Ханская дочь. Любовь в неволе - Лоренс Ине. Страница 18

Вахмистр недоуменно пожал плечами, но предмет разговора сменил:

— А вы как считаете, Сергей Васильевич, мы царя в Москве увидим?

Сергей склонил голову:

— Никто сейчас не может сказать, куда царь направится завтра. Это один Бог знает, а может, и Бог того не знает.

— Да… Петр Алексеевич по стране идет как ураган. Это хорошо, конечно, все-то он видит, только вот ни один царь так часто и так надолго из Москвы не уезжал. Как же его увидишь, если неизвестно, где искать-то? Был бы он в Москве, тут все просто — иди к Кремлю, и все дела, — неодобрительно качал головой Ваня.

Во всех сказках и песнях, которые он слышал в детстве, князья и цари стольный град не покидали — разве что святому поклониться или когда враг войной шел. Петр же не появлялся в Москве месяцами, а тут еще построил новый город на болотах, и шли слухи, что там будет новая столица. Все эти перемены пугали простых людей, каковым был и Ваня, и многие другие, он тосковал по тихим, спокойным годам своей юности, когда царь был только посредником между народом и Богом.

Размышляя, Ваня ехал дальше, рассеянно вслушиваясь в шум листвы, она шелестела точно так же, как в те годы — и все же иначе. Он снова взглянул на Сергея, и тоска о прошедшем развеялась. В молодом капитане он видел почти что младшего брата, которого нужно оберегать от неприятностей и чьими достижениями можно гордиться. При этой мысли вахмистр улыбнулся и глубоко втянул в себя воздух. Это был настоящий русский воздух, пряный от запаха леса. Несмотря на теплую осеннюю погоду, в нем, однако ж, таилось предчувствие зимы. Пройдет не так много времени, и земля будет укрыта толстым слоем снега.

Ваня представил себе эту же дорогу зимой, снег, поскрипывающий под ногами и сыпко валящийся с потревоженных деревьев.

Он так погрузился в эту красоту, что едва услышал, что ответил ему Тарлов:

— А что скажешь против царских поездок? Не его ли это долг — следить за всем, что творится в стране, и блюсти закон? До него цари не слишком-то заботились об этом, потому у нас и шло все по-старому, а в Европе тем временем искали новых знаний, шли вперед.

— Но стоит ли во всем идти за ними, Сергей Васильевич? Слишком уж от многого придется отказаться, многое утратится.

— Россия — не остров, и вокруг много желающих поживиться за наш счет. Должны ли мы склонить голову в ответ на удар, нанесенный шведами? И все потому, что у нас нет оружия для защиты? Неужели можно спокойно смотреть, как лютеранские язычники грабят наши храмы и тащат в свои страны золотую утварь, чтобы переплавить ее на слитки? Неужели папские ставленники придут на святую Русь и вера наша падет? Ты этого хочешь, Ваня? Ответь!

Вахмистр опешил и только вскинул ладонь, будто защищаясь:

— Вы правы, Сергей Васильевич! Если бы царь так говорил, как вы, народ по всей земле славил бы его и не отступился бы! Тут уж самый большой скупец и тот отдал бы свои сокровища на войну против язычников, каждая девушка принесла бы золотое колечко, которое ей милый подарил. Ах, был бы царь таков, как вы!

Но Сергей только покачал головой в ответ на эти воздыхания:

— Нет, Ваня, это платье мне не по плечу. Я офицер, а это уже больше, чем то, на что мог рассчитывать в прежние времена человек моего происхождения. Мой отец в детстве топил печи в Преображенском, да вот угодил в потешный царский полк, а уж потом Петр сделал его поручиком Преображенского полка.

Но этим Ваню было не удивить. Он только усмехнулся:

— А ведь из низов и побольше люди вышли, чем капитан Рязанского драгунского полка, Сергей Васильевич. Вот хоть Меншиков… В детстве пирожками торговал, а кем стал теперь!

Сергей знал ближайшего друга царя, роскошно одетого и даже в летнюю жару не снимавшего своего парика, походившего на львиную гриву. Но Меншиков был выдающимся полководцем, и царь неизменно обращался к нему в делах, от которых зависела судьба государства. Сейчас Меншиков находился на юге, подавлял восстание в Астрахани, утихомиривая мятежных казаков. Сергей надеялся, что он справится с ними прежде, чем шведы подойдут к Москве, когда царю будет не обойтись без своего лучшего генерала.

