Бриллиант для короля - Бенцони Жюльетта. Страница 3

Траурный кортеж проехал в ночной темноте через Ниль-д'Авре, Сен-Клу, Булонский лес, заставу Саблон и равнину Сен-Дени и по дороге весьма разросся. В аббатстве катафалк был установлен на хорах некрополя французских королей, где он должен был дожидаться 1 сентября, когда состоится торжественное отпевание в присутствии дофина, представителей парламента, городских властей, монетного двора, палаты вспомоществований, университета и, разумеется, всех тех, кто провожал королеву 10 августа...

Панихиду служил один из духовников королевы, а проповедь произнес прославленный Боссюэ, который говорил блистательно и... невообразимо долго.

«Она (имелась в виду королева) безупречна и в глазах господа, и в глазах людей. Злословие не в силах очернить ни одной минуты ее жизни от рождения и до смерти, ореол чистоты и сопутствующая ей добрая слава, будто драгоценное миро, наполняют своим ароматом землю и небеса...»

Увлекшись пением птиц под сенью зеленых кущ Фонтенбло, Людовик не услышал чудесной проповеди, более того, он не принял участия и в торжественной мессе в соборе Парижской Богоматери, где народ воздавал последние почести своей усопшей государыне.

Впоследствии стало известно, что король не мог удержаться от смеха, когда увидел перед собой мадам де Ментенон в глубоком трауре и со скорбным выражением лица.

— Господи боже мой! Мадам! Судя по вашему виду, можно подумать, что вы в одночасье похоронили всю свою семью! Я и предположить не мог, что вы так опечалитесь!

— Неужели? Ну так поверьте, я готова печалиться еще меньше вашего.

И она тоже рассмеялась. Для этих двоих страница была перевернута, вот и все.

Когда все погребальные церемонии завершились, со дня смерти Марии-Терезии прошло не меньше месяца, и за все это время никто так и не видел Шарлотту. Герцогиня Елизавета осведомилась о жене у Адемара де Сен-Форжа, и он заморгал глазами, словно с луны свалился: он понятия не имел, куда могла исчезнуть его супруга, потому что и думать о ней не думал, исполняя таким образом договор, который они молчаливо заключили на следующий день после свадьбы. Но он тут же выразил надежду, что ничего дурного с ней не случилось.

— А что дурного с ней может произойти? — насмешливо поинтересовался шевалье де Лоррен, проходя в этот миг мимо беседующих. — Она слишком красивая женщина, чтобы не иметь поклонников. Избавившись от принудительного исполнения строгих правил, какие были приняты при покойной королеве, разве не могла она себе позволить вполне заслуженный отдых?

Язвительный тон шевалье обеспокоил безмятежного супруга.

— Отдых? Что вы подразумеваете под отдыхом, шевалье?

— Всего-навсего медовый месяц, который вы не посчитали нужным ей подарить. Природа не терпит пустоты, мой милый! И женщины тоже.

— Но есть еще моя честь! — возопил де Сен-Форжа. — Как ты смеешь на нее посягать?!

— Господа! Господа! — вмешалась в их перепалку герцогиня. — Я не думаю, что вы нашли удачную тему для шуток.

— Но я вовсе не шучу, — возразил де Лоррен.

— А я уверена, что шутите, и господин де Сен-Форжа совершенно прав, возмутившись предположением крайне дурного тона. Мадемуазель де Фонтенак...

— Дочь своей матери, и этим все сказано, — с дьявольской усмешкой закончил шевалье.

— В таком случае почему вы не помешали своему дорогому другу жениться на ней, а, напротив, всячески склоняли его к женитьбе? Скажу больше, только из низкой злобы можно задевать недостойным подозрением девушку, к которой я сердечно привязана и достаточно хорошо успела узнать. Я уверена, даже безумная страсть не заслонила бы от нее того великого горя, которое на нас обрушилось. Она искренне любила королеву, подавшую ей руку помощи в самый горький для нее час, она была вся в слезах, когда бежала за королем и просила уделить ей несколько минут. С тех пор никто ее больше не видел.

— Никто не видел?

— Да, никто. И мне кажется этого вполне достаточно, чтобы вы оставили при себе свои ядовитые замечания, шевалье де Лоррен!

