Мишель - Уолкер Руфь. Страница 11

Пока Джоан, пунцовея на глазах, обдумывала услышанное, Мишель изящно уселась на стул. Вообще-то Алли не говорил этого. Напротив, он сказал Мишель, что ее соседка по комнате на кого угодно наведет тоску. Но почему бы не помочь подруге? Джоан нельзя назвать хорошенькой, но есть в ней… благопристойность, что ли? «Совсем как в маме, — подумала Мишель, и ей стало больно. — Джоан и мама отлично бы спелись… Не то, что я…»

Джоан что-то путано объясняла — кажется, оправдывалась, но Мишель уже не слушала ее. Она подошла к зеркалу и лишний раз с удовлетворением отметила, как сильно изменилась ее внешность за эти три года учебы: большой чувственный рот, сияющая кожа, глаза… Глаза, пожалуй, чуть великоваты для худенького лица. И волосы — эта невообразимая копна некогда рыжих волос потемнела до каштанового цвета, и теперь никому и в голову бы не пришло называть ее Морковкой…

Только не было у нее уверенности в том, что ей нравится эта новая Мишель. Оказавшись в центре внимания мальчиков и мужчин, она чувствовала себя неуютно. Ее не привлекали все эти поцелуйчики и тисканье в темноте, не говоря уж о других вещах, которыми хвастались девчонки. Ей казалось, что она предназначена для чего— то иного. Три года назад один замечательно красивый и храбрый парень пообещал, что она будет его женой. А поцеловав ее, он словно взял ее сердце в залог. Правда, он не сдержал обещания и не появился в Сэнсановской частной школе, но Мишель все еще ждала его, как ни глупо это покажется со стороны.

Возможно, не стоит так выделяться и открыто пренебрегать тем, за чем гоняются ее одноклассницы? Слава Богу, она уже получила урок и знает, чем такое поведениеможет кончиться. А раз так — сегодня она пойдет на танцы и посмотрит, как поведет себя окрыленная Джоан…

Вечер проходил, как всегда, скучно. Джоан никак не решалась выяснить отношения с Алли, мальчишки, как обычно, наперебой приглашали Мишель танцевать, и она через раз соглашалась: чтобы не разозлить других девчонок, но и не заработать репутацию зазнайки и недотроги, от которой совсем недавно с величайшим трудом избавилась. Жизнь — политика, и несчастья подстерегают тебя повсюду, не только в клетке с тигром или на воздушной трапеции, как ей не раз говаривала Роза.

… С Розой она дружит по-прежнему: ведь каждое лето она ездила с отцом на гастроли. Мишель понемногу начала помогать ему в делах — не потому, что строила какие-то далеко идущие планы, а просто она видела, что папе нужен помощник. Ради этого она посещала в Кейботе все курсы, имевшие хоть какое-то, даже самое отдаленное отношение к экономике. Мама планировала через год отослать ее в престижный Лоуренсовский университет, который в свое время сама мечтала закончить, но Мишель все больше сомневалась в успехе маминого начинания. Дело в том, что цирку требовался человек, который был бы правой рукой отца, а в далеком, очень далеком будущем смог бы заменить его. Казалось бы, в чем вопрос, когда есть Дэнни? Увы, Дэнни проявлял полное равнодушие к судьбе Брадфорд-цирка.

Мишель невольно вздохнула. С Дэнни вообще творилось что-то странное. За последние два года он сменил полдесятка школ, причем в каждой из них он сперва подавал большие надежды, а кончалось все неизменно грандиозным скандалом. Иногда причиной была выпивка, иногда шашни с девчонкой, но большей частью — карточные игры. «Что делать! Неизлечимый случай картежной лихорадки», — сказал он ей, когда они встретились на Рождество. «То есть?» — не поняла его Мишель. «Это редкое заболевание, не описанное в медицинских справочниках и принципиально неизлечимое. Проявляется оно, как только идет нужная карта или, наоборот, когда ни черта не идет». И он ухмыльнулся, ничуть не смущенный, более того — весьма довольный собой.

Дэнни никогда особенно и не скрывал своего равнодушия к семейному делу, поэтому папа с дедушкой уже махнули на него рукой. И возникал вопрос: а кто же? Мишель хотелось сказать: «я», — но женщина может заниматься бизнесом, лишь отказавшись от всяких надежд иметь свою собственную семью и детей. А Мишель мечтала о счастливой любви и браке, и такое несоответствие мучило ее.

