Замуж за «аристократа» - Царева Маша. Страница 48

– Что-то вы сегодня бледная, – заметила Шура, вытаскивая из саквояжа тональный крем и помаду с тенями.

– Я?.. А, это, верно, из-за снега, Шурочка, – сказала она и тут же задумчиво повторила: – Из-за снега.

– Тогда я румян побольше положу, а, Екатерина Павловна? – Шура глубоко вдохнула, приготовившись, по обыкновению, отвоевывать каждый штрих.

У любого гримера есть «простые» и «сложные» клиенты. Актриса Екатерина Лаврова – из последних. Иногда Шура вообще удивлялась, зачем ей с завидным постоянством приглашать на дом стилиста. Подкрасила бы сама реснички, мазнула бы бесцветным блеском губы – и вперед! Кате отчего-то нравилось выглядеть неброско, хотя с ее внешностью она вполне могла бы позволить себе экспериментировать. Но нет – актриса признавала только скучную естественность. Шуре с пеной у рта приходилось уговаривать ее воспользоваться хотя бы терракотовой помадой вместо телесно-бежевой.

Вот и сейчас – наверняка начнет возмущаться: «Мне не идут румяна, Шурочка! Положи немного пудры, и хватит!» Но Катя равнодушно сказала:

– Мне все равно. Делай, как считаешь нужным. Ты же, Шурочка, профессионал.

«Вот тебе и номер, – подумала Шура. – Это что-то новенькое».

– Тогда я и тон потемнее положу, – несмело предложила она и тотчас же, словно оправдываясь, добавила: – Лицо будет здоровее выглядеть. Ладно?

– Я же сказала, делай, что хочешь, – отмахнулась Катя.

– Темные стрелки на веках? – решилась Шура.

– Хорошо.

– Изумрудные тени?

– Ладно.

– Вишневая помада? – не сдавалась Шура. Если честно, ей просто захотелось проэкспериментировать, в какой момент крестная все-таки возмутится и скажет, как обычно: «Шура, ты хочешь, чтобы я стала похожей на панельную девку?!»

– Накладные ресницы?

– Ладно.

– Блестки на скулах?

– Ладно.

– Цветной лак для волос?

– Ладно-ладно.

– Стразы на бровях?

– Ладно.

– Клипса в носу?

– Ладно.

– Екатерина Павловна, что с вами происходит?

– Ладно, – машинально ответила актриса, но потом встрепенулась. – А? Что ты имеешь в виду, Шурочка? Что со мною происходит? Тебе что-то не нравится?

– Я только что предложила вам вдеть клипсу в нос. А вы сказали: ладно.

– Клипсу? – удивилась Катя. – Но зачем?

Шура растерялась:

– Да я же просто пошутила.

– А-а…

– Екатерина Павловна, что-то случилось? – Шурина кисточка замерла над ее лицом.

Катя собралась было сказать назойливой девице что-нибудь грубое и обидное. Да так и не смогла придумать, что именно. Зачем она привязалась? Кем себя возомнила? Катиной подругой, что ли? Да, они родственники, но, в сущности, никогда не были особенно близки. Слишком они разные, слишком Шура молодая, слишком… Всего в ней слишком. Как она смеет так шутить? И кто ее просил интересоваться Катиным самочувствием?

– Екатерина Павловна, хотите, я вашу посуду перемою? – вдруг предложила девчонка.

Катя удивленно вскинула на нее глаза. Встревоженное лицо. Вопросительный взгляд. Кажется, она и правда ей сочувствует, хотя и не догадывается даже, что произошло. Внезапно Кате, как и любому нормальному человеку, которого жалеют, захотелось доверчиво расплакаться. Обмякнуть на неудобной кухонной табуретке, обхватить худыми руками колени. И чтобы эта Шура взволнованно суетилась вокруг. Принесла бы Кате валериановые капли из аптеки, поставила бы чайник. Накормила бы ее безвкусным диетическим творогом, заставила бы переодеться в нарядный костюм. Выслушала бы, посочувствовала.

Катя вздохнула. Оставьте, Екатерина Павловна, свой глупый порыв.

– Екатерина Павловна, вы что, плачете?!

Замолчи, Шура, немедленно замолчи. Иначе Катя и в самом деле не выдержит. Шура отложила палитру с тенями в сторону.

