Ханская дочь. Любовь в неволе - Лоренс Ине. Страница 33

Сирин несказанно радовалась тому, что на завтрак ограничилась только хлебом и водой — тошнота быстро прошла. «Святой Никодим» оставлял позади версту за верстой, и Сирин чувствовала себя все уверенней. Она уже без труда держалась на ногах и вскоре отважилась даже пройти на нос, не цепляясь руками за поручни. Глядя на пенящиеся волны, она с наслаждением подставила лицо соленым брызгам. Царь и матросы довольно перемигивались: до сих пор ни одна из сухопутных крыс, впервые попавших на корабль, не держалась лучше, чем этот молодой татарин.

Какое-то время Сирин наблюдала за чайками: жирные белые птицы выписывали круги в небе, а их пронзительные вопли резали уши. Вдруг она заметила на горизонте странное облако: оно то показывалось, то вновь пропадало из виду. Когда нос корабля в очередной раз поднялся на высокой волне, Сирин поняла, что «облако» на самом деле не что иное, как парус такого же корабля. Она обратилась к офицеру:

— А вон там, впереди, тоже корабль царского флота?

Офицер прищурился — бившее в глаза солнце мешало — и начал пристально всматриваться вперед по курсу. Внезапно он обернулся в испуге и бросился к царю:

— Батюшка Петр Алексеич, прямо по курсу парус. Черт меня дери, коли это не проклятые шведы!

— Прими руль! — крикнул в ответ царь. Через несколько мгновений он был уже у передней мачты и проворно карабкался по вантам; забравшись на маленькую площадку на самом верху, он выпрямился и уставился вдаль.

Прямо по курсу виднелись три корабля — расстояние не позволяло еще разглядеть флаги на мачтах. Но видно было, что «Святой Никодим» замечен — корабли взяли курс на сближение. Петр, удерживаясь одной рукой за мачту, другой нервно тер глаза. Отказаться от вооруженного корабля сопровождения было все же неразумно. Царь не знал, на что сильнее досадовать — на свое легкомыслие или на дерзость шведов, осмелившихся появиться в такой близости от Санкт-Петербурга. Он закричал сверху:

— Все по местам! Поворачиваем! Пассажиров загнать в трюм, чтобы не путались под ногами!

Матросы начали сгонять заложников вниз, словно стадо овец. Сирин же, ускользнув потихоньку, добралась до кормы, она не желала быть помехой, но и отсиживаться в темноте и сырости охоты никакой не было. Один из матросов свирепо глянул на нее, но тут его позвал на помощь рулевой — оба всей тяжестью навалились на спицы штурвала, и нос корабля, сначала медленно, а потом все быстрее, стал отворачивать в сторону от вражеских кораблей. Тем временем те подошли настолько близко, что можно было уже различить флаги с желтым крестом на голубом поле. Сирин невольно перевела взгляд на мачты «Святого Никодима», где развевался белый флаг с косым синим крестом. Во время маневра корабль потерял ветер, и флаг беспомощно повис, Сирин это показалось дурным знаком.

Петр Алексеевич, казалось, вовсе не испытывал страха: он торопливо спустился на палубу и взялся за дело, его решительное и яростное лицо подстегнуло матросов лучше всякой ругани. Гафель [5]фок-мачты развернулся, и парус вновь наполнился ветром, но грот по-прежнему полоскался на ветру, как тряпка, — один из матросов в спешке забыл отвязать канат. Офицер бросился исправлять упущение, но парус так резко поймал ветер, что канат просто вырвало у него из рук, свободный гафель повело в сторону.

Царь все свое внимание сосредоточил на неприятеле, и опасность заметила только Сирин. Забыв обо всем, она закричала в голос:

— Ложись, государь, ложись!

Петр инстинктивно среагировал, бросившись ничком, в то же мгновение конец бруса просвистел над его головой так низко, что сбил и шляпу, и парик.

Через секунду царь снова был на ногах. Схватив гафельный канат, он обмотал его вокруг кофель-нагеля [6].

— Эй! Помоги мне выровнять парус! — крикнул он Сирин.

Она словно завороженная подчинилась его приказу. И только когда парус снова наполнился ветром и корабль набрал ход, Сирин вспомнила, что хотела убить царя, а вместо этого она спасла его от нелепой смерти. Но сейчас не время было для препирательств с собой — шведские корабли подошли уже так близко, что можно было разглядеть людей на борту, Сирин кожей чувствовала опасность. Конечно, шведы могли стать ее невольными союзниками, но что-то подсказывало девушке, что на освобождение сейчас рассчитывать не приходилось, в схватке шведы вряд ли будут разбирать, кто русский, а кто татарин, а уж пушкам точно нет разницы.

