Корсары Таврики - Девиль Александра. Страница 53

Шквалистый ветер, казалось, дул со всех сторон, волны бросали корабль, как щепку, и уже начали захлестывать па­лубу, а темное небо готово было слиться со вздыбленным морем.

Понимая, что галера теперь полностью отдана во власть сти­хии и носится в морском пространстве по воле волн, Вера по­чувствовала что-то вроде угрызений совести и прокричала на ухо Карло:

— Прости меня! Это все из-за моего желания отомстить...

— Ты совсем как Ринальдо, который ради мести Ихсану по­губил галеру и сам едва не погиб, — откликнулся Карло.

— Я готова умереть, лишь бы ты и все матросы остались живы!

— Не говори глупостей, Вероника. Мы или погибнем все вместе, или спасемся разом.

Несколько часов галеру носило по бушующему морю, и ее пассажиры переходили от отчаяния к надежде. Наконец, под вечер буря немного стихла и люди увидели вдали темные очертания берега.

— Теперь главное — не разбиться о скалы! — прокричал Карло, обращаясь к кормчему. — По всей видимости, нас при­бьет к берегу где-то западнее Амастриды.

— Значит, мы попадем к туркам? — встревоженно спроси­ла Вера.

— Сейчас надо беспокоиться, чтобы мы не попали к Харону, — ответил Карло.

— Но оказаться в плену у нехристей — это не лучше! — про­кричала девушка.

— У нас есть надежда выбраться отсюда — если, конечно, останемся живы, — ободрил ее Карло. — Турки ведь не держат охрану по всему побережью. А мы, скорей всего, попадем в пустынное место где-нибудь между скал.

Оглянувшись, Вера внезапно увидела Луиджи, о котором со­всем забыла во время бури. Он стоял на кормовой палубе, смо­трел на девушку пристальным взглядом и, казалось, не замечал бушующей вокруг опасности. Вера невольно отметила про се­бя, что этот красивый генуэзец, видимо, не робкого десятка и вряд ли похож на своего случайного приятеля Угуччоне.

В последних лучах тусклого от непогоды дня корабль нако­нец благополучно достиг берега. Впрочем, благополучие это было относительное: мачты и паруса нуждались в ремонте, корпус в одном месте получил повреждение и дал течь. Рустико, выполнявший на судне обязанности плотника и мастера парусов, имел в своей кладовой необходимое количество бру­сков, досок, парусины, пакли и различного инструмента, но починка корабля требовала времени, а устранить все повреж­дения надо было как можно быстрее, чтобы не задерживаться у чужих и враждебных берегов.

Карло объявил, что на рассвете вся команда должна занять­ся ремонтом, помогая Рустико. А пока, в преддверии ночи, га­леру поставили в укромную бухточку за изогнутым скальным мысом, так что со стороны моря ее не было видно, а с суши удалось бы разглядеть, только поднявшись на вершину при­брежной горы.

Промокшие до нитки матросы нашли укрытие под нависа­ющей скалой и разожгли костры, возле которых сушили свою одежду и отогревались сами. Для укрепления бодрости их ду­ха Карло всем дал вина, и ужин, приправленный горячитель­ным напитком, быстро склонил усталых путников ко сну.

Вера ночевала отдельно от других, в маленькой пещерке, ко­торую заметил между скал не кто иной, как Луиджи. Убедив­шись, что ее со всех сторон не видно, девушка сбросила с себя мокрую одежду и развесила ее над костром у входа в пещеру. Вокруг своего обнаженного тела она обернула узкий кусок су­хой ткани из дорожного кожаного мешка. Такой же тканью, но пошире, Вера накрыла подстилку из мха, найденную в пе­щере. Видимо, это скальное укрытие уже кто-то использовал и раньше, из чего следовало, что место здесь не такое уж укром­ное и надо отсюда поскорее убираться восвояси.

Девушка легла на свое спартанское ложе и, прежде чем унес­тись в царство Морфея, успела вновь подумать о Родриго. Ей хотелось приблизить встречу с ним, а это можно было сделать только одним путем: не дожидаться, когда Ринальдо и Родри­го прибудут в Монкастро, а самой отправиться в Константи­нополь. Но для такой поездки нужен был веский предлог, ко­торый убедил бы Карло и всех остальных... С этими мыслями Вера погрузилась в странный сон, полный туманных, порой пугающих, а порой до странности упоительных видений.