– Екатерина Павловна…

Ни один мускул не дрогнул на Катином лице, а слезы бесцветными потоками струились по щекам, прокладывая светлые дорожки в толще жидкой пудры цвета загара. Ниагарский водопад. Наводнение. Катастрофа. Ни конца этому потоку, ни края.

– Извини, Шура. Вся твоя работа насмарку. Ну, ничего, я заплачу. Заплачу. – Катя схватила кухонное полотенце и принялась неловко размазывать слезы по лицу. – Что же это происходит?

Шура убрала со стола саквояж.

– Я, наверное, тебя задерживаю, да, Шурочка? – встрепенулась Катя. – Ты иди, иди. Я сегодня сама накрашусь. В конце концов, это не премьера, а пресс-конференция перед закрытием спектакля. Закрытием, Шура!

– Прекратите, Екатерина Павловна, – твердо сказала Шура, – не надо мне платить. Умойтесь. А я пока приготовлю кофе… А куда же делась ваша домработница?

– Выгнала, – всхлипнула Катя. – Всех разогнала. Сын в больнице. Никого не осталось…

– И Олега Алексеевича?! – Шуре вдруг вспомнилось, какими глазами смотрела обычно Катя на своего драгоценного супруга.

Не к месту упомянула она Олега. Немного успокоившаяся было Катя уронила голову на руки. Шура не слышала всхлипываний – ей только было видно, как истерически вздрагивают худенькие плечики кинозвезды.

– Я все понимаю, Екатерина Павловна. – Подумав, она погладила актрису по спине. – Кофе вам, пожалуй, не стоит пить. Сейчас сварю какао.

– Ничего ты не понимаешь, – Катя оторвала от стола красное заплаканное лицо, – ничего. Мне угрожают, Шура. Я чувствую, что все это не случайно произошло. Почему, ну почему все эти события случились друг за другом?

– Совпадение, – пролепетала, пожав плечами, Шура.

– Но таких совпадений просто не бывает. Мне кажется, что кто-то управляет моей судьбой. Кто-то специально все это подстроил. Кто-то меня ненавидит, Шура. Но за что? Вот этого я понять не могу…

На пресс-конференцию по случаю закрытия спектакля «Сестры» Катя прибыла без опоздания – ровно в четыре часа. По-королевски спокойная, красивая, стильная. Сегодня она предпочла не один из своих любимых строгих костюмов пастельных расцветок, а черное декольтированное платье – и выглядела как настоящая голливудская звезда.

Глядя на нее, никто бы и не поверил, что всего несколько часов назад она рыдала на захламленной кухне – бледная, жалкая, облаченная в старомодный дешевый халат. Спасибо Шуре – сначала она напоила Катю горячим какао и дала ей возможность как следует выплакаться – до тех пор, пока плакать стало нечем. А потом решительно взялась за Катино лицо. Не слушала никаких ее замечаний, не внимала обычным просьбам сделать макияж поскромнее. Просто молча рисовала – и все. И когда Катя посмотрела в зеркало на результат Шуриных трудов, она ахнула. Не лицо, а произведение искусства. Яркая, стильная женщина. Настоящая стерва.

Конечно, все заметили, что прима выглядит по-особенному. Люба Федорова, например, не преминула заявить:

– Катюша, ты великолепна. Как здорово, что ты запомнишься зрителям и журналистам именно такой. Наверное, я бы тоже на твоем месте нарядилась на свой последний спектакль!

«Сука завистливая!» – мрачно подумала Катя, но озвучивать эту мысль, разумеется, не стала. А вместо этого поблагодарила Любу за комплимент и с улыбкой добавила:

– Смотри, Любаша, нас фотографируют. Кажется, это из «Комсомолки». Давай обнимемся и улыбнемся.

И Любе пришлось послушаться. На следующий день в газете «Комсомольская правда» появилась огромная фотография – две сладко улыбающиеся актрисы – какая идиллия! Одна – с усталым бледным лицом и в бесформенном свитере. Это Люба. А другая – с ярким сочным ртом, в соблазнительном платье. Это, естественно, Катя Лаврова.

Впрочем, контрастная фотография стала для Кати одним из немногих приятных впечатлений того вечера. Как же радовались коллеги-актрисы Катиному увольнению! Конечно, все они подошли к ней с сочувственными улыбками на лице и заранее подготовленными прощальными словами. Одна из них – большегубая молоденькая Инночка (сплетничали, что Качук собирается продвинуть ее на главную роль в одной из следующих постановок) – даже раскошелилась на букет из кричаще-ярких и безумно дорогих тропических цветов.