Раздался громовой взрыв, возле носа первого парусника показалось облачко дыма, ветер быстро развеивал его. Ядро шлепнулось в воду совсем неподалеку от «Святого Никодима», подняв фонтан брызг.

— Привести корабль к ветру! — крикнул Петр матросам, стоявшим на руле, и сам же поспешил на помощь.

В этот момент на палубе показался Тарлов — оставаться внизу было выше его сил. Сжав кулаки, он прищурился на приближавшиеся парусники:

— Эти дьяволы идут к нам! Если не произойдет чуда, дело дойдет до драки!

— Ты чертовски прав, Тарлов! Готовьтесь к абордажу! — крикнул Петр.

На своем корабле Сергей насчитал три дюжины матросов и попытался оценить силы противника, результат не радовал — на любом из трех парусников команда была больше, чем на «Святом Никодиме».

— Ваше величество, заложников тоже придется вооружить, — отрапортовал он.

— Ну так вооружи, — раздраженно кивнул царь. Сергей вновь поспешил вниз. Шведы в это время успели выстрелить еще два раза, но неспокойное море пока оберегало их корабль от повреждений. Одно ядро упало в воду совсем рядом с судном, другое просвистело над палубой, напугав выбиравшихся наверх татар.

Сергей подошел к Сирин и с виноватой усмешкой протянул ей старую саблю:

— Возьми, ничего лучше я не нашел. — По его лицу было видно, что он вспомнил об оружии Бахадура, оставшемся в Санкт-Петербурге.

— Ничего, и это сгодится! — Сирин несколько раз со свистом рассекла воздух, приноравливаясь к незнакомому оружию, и сделала выпад в сторону первого из шведских парусников. На нем хорошо видны были бронзовые жерла пушек, вокруг которых суетились матросы. В любой момент мог прозвучать роковой залп — и «Святой Никодим» пошел бы ко дну.

Вдруг кто-то сзади схватил Сирин за плечи и толкнул ее в сторону штурвала:

— Помоги рулевым! — бросил царь и, не дожидаясь, пока она поднимется на ноги, бросился к одной из шести стоящих на палубе пушек, поспешно зарядил ее и направил в сторону переднего парусника.

Шведы заметили суету на русском паруснике. Ветер донес их хохот и непонятную грубую речь, один из офицеров встал на носу и закричал на ломаном русском:

— Эй, Иван! Кого ты хотеть напугать?! Сдавайся, и тебе не будут страшны ни война, ни твой царь!

Петр сжал губы, прицелился и выстрелил, выстрел был негромким, но с палубы шведского парусника послышались крики. Сирин видела, как фок-мачта вражеского корабля медленно наклонилась, как один за другим рвались удерживавшие ее тросы. Выглядело это так, будто по вражескому такелажу прошлась секира, реи и канаты начали валиться за борт, корабль потерял ход и отстал. Русские ликовали, удачный выстрел царя вселил в них надежду. Однако залп двух других шведских фрегатов охладил всеобщую радость. Затрещало дерево, посыпались щепки, и в парусе образовалась дыра, быстро увеличивающаяся в размерах. «Святой Никодим» замедлил ход. Шведы начали обходить шхуну с обеих сторон, намереваясь, как видно, взять ее в клещи. Петр дал еще один залп, снова целясь в мачту, но промахнулся. Пострадали несколько шведских матросов, которые, держа оружие на изготовку, уже столпились у бортов, готовясь к абордажу. Не обращая внимания на смерть товарищей, остальные моряки стали метать абордажные крючья, пока «Святой Никодим» не оказался крепко привязан к двум шведским парусникам. Тогда матросы гурьбой ринулись на палубу.

Сирин не заметила, как очутилась в самой гуще сражения. Сталь ударялась о сталь, воздух сгустился от проклятий, криков ярости и боли. Порой возгласы обрывались внезапно. Шведы были явно не настроены брать пленных: раненых, даже моливших о пощаде, добивали или выбрасывали за борт. Долговязый матрос с топором в руках пробился к Сирин и размахнулся широко, словно намереваясь срубить дерево. Как во сне, Сирин поднырнула под его руку и сделала выпад. Клинок легко проткнул напрягшиеся мышцы и, видимо, вошел в сердце. В первый момент ярость на лице шведа сменилась удивлением, затем на губах показалась кровь, и он рухнул назад. Сирин застыла над телом, не в силах пошевелиться, — ни разу прежде ей не доводилось убивать человека.