Бриллиант для короля - Бенцони Жюльетта. Страница 22

Министр был приземист и широк в плечах, он надеялся выдержать ураган, который готов был на него обрушиться. Он один во всем государстве делил с королем такие тайны, какие уберегли бы его от любой опасности, кроме меча палача, если бы король захотел от него избавиться.

— Нет, сир, не в Париже и не в Медоне. У меня есть небольшой охотничий домик, прекрасно защищенный и великолепно спрятанный в лесу. О нем не знает никто, и мадам де Лувуа в том числе. В него я и отправил мадам де Сен-Форжа. Тюрьма бы ее погубила. В Бастилии она начала болеть, а в моем пустынном уголке ей был обеспечен необходимый для выздоровления уход. Хочу подчеркнуть, что она находилась под надежной охраной, но ей оказывалось должное почтение и она ни в чем не нуждалась. У нее было все, кроме свободы.

— Этакая ваша личная тюрьма? Позолоченная клетка, я правильно понял? А скажите-ка мне, господин де Лувуа, как далеко простирается ваш интерес к этой юной даме? Поступая таким образом, вы руководствовались одним лишь намерением удалить ее от двора? Или еще и страстью? Как известно, своим страстям вы не в силах противостоять. Я помню, с каким неистовством вы добивались прелестной маркизы де Курсель [12]. В конце концов, надеясь обрести покой, она стала вашей.

Де Лувуа побледнел, но ни один мускул не дрогнул на его широком грубом лице.

— Мадам де Курсель искала приключений, сир, чего никак не скажешь о молодой женщине, о которой мы с вами говорим. Отдать ее за простофилю де Сен-Форжа было в некотором роде преступлением. Но с другой стороны, эта возможность могла уберечь ее...

— Уберечь от чего?

— От всевозможных посягательств. Как-никак речь идет о симпатии короля.

— Вы хотите сказать...

— Я сберег ее для вас, Ваше величество! Она безупречна, сир, и я заметил...

— Вы ничего не могли заметить! Разве вы не знаете, что я распростился с... заблуждениями молодости и теперь живу добродетельно, по заповедям Христовым?

— Разумеется, сир, но и раскаявшемуся случается порой пожалеть о сладких часах пролетевшей молодости.

— Как раз эти сладкие часы и приходится искупать, когда входишь в возраст...

— Возраст? О чем вы говорите! В вашем возрасте, сир, еще рано думать об отставке. Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на женщин, трепещущих при появлении короля.

— И что же?

— А то, что мадемуазель де Фонтанж от всего сердца любила короля и не забрала его любовь с собой в могилу.

— Может, вы и правы, но меня это мало интересует. Я люблю, дорогой Лувуа...

— Если Его величество говорит, то говорит исключительно правду. Но мне бы хотелось быть уверенным, что речь идет об искреннем порыве сердца, а не о многотрудном самоубеждении.

— Вы бредите?

— Нет, сир, я просто рассуждаю по-человечески. Все знают, что любовь притягивает любовь, особенно когда сердце, к которому она тянется, опустошено. Смерть очаровательной герцогини, конечно, оставила пустоту и горькие сожаления. Могу я спросить короля, что было бы, если бы болезнь не заставила ее увянуть, а потом не свела в могилу? Я думаю, радость по-прежнему царила бы в этом дворце.

— Может быть.

Воцарившееся молчание, судя по лицу короля, было полно приятных мечтаний, и де Лувуа благоразумно не прерывал его. Но вот Людовик очнулся, встряхнувшись, словно огромный пес.

— Вы забыли только об одном: после мадам де Фонтанж нас покинула королева... Но вернемся к нашим делам: удаление мадам де Сен-Форжа ничем не оправдано, и ее нужно вернуть супругу. Безусловно, напомнив, чтобы она поклялась молчать о виденном и слышанном. Отвезите ее к герцогине Орлеанской. Герцогиня любит ее, и, мне кажется, это будет вполне естественный ход событий, тем более что граф служит герцогу. И потом, она будет в некотором отдалении от двора: герцогиня предпочитает жить в своих имениях, а не в наших. Прежде чем уйти, не забудьте позвать ко мне де ла Рейни, я хочу поговорить с ним об убийстве матери графини. Ну и семейка, господи боже мой!

