Пылкая дикарка. Книга 2 - Нильсэн Вирджиния. Страница 38

Алекс снял шляпу. Ветер тут же растрепал его волосы, — одна прядь упала ему на лоб. Бросив на него взгляд, Орелия сказала про себя: "Нет, я больше никогда никого не полюблю!"

На всем протяжении этого тихого водного пути передние дворики перед фермерскими домами кайюнов сбегали прямо к кромке берега ручья. Здесь не было никакой земельной дамбы, так как все движение осуществлялось по воде. Повсюду виднелись лишь пристани и причалы, сделанные из кипарисового дерева. Эти познавшие на себе удары стихии дома на высоком фундаменте во избежание наводнений были все похожи друг на друга, — с остроконечными крышами, свисающими над передними галереями.

Рядом с ними на высоких платформах стояли резервуары для сбора и хранения дождевой воды. В некоторых домах внешние лестницы вели на чердак.

— Там, наверху, обычно спят мальчики, — объяснила им Клео.

Многие передние галереи были превращены в обычные жилые комнаты на открытом воздухе. Клео рукой указала на одну из них, которая прежде, вероятно, была грязной, вся покрытая мхом, а потом ее побелили и вдоль стены поставили в ряд стулья для желающих понаблюдать за проходящими мимо судами и лодками.

Они проехали индейскую деревню, в которой увидели всего несколько похожих друг на друга деревянных строений с развешанными рядом с ним рыбацкими сетями и расставленными стеллажами для сушки небольших звериных шкурок. Но большинство жилищ представляли собой хижины с толстыми стенами, обитыми слоем сплетенных из пальмовых листьев циновок. Некоторые из них были квадратные, но большей частью они имели круглую форму.

— Стены сделаны из грязи и мха, — объяснила Клео Алексу. — Слой пальмовых циновок защищает грязь от дождя.

Орелия, глядя на эти странные жилища, со смешанным чувством вспоминала, как она пыталась разглядеть на одной из галерей домов свою мать за чашкой кофе, когда совершала путешествие по Миссисипи.

Дома постепенно редели, потом исчезли из вида вообще. Перед глазами расстилалось лишь плоское водное пространство, болота с высокой травой, через которую лениво протекал ручей. Клео демонстрировала Орелии то, что она сама ни за что бы не заметила. Она называла крупных взлетающих при их приближении птиц, коричневых пеликанов, с их невероятными клювами, белоснежных болотных цапель и громадных тварей, которых она называла "птицы-змеи" из-за их длинной жилистой шеи.

— Это водяные индюшки, — сказал Алекс.

Клео показала им на блестящую, словно металлическую, морду крокодила, который быстро отплыл подальше от приближающейся лодки. Его почти не было видно под водой. Она рассказала им, как нужно различать до микииз грязи мускусной крысы в зарослях камыша возле самого берега, показала им несколько этих глянцевых зверюшек, отличных пловцов. Потом она замолчала, но вокруг нее не исчезла жизненная, активная аура, которая говорила Орелии о том, что Клео в данный момент вступает в свой личный мир, что она наслаждается им, но этот мир казался ей, Орелии, совсем чужим и незнакомым.

— Вон остров Наварро! — воскликнула она, махнув вперед рукой.

— Вон там, видите?

— Он похож на мираж, — воскликнул Алекс. — Ты видишь, дорогая?

Орелия видела только крошечные голубоватые черточки над закрытым плотной травой горизонтом.

— Это — дубы в нашем дубровнике, — сказала ей Клео.

Лодка сделала поворот, и далекая голубоватая листва сразу исчезла. Потом через несколько секунд она появилась снова перед глазами. Скоро они уже привязывали лодку к маленькой шатающейся пристани. Здесь было очень мелко. Орелия заметила, что небольшая бухточка повсюду уставлена деревянными кольями.

— Это площадки для выгуливания старых черепах, — объяснила ее мать.

Алекс, прыгнув из лодки на пристань, протянул руку Орелии. Крепко ее сжав, Орелия вылезла из пироги. Теперь, когда Алекс помогал Клео выйти из лодки, она оглядывала остров, который был родным домом ее матери.