Проснулась девушка внезапно, ощутив чье-то близкое при­сутствие рядом. Она вскочила, огляделась. Была еще ночь, но ранний майский рассвет уже разогнал тьму, и первые его лучи проникли в пещеру, слегка посеребрив ее каменные своды. В таинственном полумраке рядом с собой Вера увидела Луид­жи. Склонившись, он разглядывал девушку, а потом вдруг при­ник горячим поцелуем к ее обнаженному плечу. Вера вспом­нила, что накрыта лишь куском ткани, а ее одежда все еще сушится над догоревшим костром. Непроизвольно отшатнув­шись от генуэзца, девушка прикрыла грудь, но он быстрым движением отвел ей руки в стороны и зашептал:

— Я уже видел тебя нагую, когда ты вечером раздевалась у костра. Спрятался за камнем и подсмотрел. Ты была так хо­роша... я не смог удержаться, пришел еще раз на тебя взгля­нуть. Не отталкивай меня, Вероника, тебе будет со мной при­ятно, я хороший любовник. Чутье подсказывает мне, что ты неопытна в любви, хоть и красавица, хоть и живешь среди муж­чин. Но все они — грубые корсары, разве они могут как следу­ет приласкать женщину? Наверное, кто-то из них тебя оскор­бил, и ты теперь избегаешь мужчин, боишься мужской плоти? Но со мной все будет иначе, поверь...

Свой страстный шепот Луиджи прерывал быстрыми поце­луями, от которых по телу девушки пробегала легкая дрожь. Вера вдруг поняла, что ей приятен этот красивый и, наверное, опытный в любви генуэзец, который мог бы сделать из нее, ди­карки, настоящую женщину, способную принести блаженство любимому мужчине.

Может быть, в другое время девушка решительно бы оттолк­нула дерзкого соблазнителя, но сейчас она была беззащитна перед ним: почти нагая, еще не остывшая от чувственных сно­видений, взволнованная внезапными ласками Луиджи, кото­рый явился к ней, словно фавн из колдовской ночи, и застал ее врасплох. В порыве откровенности она не удержалась и открыла ему правду о своем первом неудачном знакомстве с мужской плотью:

— Меня не корсары оскорбили, нет! Эти грубияны и голо­ворезы всегда были со мной почтительны. Может, из-за мое­го дяди, а может, потому, что знали меня с детства. Но три го­да назад твой знакомец Угуччоне со своим дружком поймали меня, тогда беззащитную девчонку, в горах и надругались. Ме­ня спас Карло; он убил одного из негодяев, а Угуччоне убежал. С тех пор я поклялась отомстить этому подонку, где бы и ког­да бы его ни встретила. О том случае, как и о моей клятве, зна­ли только Карло и Ринальдо. Теперь вот еще знаешь ты...

Он заглушил слова девушки поцелуем, а после, оторвавшись от ее губ, прерывистым голосом сказал:

— Что ж, мне понятно, почему ты ненавидишь Угуччоне. Он в самом деле скотина, мразь. Насильники сделали тебе больно, и ты думаешь, что так будут делать все мужчины? Но с такими мыслями ты никогда не станешь женщиной, не узна­ешь телесных радостей!

— Я хочу быть женщиной — настоящей женщиной! — тихо вскрикнула Вера, вспомнив обещание, которое в мыслях дала Родриго. — Я хочу научиться любить и быть любимой!

— Тогда доверься мне! — Луиджи, уже не сдерживаясь, ти­скал девушку в объятиях и покрывал поцелуями ее тело, с ко­торого уже полностью соскользнула ткань. — Не бойся, боли теперь не будет, а будет наслаждение. Обними меня, при­жмись, отвечай на мои поцелуи...

Вера, словно послушная ученица, выполняла все, к чему призывал ее Луиджи, и скоро его страстные ласки пробудили непонятное желание где-то в глубине ее естества. Девушке ка­залось, что еще миг — и она узнает нечто невообразимое, не­кую тайну, на которой держится мир, и после этого уж точно станет настоящей женщиной.

Когда Луиджи вошел в нее, она обвила его шею руками и сделала движение ему навстречу, надеясь тут же испытать не­земную радость, но... ничего не почувствовала. Любовник при­ ходил в неистовство, целовал ее, покусывал, двигался все бы­стрее, все резче, а Вера ощущала досадное разочарование, которое через минуту сменилось горьким раскаянием и даже стыдом. Образ Родриго промелькнул перед ее мысленным взо­ром, и что-то вроде презрительного упрека почудилось ей в вы­ражении его лица. Она вдруг подумала, что это неправильно и даже гадко, позорно — любить одного, а изучать науку люб­ви с другим. И когда Родриго говорил ей о любви, разве он имел в виду иного учителя, кроме себя? И что будет, если он узнает, что, желая стать женщиной, она отдалась сомнитель­ному и случайному в ее жизни человеку?