Глотая розовый пунш, которым угостил ее последний партнер, Мишель безупречно вежливо слушала его назойливую болтовню, как вдруг по спине ее побежали мурашки — словно кто-то смотрел на нее сзади. Не прекращая улыбаться и кивать, она медленно и грациозно повернула голову и взгляд ее встретился с глазами стройного кудрявого молодого человека, стоявшего в дверях.

Краска залила ей лицо, потому что это был Дэвид Лэски. Мгновение спустя он уже невозмутимо входил в зал, сделав вид, будто не узнал ее.

— Эй, с тобой все в порядке? — услышала она голос своего кавалера.

— Да. Не обращай внимания.

Мишель толкнула дверь, и в ноздри ей пахнуло кислым запахом пива и жирным ароматом жарящихся прямо на раскаленных противнях котлет для гамбургеров. Она никогда прежде не бывала в таверне «Мачта» — ученицам Кейботской школы строжайше запрещалось посещать кафе и бары, где подавались алкогольные напитки, — но уж, конечно, слышала о ней. Она с испугом подумала, что в зале может сидеть кто-нибудь из их школы, но в следующее мгновение уже обо всем позабыла — за столиком в углу она увидела Дэвида, который весело махнул ей рукой. Вчера под предлогом того, что ей душно, она вышла на улицу, и через секунду перед ней возник Дэвид. Просто и мило, словно и не было трех лет разлуки, он назначил ей свидание в таверне. Она так же просто и легко согласилась, и он исчез и больше на танцах не появлялся.

Вот и сейчас он с улыбкой приподнялся, а когда Мишель хотела сесть в кресло напротив, непринужденным жестом пригласил ее сесть рядом.

Подошел официант, и Дэвид, восхитив Мишель своей раскованностью завсегдатая, заказал гамбургеры, жареное мясо и импортное пиво.

— Надеюсь, эта улыбка предназначена мне? — спросил Дэвид.

— Я просто вспомнила одну вчерашнюю шутку.

— Боже, ты разбиваешь мне сердце! — Поймав ее руку, он прижал ее к груди. — Чувствуешь, как стучит?

— Это, наверное, у тебя будильник за пазухой! — засмеялась Мишель.

Дэвид издал протяжный стон.

— Я не спал всю ночь, — сообщил он. — Все думал и думал о тебе.

— Что значит одна ночь против трех лет… — колко заметила Мишель.

— Ах да, я ведь обещал приехать в Сэн— сан… Житейские неурядицы. Пришлось какое-то время провести в Европе, изучая тонкости циркового дела. Брат почему-то решил, что мне оно будет интересно… А я… я все это время ждал встречи с тобой, вспоминал тот поцелуй…

— Судя по всему, не первый в твоей жизни…

— Но мне же было шестнадцать, а я мужчина… Итак, я вспоминал наш с тобой поцелуй и все подсчитывал, сколько тебе еще осталось до совершеннолетия. Я ведь обещал, что мы поженимся, как только ты повзрослеешь! А уж если я сказал, то не отступлю ни за что и никогда. И вот я сижу здесь, позади три года, а тебя все нет и нет…

— Я упустила автобус на десять тридцать. Прости, что задержалась, — снизошла до извинения Мишель. Она не стала объяснять, что пропустила автобус, не желая ехать в компании соседок по комнате, от которых так просто не отвяжешься.

— Конечно, прощаю. Как я могу тебя не простить? Просто мне начало казаться, что ты вообще не придешь, и я подумал, что, может быть, у тебя уже есть парень и я все только порчу…

Он снова поймал ее за руку, и у Мишель слегка закружилась голова… Такой легкий, такой искренний в своем огорчении… Такой красивый…

— Нет, портить совершенно нечего, — отозвалась она.

— Боже, ты живешь в окружении слепых идиотов, — моментально развеселился Дэвид и отодвинулся чуть назад, чтобы официант мог поставить на стол тарелки.

Мишель обнаружила, что несмотря на любовное головокружение, аппетит у нее зверский. Смеясь над шутками и комплиментами собеседника, она церемонно ела гамбургеры и мясо, как вдруг Дэвид переменился в лице, локтем отодвинул от себя нетронутую тарелку и хрипло сказал: