Замуж за «аристократа» - Царева Маша. Страница 44

– Я тоже, – улыбнулась я.

– Вот только давай не будем играть в товарищей по несчастью, ладно? – поморщилась Ира. – Меня от этого тошнит. Лучше умывайся и бегом к Мордашкину. Пока он тебя не забыл.

Так я и сделала. С Ирой я больше не встречалась. Кажется, она уволилась через несколько дней после того, как Мордашкин все же утвердил меня на роль. Бедная, она позавидовала мне, в то время как я мучительно завидовала ей. Она тоже мечтала стать актрисой, несколько раз провалилась в Щуку и ВГИК, но Мордашкин ни разу не предложил ей роли. А мне было наплевать на актерскую карьеру, на роли, съемки, кастинги… Все это казалось таким ничтожным по сравнению с той ночью, давно прошедшей и никогда не повторившейся вновь…

– Ты по-французски болтаешь? – спросил меня Мордашкин, когда я, умывшись, вернулась в его кабинет.

– Вообще, не очень, – сконфуженно объяснила я, – я английский в школе учила. Но несколько фраз знаю.

– А ну скажи, – потребовал режиссер.

– Жё тэм, – нахмурившись, припомнила я. – Жё мапель Катрин.

– Замечательно, – он восхитился, словно я только что прочитала монолог Гамлета на чистом английском языке, – у тебя смешной акцент. Так, сегодня подписываешь контракт. Завтра у тебя съемки. А послезавтра мы с тобой идем в ресторан – отметить это крупное событие. Идет?

Хотя мне предстояло появиться всего лишь в крошечном эпизоде, я выпросила у мордашкинского ассистента Степана весь сценарий. Читала я всю ночь. Прочитала я не только сам текст, но и прилагающиеся к нему ремарки, которые занимали почти сто страниц. И информация, которую я из них извлекла, меня обнадежила: я узнала, что главную роль в этом фильме играет Александр Дашкевич! А это значит, что я его увижу! Как все просто у меня получилось, как легко я добилась своего! Причем по иронии судьбы мне предстояло сыграть его пассию, его французскую любовницу, которая приезжает в далекую загадочную Москву в поисках любимого. Может быть, у нас даже будет общая сцена. Вот он удивится, когда увидит меня на съемочной площадке! А если даже этой общей сцены не будет, мы обязательно встретимся на показе для прессы, а потом уж и на премьере…

Съемочный процесс немного меня разочаровал. Почему-то я готовилась к напряженной работе, тысячам изнурительных дублей. Но на площадке выяснилось, что мой эпизод немного сократили, и теперь моя роль состоит всего из одной фразы, которую я должна была несколько раз произнести на ломаном русском языке, обращаясь то к молоденькому милиционеру, то к тетке с неподъемными сумками, то к индифферентной проститутке. «Как пройти на Красную площадь?» – спрашивала у них моя героиня.

Один раз мы прорепетировали это перед камерой, а потом Мордашкин сказал: «Так, теперь репетируем последний раз – и можно снимать!»

Я послушно заняла свое место в кадре, послушно повторила свой куцый текст – я даже особенно не старалась, ведь это была всего лишь репетиция, а не съемка. А когда я замолчала, Федор сказал:

– Все, снято! Катенька, ты молодец, ты свободна. Не забудь про ресторан.

– Как свободна? – не поняла я.

– Так. Я сказал тебе, что это репетиция, чтобы ты не волновалась. Знаешь, у некоторых актрис, особенно неопытных, перед камерой случается какой-то ступор. На самом деле мы снимали оба раза.

– Но я могла бы сыграть лучше!

– Милая, это не важно. – Он подошел и погладил меня по голове, как маленькую девочку. – Меня вполне устраивает, как ты сыграла. Ты, главное, про ресторан не забудь!

– Какой еще ресторан? – встрепенулась я.

– Ну как же, – усмехнулся Мордашкин, – роль ты сыграла? Сыграла. У нас ведь как принято? Тебе – роль. Мне – ресторан.

– Да идите вы! – вырвалось у меня. – За кого вы меня принимаете?!

