Время перемен - Куксон Кэтрин. Страница 13

В тот день Саре срочно требовалась помощь. Майкл торопился отвезти ее в больницу, и мысль об ужасном открытии отошла на второй план. Но тайна от этого не стала менее постыдной, она будоражила его воображение, а в душе копились обида и злость.

Всю следующую неделю он никак не решался заговорить с матерью. У него не хватало смелости открыто обратиться к этой высокой, представительной женщине и попросить ее сказать правду. И все же, хотя и косвенно, Майкл дал ей понять, что ему все известно. Он отправился в мансарду поискать фотографии, которые висели раньше в комнате его бабушки. Стоило ему взглянуть на обоих братьев, как он все понял. Майкл всматривался в светловолосого парня на снимке и вдруг почувствовал чье-то присутствие. Он обернулся: на пороге стояла мать. Она взглянула на фотографии в его руке и подняла глаза на сына. Они долго, не отрываясь смотрели друг на друга. Так и не сказав ни слова, Констанция вышла. Разговора не получилось, но тайна перестала быть тайной. С этого дня мать отдалилась от него, приняв сторону Сары, Джима Уэйта и его семейства. Она изменилась и сама. Любящей и нежной мамы не стало, теперь она относилась к сыну надменно-холодно и всегда настороженно.

В 1883 году у Майкла с Сарой родилась дочь. Майкл стал замечать, что мать с женой стараются сделать все, чтобы отдалить его от дочери, первого и, скорее всего, последнего законного ребенка, так как близость с Сарой случалась все реже и реже. И тогда Майкл дал понять обеим женщинам, что дальше им зайти он не позволит.

Отец брал ребенка из кроватки, вопреки увещеваниям, что девочка должна лежать. Подбрасывал дочку на руках после кормления, хотя женщины уверяли, что ее непременно стошнит. Девочке не исполнилось еще трех месяцев, а Майкл уже брал ее с собой на обход фермы, с непокрытой головой и в пеленках. Мать с женой в один голос кричали, что это убьет ребенка, и Майкл будет до конца жизни мучиться угрызениями совести.

Но он взял дочь с собой и на следующий день, а затем еще раз и увидел испуг в глазах матери и жены. Тогда ему стало ясно — победа за ним.

Майкл назвал ребенка Ханной, несмотря на единодушные протесты. Ни в его, ни в Сарином роду не было никого с таким именем, но Майкл настоял на своем. Ему понравилось это имя, и дочка стала Ханной.

Женщины с самого начала поняли, что им не удастся воспитывать Ханну по своему усмотрению. Это еще больше сблизило их. И со временем они объединили свои усилия в стремлении укротить дух Ханны и по мере сил старались уменьшить ее любовь к отцу, которого она обожала. Едва научившись ползать, девочка ползла лишь в его сторону. Как только встала на ноги, шла только к нему, и, едва завидев отца, бежала ему навстречу.

Глава 2

Шел 1888 год. В тот весенний день сразу после Пасхи, время для Майкла будто потекло вспять. В эту знаменательную среду его жизнь круто изменилась. Он словно перенесся в прошлое на семь лет назад… Его юношеские мечтания обрели силу желаний взрослого мужчины. И ему стало до боли очевидно, что любовь к Барбаре Моллен не умерла, а продолжала расти и крепнуть в потаенном уголке его души, и все эти годы в глубине сознания хранилась память о ней.

День для Майкла начался рано. Уже в пять часов он зажег свечу и медленно стал выбираться из кровати, стараясь не разбудить Сару, но она не спала. Не успел Майкл подняться, как послышался ее голос:

— Ты возьмешь меня с собой?

— Мы уже обо всем договорились вчера, — ответил Майкл со скрытой досадой.

— Я еще ни разу не была в Ньюкасле. Мама говорит, что ты должен меня взять.

— Я высказал свое мнение вам обеим, — бесстрастно откликнулся он.

— А Ханну ты бы взял.

— Да, Ханну я бы взял, — со вздохом согласился Майкл.

— А все потому, что она может ходить. У нее же две ноги.

Он резко повернулся к жене, как внезапно распрямившаяся тугая пружина.

— Ну хорошо, — начал Майкл свистящим шепотом, вплотную приблизившись к ее лицу. — Ты хочешь правду? Да, я взял бы Ханну, потому что у нее здоровые ноги, а еще потому, что она умеет улыбаться и не изводит меня придирками. Ты получила правду, которую хотела. Теперь довольна?