Довод подействовал. Красавец Филипп не только замолчал, но даже недоуменно нахмурился и бросил на своего «собрата» озадаченный взгляд.

— Вы хотите сказать, что узнать о ней можно только у Его величества? Ну что, отважишься, Сен-Форжа?

— Я? Чтобы я осмелился допрашивать Его величество короля о том, как он поступил с Шарлоттой?

— Почему бы и нет? В конце концов, она твоя жена...

— Повезло же ей с мужем! — заметила герцогиня Елизавета. — Однако не стоит беспокоиться, господа. Вы боитесь того, кого не боюсь я. Я поеду к королю и обо всем его расспрошу.

В то самое время, когда Елизавета Орлеанская приняла решение поговорить с Его величеством, другая дама уже задавала вопросы королю. Мадам де Монтеспан столько лет была близка с ним, что ни о какой робости или опаске не могло быть и речи. Исчезновение Шарлотты не давало маркизе покоя, и она решила добиться разгадки этой странной тайны.

Когда король, в последний раз перекрестившись и благоговейно закрыв молитвенник, вышел из часовни, путь ему преградили волны серо-голубой тафты маркизы, присевшей в низком реверансе.

— Сир, — обратилась она к королю, улыбаясь самой ослепительной из своих улыбок, — я прошу короля уделить мне несколько минут для частной беседы.

— Вы хотите с нами поговорить, мадам? Но о чем?

— Об одном происшествии, которое Его величество, вполне возможно, сочтет незначительным, но для меня оно имеет большое значение.

— Что ж, пройдемтесь немного вместе.

— Король знает, какое для меня счастье находиться с ним рядом, и этим несказанным счастьем я хотела бы насладиться одна, — сообщила маркиза, бросив взгляд на соперницу, которая стояла позади Людовика, скромно опустив глаза. — Особенно сегодня, потому что то, о чем я хочу поговорить с вами, сир, не предназначено для посторонних ушей. Кабинет Вашего величества представляется мне самым подходящим местом для нашей беседы.

— Так и быть. Пойдемте! Мы увидимся позже, мадам, — добавил он, посмотрев на мадам де Ментенон, и та, едва согнувшись в реверансе, удалилась, явно раздосадованная, под насмешливым взглядом неизменно прекрасной Атенаис.

Пять минут спустя швейцарские гвардейцы пропустили короля и его спутницу в кабинет. Людовик отдал шляпу, перчатки и молитвенник слуге, тут же отослав его повелительным жестом, подошел к бюро и сел возле него, указав на стул и своей посетительнице.

— Ну вот мы с вами и одни, как вы хотели. Говорите, но поскорее, у меня сегодня много дел. Так что вы хотели?

— Задать Вашему величеству один вопрос... Если Наше величество позволит.

— Спрашивайте.

— Я хотела бы знать, куда исчезла мадам де Сен-Форжа, которую никто не видел с того самого печального дня, когда нас покинула королева.

— Мы обязаны это знать?

Величественное «мы» и нахмуренные брови не ускользнули от взгляда маркизы, но она видела и не такое!

— Я не знаю никого, кто был бы осведомлен в этом деле лучше Вашего величества. Шарлотта вошла в этот кабинет крайне взволнованная, и, судя по тому, что мне известно, она его не покидала.

— Я бы посоветовал вам следить за своими словами, мадам, и помнить, к кому вы обращаетесь. Что вы себе вообразили? Что мы вот уже месяц держим ее у себя в стенном шкафу?

— Нет, в этом не было бы никакого смысла. Король тут же отправился в Сен-Клу.

— Так что вы хотите? Мы можем вас уверить, что она была во дворце, когда мы его покинули, и мы понятия не имеем, что с ней произошло.

— Она осталась в этом кабинете одна?

— Вы задаете слишком много вопросов, мадам, что недопустимо в беседе с королем. И вы должны были бы знать об этом!

— Я знаю, сир. Но мне известно и другое — чудесные времена, когда мы, утомленные любовью, без удержу смеялись и король был для меня просто Людовиком... Я испытываю дружеские чувства, сир, к малютке Шарлотте... Может быть, из-за сходства, которое щемит мне сердце печальными воспоминаниями, а может быть, потому, что судьба ополчилась против нее и забирает одну за другой ее покровительниц.