Там она увидела обещанные старинные дубы, образующие плотный дубровник, давший название острову. Но все эти заросли кустарника практически не укрывали от ветра, который ей показался гораздо сильнее здесь, на берегу. Здесь не было густых зарослей, лишь высокая, жесткая трава. Несколько хижин стояли на высоте одного этажа на сваях из тонких стволов кипарисовых деревьев, а наверх вели деревянные лесенки.

В хижинах никого не было.

— Здесь мало кто остается во время охотничьего сезона, — сказала Клео. — У них есть другие дома на ручьях Террбон и Лафурш. Мой отец предпочитал жить здесь постоянно.

Ее родная хижина стояла на пригорке. Рядом с ней согнувшийся, расщепленный большой дуб бросал тень на лесенку, ведущую к входу. Выложенная из кирпичей, сделанных из грязи и мха, похожая на улей для пчел, стояла во дворе печка.

— Когда-то я в ней выпекала хлеб, — гордо сказала Клео.

— Посмотрите, индейская пирога! — воскликнул Алекс, указывая на лежавшую возле дома пирогу, выжженную из ствола кипарисового дерева.

— Это моя лодка. Сколько же миль я на ней проделала! — Клео в задумчивости постояла перед ней несколько секунд. — Ее сделали родственники матери.

К грубому забору были приставлены плоские дощечки.

— На этих дощечках я сушила звериные шкурки, — сказала Клео.

Орелия молча вглядывалась в нее, пытаясь себе представить ее красивую, светскую мать за этим ремеслом, когда она свежевала животных и прибивала их шкурки вот к этим дощечкам. Ей для этого не хватало воображения. На планках она заметила пятна крови, но они появились там уже после отъезда Клео.

— Кто-то до сих пор пользуется ими, — сказала она.

— Сккаттеры[3], — сказал Алекс. — Хотите, я их отсюда прогоню?

— Для чего? — спросила она. — Ведь мне они больше не нужны. У них трудная жизнь. Это далеко не просто поймать в капкан зверька, освежевать его и высушить шкурку. На болоте этим зарабатывают на жизнь.

Когда они по лесенке взобрались наподобие галереи, Клео, расправив плечи, подняла голову, оглядывая весь горизонт. Она всей грудью вдохнула солоноватый воздух, не скрывая своего удовольствия от возвращения к родному очагу.

— Здесь так безлюдно, и все вокруг кажется таким враждебным, — выразил свое впечатление Алекс. — Почему вам захотелось вернуться сюда?

— Я хотела приехать сюда сразу после смерти Ли Хиня. Вот этот мир я когда-то завоевала. Мне здесь нравится. — Странные глаза Клео заблестели. — Мне нравилось напрягать зрение, чтобы получше наблюдать за окружающим, знать, когда снова наступит прилив, читать приметы меняющихся времен года, уметь ставить капканы там, где нужно, и сети. Я тогда была молодой и сильной и умела постоять за себя. "Но только не в любви", — подумала она про себя.

— Мой отец построил этот дом, — добавила она рассеянно. "Пират", — подумала Орелия. Монахини рассказывали ей, как морской разбойник Лаффит со своей бандой контрабандистов помогали своим оружием и снаряжением защищать Новый Орлеан от англичан в той ужасной битве на том берегу реки, как отважные женщины-креолки на плотах и в своих каретах переправляли раненых в монастырь, где за ними ухаживали ее сестры.

— Ваш отец принимал участие в битве за Новый Орлеан? — спросила она свою мать.

— Да, принимал.

— Каким он был?

— Он любил выпить, а выпивка действовала на его психику. Он становился безумным, вспыльчивым, устраивал драки в таверне. Однажды ночью кто-то его прирезал.

Вот та семья, о которой она так мечтала! По крайней мере, мать ее оказалась честной женщиной. Орелия в страхе поглядывала на Алекса, пытаясь прочесть мысли на лице. Но на нем ничего не отражалось, кроме беспокойства из-за их нынешнего положения.

— Говорил ли вам Иван Кроули, что он ваш отец? — спросила Клео.

— Нет. Не говорил.

— В таком случае, как же вы выяснили это? — мягко спросила она.

— Я просто знала. Мне кажется, я чувствовала его любовь ко мне. Но он... он даже не признал меня, даже после смерти, в своем завещании, — печально сказала она. — Мать-настоятельница сообщила мне, что он обещал мне приданое, но он ничего мне не оставил. Он... он больше любил мою единокровную сестру.