2

Последняя ночевка перед вступлением отряда в Москву еще сильнее укрепила Сирин в ее нелюбви к России. Единственным плюсом в пользу постоялого двора было то, что Сирин удалось вытребовать себе отдельную каморку, в которой не было ни блох, ни клопов. Но еда, по ее мнению, была отвратительна: во все блюда либо добавляли свинину, либо жарили их на свином сале. Даже курица, которую ей подали после перепалки с хозяином, пахла свининой. За водой пришлось тащиться к колодцу во дворе — на стол поставили только квас и водку.

Ей было противно видеть, как остальные пленники нарушают закон Аллаха и пьют водку, стараясь не отставать от своих сторожей. К потехе остальных гостей, они скоро свалились под стол и захрапели, не в силах подняться. Без сомнения, хитрые русские хотели таким образом заглушить в пленниках волю и сделать их лакомым блюдом для своего царя. Но с ней это не пройдет, поклялась себе Сирин. Она бросила последний уничтожающий взгляд на Сергея и вышла, направившись в свою каморку.

Посреди ночи она проснулась от странного плеска, быстро спрыгнула с кровати, отворила маленький ставень и выглянула наружу. Шел проливной дождь, и водосточный желоб не справлялся с потоками воды, прямо перед ее окном на землю обрушивался маленький водопад. Небо было обложено тучами, плотный сумрак не позволял даже примерно определить, сколько времени, ни на постоялом дворе, ни в соседних домах не было видно света. Люди тоже не показывались, и Сирин забралась обратно в постель. Но заснуть все никак не удавалось. Через какое-то время Сирин все же поднялась, умылась принесенной с вечера водой и оделась. Не забыла она и о главном — стянуть грудь полосой ткани, чтобы замаскировать ее, затем уселась на кровать и уставилась угрюмо в одну точку, ожидая, когда проснутся остальные. Они, видно, так оглушили себя водкой с вечера, что шум дождя не разбудил их.

Тьма за окном стала понемногу сереть, когда Сирин услышала внизу голос Тарлова. Его приказы разносились по всему зданию — как всегда, капитан торопил солдат и пленников. О ней он, казалось, позабыл, запамятовал, что она разместилась отдельно. На минуту ей представилось, как были бы чудесно остаться сидеть здесь и дождаться, пока драгуны с остальными пленниками уберутся прочь. Но сразу же стало ясно, что затея эта нелепа — ее будут искать, а если даже и нет — уведут коня, а без него вернуться домой казалось невозможным. Да и немыслимо это для мужчины ее народа — по доброй воле отдать коня в руки врага или того, кто не сможет как следует о нем позаботиться.

Она отворила дверь и сошла вниз. Все уже сидели за завтраком — как обычно: хлеб, холодное мясо, большие кружки с квасом и водка «для аппетита». Свой квас и стакан водки она устало пододвинула к рабу Ильгура — Бедру, тот с видимым удовольствием осушил обе емкости. Сирин же пришлось довольствоваться куском хлеба и водой из колодца во дворе.

Вслед за ней вышел и Ваня. Глядя на Сирин, жадно пившую воду, он только головой покачал. Все же редкостно неразумным парнем был этот Бахадур — до сих пор сопротивлялся своей участи, хотя все остальные уже смирились. И это при том, что между Москвой и его родиной лежало столько верст. Вахмистр понимал, что татарин не вскочит на своего рыжего жеребца и не помчится на восток — он знал, что его племя поплатится за это.

Но все же Ваню не покидало чувство, что от этого мальчишки можно ожидать чего угодно. Поэтому он успокоился только тогда, когда во двор вышел Сергей, а за ним заложники и солдаты.

— Сегодня вечером вы поужинаете в Москве, стольном граде, Третьем Риме! — радостно выкрикнул вахмистр.

Большая часть заложников глянули на него с недоумением — никто из них слыхом не слыхивал о первом Риме, что уж говорить о третьем. Для них Москва была только опасным местом, где должна решиться их судьба. Только двое проявили интерес к его словам: Сирин надеялась увидеть в Москве русского царя, чтобы, убив его, исполнить свое предназначение; Ильгур же надеялся поступить на царскую службу, сделаться могущественным визирем и отомстить отцу и братьям.