Де Лувуа поклонился. Он не стал говорить, что думает относительно любви герцогини Орлеанской к своим имениям, а не к имениям своего деверя. Он был прекрасно осведомлен о травле, которую затеяли фавориты герцога, чувствуя себя совершенно безнаказанными, потому что прямодушная Лизелотта не считала нужным скрывать своей неприязни к мадам де Ментенон. У де Лувуа были свои заботы. Он сел в карету и поехал в Медон в свой замок. Время до вечера он провел, запершись у себя в кабинете, а когда стемнело, переоделся, приказал оседлать лошадь, вскочил на нее и исчез за поворотом извилистой лесной тропинки...

На следующее утро де Лувуа явился к утреннему выходу короля, он был бледен и, судя по усталым глазам, провел бессонную ночь. Он с явным нетерпением дожидался конца нескончаемого церемониала, в который Людовик превратил свой утренний туалет, сделав его ритуалом. Король заметил беспокойство своего министра и, покидая спальню, кивком пригласил следовать за собой.

— Вы скверно выглядите, — сказал Людовик, нимало не заботясь, чтобы приглушить голос: четкий шаг сопровождавшей его охраны помешал бы услышать любой королевский разговор. — Что за дурную весть вы привезли?

— В самом деле дурную. Дама, о которой шла речь, сбежала.

— Когда?

— Не знаю. В последний раз я был там неделю назад и не могу сказать точно, когда это произошло. В доме настежь открыты двери и окна, и в нем нет ни души.

— А ведь сейчас зима. Я полагаю, что в вашем охотничьем домике были слуги?

— Они исчезли. И самое странное, что ничего не украдено.Если де Лувуа был бледен как полотно, то Людовик пламенел огнем.

— Поздравляю! Вам остается только одно: рассказать все де ла Рейни. Если есть на свете человек, который способен ее отыскать, то это он. Но вы мне ответите за все, и молитесь богу, чтобы с ней не случилось ничего дурного!

Де Лувуа отличался вспыльчивостью и терпеть не мог, чтобы с ним обращались бесцеремонно, такого он никому не прощал, даже королю. Он вскипел и уже не обращал внимания, где он находится и с кем говорит:

— Что с ней может случиться дурного? Ясное дело, ее похитили. Поклонник, достаточно богатый, чтобы купить...

— Извольте замолчать. Помните о том, где вы находитесь! Делайте что приказано, и не возвращайтесь, пока... Ах, мадам де Ментенон! Вы хорошо спали?

К королю подходила вышеупомянутая дама, держа в руках молитвенник, за нею следовали ее духовник и ее племянница. Де Лувуа в ярости развернулся и направился к Лестнице королевы. Спеша вниз, он споткнулся о собственную трость, с помощью которой маскировал легкую хромоту, последствие давнего падения с лошади, и наверняка бы растянулся во весь рост, если бы не спасительная поддержка мощной руки дежурного швейцарца, восстановившего его равновесие. В благодарность швейцарец заслужил злобный взгляд, после чего де Лувуа спустился по лестнице с предельной для своей хромой ноги скоростью, сел в карету и крикнул кучеру: «В Шатле!»

Король приказал ему увидеться с де ла Рейни, и он отправился в Шатле, чтобы встретиться с ним. Де Лувуа любил подчеркнуть свою покорность и исполнительность, потому что на самом деле не считал для себя обязательным ни то, ни другое. И еще он хотел, чтобы итогом розысков главного полицейского стало мертвое тело. Воистину, подобная развязка была бы отнюдь не худшей. Время до того неблагополучно, что разбойника можно встретить на каждом шагу, и молодая женщина, блуждающая по лесу темной ночью, всерьез рискует жизнью. В общем, министр желал, чтобы де ла Рейни или совсем не нашел Шарлотту, или нашел ее мертвой. Себя же он старался уверить в том, что произошло похищение. Мерзавка настолько хороша, что соблазнит любого, он сам тому пример. Но, если ее похитили, в Версале ее больше не увидишь, а это как раз то, что надо. Если же ее не похитили, то он снова возвращался к своему первоначальному пожеланию: мертвое тело, найденное в какой-нибудь чаще... При необходимости можно и помочь...