И, развернувшись, я устремилась прочь из павильона – я совсем забыла, что на мне был костюм иностранки: черная кожаная мини-юбка, высокие сапоги и потертая куртка-косуха, а платье мое осталось висеть в костюмерной. Да и плевать мне было на платье. Главное – скорее сбежать, сбежать от этого ужасного человека, из этого ужасного мира кино, который меня разочаровал еще до того, как я успела в нем обжиться. Бегом! Уже закрывая за собой дверь, я услышала насмешливые мордашкинские слова:

– За того, кто ты и есть, девочка! За того, кто ты и есть…»

Катя Лаврова и любила, и ненавидела своего мужа Олега. Любила – в основном за прошлое. За воспоминания, за особенную улыбку, которая расцветала на его лице, когда он встречался с нею взглядом, за нежность, за многолетнее беспечное счастье. Ненавидела – за настоящее. За унижение, за наглость, за оскверненный дом, за многолетнее одиночество, в котором ей отныне предстоит жить.

Тот день она будет помнить всю жизнь. Она выглядела спокойной и даже улыбалась, пока любовник Олега суетливо одевался. Она нашла в себе силы насмешливо произнести:

– Может быть, кофе, молодой человек?.. или дама? Как вас следует называть? Кто из вас двоих играет женскую роль?

Она выглядела безразличной, когда он, усмехнувшись ей в лицо, наглухо застегнул свое отвратительное красное пальто и ушел прочь. Однако как только за ним захлопнулась дверь, она не выдержала. Сорвалась. Никогда в жизни она, приличная женщина, светская дама, спокойная и интеллигентная звезда, не кричала так отчаянно и громко.

– Как ты посмел?! – взорвалась она. – Как посмел привести этого потаскуна в наш дом?!

– Это не потаскун, – спокойно ответил Олег, – Катюша… мне действительно жаль. Жаль, что ты обо всем узнала.

– Какой же ты… – она говорила сквозь истерические рыдания, – какой же ты… если бы я знала. Как же ты мог?! Я тебя ненавижу!!!

– Катя, успокойся, я тебе все объясню.

– Мне и так все понятно. С ума сойти, мой муж – педик! – Катя оторвала ладони от покрасневшего, изуродованного слезами лица.

– Ну и что? – Олег взял ее за плечи, заглянул ей в лицо и безмятежно улыбнулся. – Катенька, я же тебя люблю. Я никогда тебе не говорил, потому что боялся травмировать тебя. И я не педик, а бисексуал. Этим страдают многие люди. Если бы ты была более прогрессивной, я бы тебе сказал.

Внезапно ей стало смешно. Наверное, это был истерический смех. Но по крайней мере, Катя успокоилась. Уж очень жалкой она себе казалась, когда рыдала, в то время как ему было просто «жаль». Произошедшее напоминало ей сценку из второсортной комедии.

Ха-ха-ха.

– Так это не в первый раз? – спросила она.

– Ладно, теперь, я думаю, можно сказать. – Он опустил глаза. – Не в первый. Катя, я всегда знал, что я такой. Я спал с мужчинами еще до свадьбы с тобой. Я ничего не могу с этим поделать. Господи… Если бы ты только могла меня понять…

– Понять? – фыркнула Катя. – Что ж, попытайся объяснить. Конечно, в любом случае мы разводимся. Так что можешь особо не распинаться.

– Катя… Понимаешь, я сначала думал, что я… голубой. Это случилось, когда я еще был подростком.

– Ты влюбился в учителя математики? – съязвила она.

– Не перебивай. Нет, Катя, я влюбился в одноклассницу, как все. Но стоял у меня почему-то на мальчиков. Понимаешь? – Он явно занервничал. – Ты представь, каково мне было?! В советской школе! Что бы было, если бы кто-нибудь узнал? Так что первая любовь со всеми вытекающими у меня была с девчонкой. А потом… в армии, я попробовал… И это было, – он помолчал, – это было то, что я хотел испытать. Это было чудесно, Катя.

Слабая улыбка затеплилась на его бледном лице, он хотел было положить руку на ее плечо, но Катя испуганно отпрянула, хотя в этом жесте не было ничего сексуального – он просто искал поддержки. Еще пятнадцать минут назад она отдала бы жизнь за улыбку этого человека, а теперь ей было противно к нему прикасаться. И в то же время она не могла уйти, ей хотелось его слушать, наблюдать за ним, незнакомым, новым, словно он был склизким насекомым, за которым наблюдаешь с брезгливым интересом.

– Катя, я вернулся из армии, поступил на филфак, и все было, как прежде. Я даже женился. Ну, ты знаешь мою первую жену.