаждущего мести оборотня из сознания его сына. Не владея никакими волшебными умениями, она, тем не менее, обладала чем-то, что позволяло ей покорять сердца всех вокруг и побеждать хитросплетённые замыслы своих врагов. Всюду была эта женщина, и её имя сверлило душу Дамрад горячим, настойчивым буравчиком, вызывая в ней странное, мучительное сочетание ненависти и вожделения. Будучи обладательницей пяти мужей и целого сонма наложников, владычица ценила и женскую прелесть. Основным «блюдом» в её постели были мужчины, а плоть хорошеньких дев она любила ласкать «на сладкое». Заполучить в свои руки эту темноокую, гордую Ждану, сломить её дух и растоптать волю, овладеть её душой и телом, сделав своей покорной игрушкой и жестоко терзая на своём ложе – эти будоражащие, навязчивые мечты лишали Дамрад сна и заставляли порой забывать о еде. Луч света слепил её снова и снова во сне; казалось, бил он не из пялец с вышивкой, а из самих глаз Жданы, прожигая Дамрад насквозь, и она пробуждалась в ледяном поту, с комком перепутанных чувств под сердцем, щекотных, как крылышки мотыльков. Она пыталась ловить этих порхающих тварюшек и давить в кулаке, но те слишком проворно увёртывались. Им не было названия, но они норовили оплести защитным венком образ Жданы, и грубый зверь-похоть ломал об этот живой, дышащий венок зубы.