Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 237

– Здравствуй, лада моя, – проговорила матушка Крылинка, ставя на каменную площадку плоское блюдо, на котором в окружении блинов с рыбно-сметанной начинкой стояла мисочка с кутьёй и чарка мёда. – Помним тебя, любим. Очень, очень тебя не хватает, моя родная… Но пусть твоя душенька летает свободно и отправится туда, где ей надлежит быть: мы тебя не держим. Да свершится всё по тому порядку, какой издревле богами заложен.

– Лучше и не скажешь, – вздохнула Лесияра.

Послышался громкий шёпот Рады:

– А бабушка Твердяна скушает всё это?

– Скушает, дитятко моё, – улыбнулась Крылинка. – Уж сколько раз я оставляла тут то блины, то кусочек пирога или рыбки – и всегда их кто-то прибирает.

– Может, звери лесные едят, – подала голос ясноглазая незнакомка с девочкой на руках.

– Тебе лучше знать, госпожа моя, – учтиво и миролюбиво отозвалась Крылинка. – Может, и звери. Неважно это. Дух снеди душу питает, вот что главное. И любовь наша – тоже.

Когда стали собираться домой на обед, она спохватилась:

– Ох, а мы же водички из Восточного Ключа так и не набрали! В очереди до вечера стоять придётся, поди…

– Зато мы набрали дюжину бочонков, – улыбнулась Лесияра. – Изволь, поделимся.

Крылинка начала было отмахиваться, но по приказу княгини дружинница принесла бочонок.

– Подставляй сосуд, матушка, – сказала она, поднимая его сильными руками и выбивая пробку.

Благодаря этому два кувшина и кожаный бурдюк не пришлось нести домой пустыми, а княгиня ещё и гостеприимно пригласила всех на обед в свой дворец, чем окончательно смутила Крылинку.

– Ох, государыня… Слишком большая это честь для нас, – забормотала та, прикрывая раскрасневшиеся щёки ладонями. – Сроду не обедала я во дворцах, не стоит на старости лет и начинать… Не место нам среди свиты твоей, госпожа, стыда не оберёмся! Мы уж как-нибудь своим кругом отобедаем, не серчай.

– Матушка, честью это будет для нас, а не для тебя, – проникновенно-тёплым, ласкающим сердце голосом молвила Лесияра. – Слава твоей супруги Твердяны поднимает и её, и всех её родных на заоблачную высоту, куда ни мне, ни Сёстрам не дотянуться. Не знаю, как для моих дочерей, а для меня почётно быть частью вашей семьи. Однако неволить тебя не стану… Я лишь хотела, чтобы мы собрались за одним столом: мы всё-таки не чужие друг другу, и многое связывает нас. А может, у вас посидим?

– Да как-то… не знаю даже, государыня, – замялась Крылинка. – Мы ж столько гостей не ждали – боюсь, угощения на всех может не хватить, а это не дело.

– Невелика беда, – рассмеялась Лесияра.

По мановению её руки всё разрешилось наилучшим образом. Крылинке оставалось только растерянно и ошеломлённо охать и всплёскивать руками, глядя, как дружинницы расставляют во дворе столы, раскидывают над ними надувающиеся на ветру паруса белоснежных с золотым шитьём скатертей и устанавливают лавки; шагая в проходы, они растворялись в пространстве, а спустя несколько мгновений возвращались с блюдами, полными приготовленных на княжеской кухне кушаний. Огромные, запечённые целиком рыбины красовались на них, тушки жареной птицы возвышались румяными горками, пироги манили золотистыми фигурками из теста, глубокие миски с алой, крупнозернистой, как клюква, икрой стояли рядом с высокими стопками блинов – бери ложку да накладывай, сколько душа пожелает. Когда во дворе не осталось места, столы начали ставить прямо вдоль улицы.

– Сколько ж яствы-то тут, ой! – ахала Крылинка. – Это ж всё Кузнечное можно накормить!