Они молча смотрели друг на друга, озаренные светом свечи. В шестнадцать лет лицо Сары было нежным и милым, хотя в ее облике проскальзывала некоторая развязность. Но теперь, в свои двадцать четыре года, она выглядела вдвое старше из-за резких морщин, избороздивших лицо.

— Я расскажу все дяде Джиму, пусть он поговорит с тобой, — пригрозила она, глядя на мужа злыми сухими глазами.

Грозный вид Майкла заставил Сару отшатнуться и испуганно вжаться в постель. В мерцающем свете его лицо казалось неестественно темным, полные губы растянула ядовитая усмешка, она явственно слышала, как он злобно скрипел зубами.

— Слушай, Сара, и заруби себе на носу, — медленно с угрозой заговорил он. — Эта ферма принадлежит мне. Одно мое слово и твоему дяде Джиму, его матери, сестре, да и всем остальным придется подыскивать другую работу. Хочу заметить, ты заставляешь меня заходить слишком далеко, но не забывай то, что я тебе скажу. Это моя ферма, моя по закону, и я еду в Ньюкасл, потому что никто, слышишь, никто кроме меня не имеет права подписать эту бумагу о покупке земли. Не мать, а только я могу это сделать! И с этой минуты всегда имей это в виду. Можешь доложить своему дяде и всем, кому хочешь. И еще вот что передай своему дяде Джиму: если он будет продолжать строить из себя хозяина, я позабочусь о том, чтобы больше никто не сомневался, кто здесь первый. Обязательно скажи ему об этом. — Майкл поднялся и прошел за ширму в углу комнаты. Он с раздражением сорвал с себя ночную рубаху и быстро оделся.

Вскоре после свадьбы он стал переодеваться за ширмой, и так продолжалось все время. Вид его обнаженных ног огорчал Сару, заставляя думать о собственной ущербности. Однако его ноги совсем не смущали ее в постели, где она вела себя очень свободно, даже слишком свободно. Потеря ноги не умерила ее желаний. Именно страстность жены заставила Майкла задуматься о своем безразличии к ней. Сначала он объяснял это боязнью причинить жене боль, но вскоре понял, что не испытывает к ней никакого влечения. Потребности его тела возбуждались не любовью. Стремление к близости с его стороны было всего лишь данью инстинкту. Но Сара оставалась женщиной, и очень искушенной в таких делах. Конечно, у нее были весьма сведущие в подобных тонкостях учителя: тетя, которую она называла матерью, двоюродная сестра Лили, ее она звала тетей, да и мать Майкла тоже потрудилась на славу. Сара не могла не чувствовать, что в их отношениях недостает огня, и это еще больше, чем увечье, ожесточало ее. Она хотела было еще что-то сказать, но Майкл стремительно вышел из комнаты.

Внизу на кухне стол, как обычно, был накрыт для завтрака. В камине сквозь насыпанный с вечера горкой мелкий уголь, пробивался огонь. Медные сковороды слабо поблескивали, словно потускневшее золото. Пользовавшийся привилегией спать у камина кот, развернулся, скосил на Майкла глаза и, лениво потянувшись, снова свернулся в клубок. Со двора доносились приглушенные звуки, издаваемые скотом, громко кричали петухи.

Майкл заварил себе крепкий чай. Выпив чашку, он вышел во двор. Быстро светало. Утро выдалось великолепным. Воздух щекотал горло, как крепкое вино. Майкл остановился и вдохнул полной грудью так, что расстегнутый жилет распахнулся еще шире. Он прошел мимо маслобойни, заглянул в амбар, где на соломе спали две пастушьи собаки. Майкл позвал их свистом, и они, не спеша, потрусили за ним в хлев.

Несмотря на ранний час, Джим Уэйт был уже на ногах. Приди Майклу фантазия подняться в три утра, Джим все равно бы его опередил, Майкл в этом ничуть не сомневался.

Джим появился на ферме мальчишкой. Вместе с отцом, матерью и сестрой они пришли сюда в поисках работы и крова. Хозяин фермы Дональд Радлет дал им приют. Великодушие его определялось желанием насолить жене, так как Гарри Уэйт был лакеем у Томаса Моллена, в доме которого воспитывалась Констанция Радлет. И Уэйты служили своему благодетелю верой и правдой. После его смерти они продолжали исправно трудиться для его жены. Шло время, Уэйты постепенно укрепляли свое положение на ферме, так что в результате Джим, после кончины отца стал считать себя не только помощником Констанции, но чуть ли не хозяином фермы.