– И односельчанок своих зовите: у нас есть и куда усадить, и чем угостить, – щедро предложила Лесияра.

– Ох, госпожа, ты ж, поди, для дружины да гостей своих обед готовила, – пришло вдруг в голову Крылинке. – И теперь всё это – нам! А Сёстры-то не обидятся?

– А их мы сюда позовём, – сказала княгиня. – Ежели ты стесняешься во дворец мой идти, так мы и здесь всё устроим не хуже. Какая разница, где? Было б куда сесть и что съесть!

Возвращавшиеся из Тихой Рощи жительницы Кузнечного с любопытством подтягивались к столам – сперва только поглядеть да разузнать, кто так широко гуляет, а заслышав приглашение, не отказывались присоединиться. Кто-то нёс из дому свои кушанья – и им нашлось место, ничего не пропало. Дарёне всё это напомнило её собственный девичник, только намного роскошнее и щедрее размахом: те же столы под открытым небом, куча народу и то же солнечное, солоновато-свежее касание ветра…

Рагна, умерив свои желания, от души угощала ягодами посаженных рядом детей: поставив перед ними миски, полные земляники с молоком, она вручила им ложки.

– Кушайте, родненькие, не оглядывайтесь!

Радятко, Мал, Ярослав, Любима, Ратибора, Рада и Злата – все уписывали собранные Младой в Тихой Роще ягоды так, что за ушами трещало, а Рагна стояла у них за спинами с умилённой улыбкой, скрестив на груди руки, и любовалась стройным рядком детских головок за столом – этакая дородная, сияющая матушка целой оравы ребят.

– Многовато что-то народу… Не по себе мне. – Млада обглодала румяную утиную ножку и бросила косточку под стол.

– Лада, ну ты чего скисла? – Дарёна пододвинула к ней блюдо с жареными перепелами. И добавила шутливо: – Тебе не угодишь! Государыня Лесияра так старалась, а ты всё недовольна…

– Да дело не в том, – поморщилась та. – Просто тишины хочется. Может, я в Тихой Роще к ней привыкла, а может, и всю жизнь любила. Не знаю. Всё это сборище… бьёт и по ушам, и по глазам, и по всем чувствам, словно меня повалили наземь и пинают ногами. Давай сбежим, а, Дарёнка? Захватим с собой пирог – и куда-нибудь в горы… Туда, где никого нет – только мы.

– Младунь, ну, как-то нехорошо получится, – колебалась Дарёна. – От гостей убегать?

– А по моему разумению – в самый раз. – Млада колюче поблёскивала глазами из-под сдвинутых в одну чёрную полоску бровей.

Дарёна была готова на всё, лишь бы сорвать мертвящее покрывало печали с души своей родной кошки. Тоска эта пускала свои тягучие отростки и ей в сердце, заставляя меркнуть солнечный свет и отравляя горьким ядом самый сладкий мёд – с этим следовало что-то делать. Дарёна уже высматривала на столе что-нибудь такое, что было бы удобно взять с собой, когда одна из Старших Сестёр спросила:

– А не здесь ли живёт та певица, от чьего голоса у навиев шла кровь из ушей?

Дарёна никогда не видела эту княжескую дружинницу в лицо и не знала её имени. Короткие льняные волосы этой кошки лоснились на солнце светлой шапочкой, а к коже почти не льнул загар, и оттого её длинная сильная шея приобрела кирпично-красный оттенок. Выпила она уже немало, и в её голубовато-стальных, острых и твёрдых, как прозрачные самоцветы, глазах тяжело плыла мутная хмельная завеса.

– Да, Власна, она живёт здесь, – ответила на её вопрос Лесияра, сидевшая за отдельным столом с Жданой и самыми приближёнными Сёстрами. И усмехнулась: – А ты хочешь, чтобы она и твои уши пощекотала?